– А такое разве возможно? – с сомнением спросил Андрей.

Криминалист скорчил кислую мину.

– Разве что, чисто теоретически. Насколько мне известно, даже в идеальных лабораторных условиях добиться этого пока никому не удавалось. Если исходить из предположения, что мы имеем дело с применением некого взрывчатого вещества, то всё-таки должны были сохраниться, хотя бы, микрочастицы, микроследы продуктов взрыва…

– Понятно, – прервал его Гришин совершенно неудовлетворённый подобным объяснением. – Переходи к варианту номер два.

– Второй тебе тоже мало чем поможет, – продолжил Лавров. – У меня есть сильное сомнение, что там вообще произошёл обычный взрыв… Дело в том, что температура химического взрыва, в зависимости от взрывчатого вещества, обычно колеблется в пределах от тысячи семисот до четырёх с лишним тысяч градусов по Цельсию. В нашем же случае, она не достигла даже тысячи.

– Откуда такое предположение? – поинтересовался сыщик.

– Это, Андрюша, не предположение, а факт. Тебе известна температура плавления алюминия и меди?

Гришин отрицательно помотал головой.

– М-да… Можно было и не спрашивать… – буркнул Лавров себе под нос и объяснил. – Для алюминия – примерно семьсот, для меди – немного больше тысячи… Ты видел, что с машиной стало? Разворотило, не узнать. Вроде бы, всё, как и полагается, после самого ординарного химического взрыва… Если бы не один нюанс – в электропроводке автомобиля алюминиевые провода оплавились, а медные – нет… Несоответствие температур налицо.

– Допустим, – подумав, согласился Андрей и немедленно пристал с новым вопросом. – Но если, там рвануло не обычное взрывчатое вещество, то что?

На сей раз, Лавров с ответом не торопился.

– Ты же знаешь, как я ненавижу гипотетику… – нехотя начал он. – Имей в виду, что об этом в официальном заключении нет и не будет ни полслова. Следствие поставило передо мною конкретные вопросы – я дал на них конкретные ответы. А о том, что я тебе сейчас расскажу, пожалуйста, никому. Не хотелось бы, прослыть околонаучным фантастом… – сыщик сделал успокаивающий жест, как бы зарывая рукой рот на молнию, после чего Алексёй продолжил, почему-то перейдя на полушёпот, хотя в кабинете никого из посторонних не было. – Произошедшее вполне могло быть взрывом шаровой молнии. Вообще-то, природа этого явления до сих пор остаётся загадкой – никто пока толком так и не смог однозначно сформулировать, что же всё-таки из себя представляет шаровая молния. В общем, единства мнений на сей счёт не наблюдается, зато, среди исследователей набралось уже немало вполне серьёзных учёных, которые вроде бы установили эмпирическим путём – понятия не имею, как им это удалось – что температура взрыва шаровой молнии колеблется от ста до тысячи градусов. И при этом подобный взрыв обладает значительной разрушительной силой. То, что произошло с милицейской машиной, вполне вписывается… – заметив недоверчиво-скептическую ухмылку, появившуюся на физиономии Андрея, он недовольно заметил. – Я тебя сразу предупредил, что это всего лишь предположение.

Не желая понапрасну обидеть друга, Гришин призвал на помощь регулярно срабатывающую обезоруживающую улыбку.

– Да не дуйся ты, Лёшка. Просто, слишком уж всё неконкретно. Это, как говорит мой мини-шеф Анатолий Михайлович, истина в диапазоне от фиг его знает до очень может быть… – он постарался перейти на серьёзный тон. – Правильно ли я понял? Ты всерьёз допускаешь мысль, будто странно одетый товарищ с Востока мог метнуть в разгонную «шестёрку» шаровую молнию? – в порядке сомнительного умозаключения поинтересовался опер.

– Сколько раз ребе говорить, – устало отозвался Лавров, – выводы, не по моей части. Мое дело – исследование предоставленного материала… А в данном случае я всего лишь попытался, более или менее логично, объяснить необъяснимое.

– Ну, да… Ну, да… – в задумчивости пробормотал Андрей, возвращая криминалисту заключение, которое до сих пор всё ещё держал в руках. – Похоже, насчёт вариантов, ты был прав. Хрен редьки не слаще – ни тот, ни другой, не катит! Что ж, и на том, как говорится, спасибо.

Озадаченный выводами экспертизы, он собрался, было, покинуть лабораторию, но спохватился:

– А что с кольцом?

– Да почти ничего особенного. Перстень-печатка ручной работы. Отлит из серебра отвратительного качества. Количество примесей чудовищное, но всё же металл благородный. Вставка – лазурит в форме гексагона, то есть, правильного шестиугольника… – пояснил он. – Поверхность камня плоская, отшлифована уж точно не на современном ювелирном оборудовании. В общем – кустарщина, и по всей видимости довольно древняя… В некоторых деталях просматривается ярко выраженный восточный стиль исполнения и восточное же происхождение…

– Это ты, по поводу надписи на арабском?

– Не только, – с этими словами Лавров извлёк из верхнего ящика стола перстень и приступил к подробным объяснениям, указывая остриём карандаша, словно указкой, на что обратить особое внимание. – Вот этот бортик опоясывающий камень называется ободковой оправой. На нём по всему периметру выгравирована, хоть и порядком затёртая, но вполне прилично сохранившаяся, надпись на арабице – при желании прочесть можно… – и предваряя возможный вопрос, сразу же категорично открестился. – С переводом пролёт – извини, не моя тема. Как ты совершенно справедливо заметил, это первый аргумент в пользу восточного происхождения, хотя, вполне возможна примитивная стилизация… Второй – форма камня. Геометрически правильный шестиугольник издавна широко распространен в декоративном искусстве мусульманских стран, а уж в ювелирном деле и подавно… А сейчас будет и третий… Только для начала на пару секунд перестань быть сыскарём, озабоченным единственно тем, чтобы искоренить преступность, как социальное явление, и вспомни, что в мире есть красота.

Гришина такое вступление не вдохновило. Он подозрительно покосился на Лаврова. Эк его разобрало! Не иначе, как совсем уработался, мысленно посочувствовал другу Андрей, но промолчал. А криминалист, как ни в чём ни бывало, продолжал:

– Посмотри, какой интересный тёмно-синий самоцвет. С золотистыми вкраплениями. Напоминает южное ночное небо усыпанное звёздами… – на этом лирическая часть закончилась и Лавров стал прежним экспертом-криминалистом. – Поначалу, пока рассматривал невооружённым глазом, подумал, игра природы, но цейссовскую оптику не проведёшь, – он кивнул на свой любимый микроскоп. – Вкрапления эти – мелкие кристаллы пирита, которые какой-то умелец, по всей вероятности, очень много лет назад, весьма надёжно вставил в камень. Видишь, они образуют цепочку, загибающуюся в некое подобие крючка? Я мудрствовать не стал. Решил, раз так на небо похоже, стало быть, небо и есть. Пошарил по астрономическим справочникам и, вроде бы, разобрался, что к чему. Скорее всего, это схематичное изображение созвездия Скорпиона… Кристалл, тот, что чуть покрупнее остальных… ага, вот этот… надо полагать, соответствует Антарес – ярчайшей из четырнадцати звёзд созвездия. Вот так-то!

Хотя, вся информация, касающаяся перстня, собранная Лавровым носила чисто познавательный характер и – пока, во всяком случае – не имела никакого отношения к расследованию обстоятельств злосчастного взрыва, Гришин, действуя по принципу «не понял, переспроси – от тебя не убудет», усомнился по поводу последнего аргумента:

– Да бог с ним, со Скорпионом. Восток-то здесь при чём? – влез он с очередным вопросом.

– Да при том, что это созвездие южного полушария, – ехидно пояснил Лавров. – А в северном наблюдать его целиком можно только находясь южнее сорок пятой, если не ошибаюсь, параллели. Из Москвы, к примеру, его и вовсе не видно, зато в странах мусульманского востока любуйся себе на здоровье, – он выдержал небольшую паузу. – Ты мозги-то напряги, пинкертон! Чтобы что-то изобразить, нужно, по меньшей мере, знать, как это что-то выглядит.

Гришин смущённо кашлянул в кулак и постарался увести разговор в сторону.

– Ну-с, ладно. Насколько я тебя знаю, всё перечисленное относится к категории «ничего особенного». Теперь давай, выкладывай своё «почти»!