Кива все еще не понимала зачем. Они очень многое еще не обсудили: ни то, что Креста была главарем местных мятежников, ни то, знала ли она, кто такая Кива на самом деле. До побега – точно не знала, но с тех пор очень многое изменилось; например, не осталось никаких местных мятежников.

Смотритель Рук об этом позаботился.

Во время бунта и так погибло очень много заключенных: Грендель, Олиша, Нергал и еще множество Кивиных знакомых, но смотритель все равно устроил потом массовую казнь. Петли не избежал никто из сообщников Кресты, и лишь ее одну перевели в тоннели из садистского желания Рука продлить ее страдания.

Это была единственная причина помогать Киве, которую та могла придумать, – потому что в каком-то странном смысле рыжая знала Киву и не опасалась ее. И может быть, Кресте этого недоставало, ведь она потеряла не меньше, чем Кива.

«Нет, – подумала Кива, вновь разглядывая свои окровавленные ладони. – Меньше».

Вспоминать его имя, вызывать в памяти лицо было больно, но она заставила себя, бессознательно потянувшись к амулету под одеждой, который охране было приказано оставить ей по прибытии.

«Мне хочется, чтобы у тебя осталось напоминание о сегодняшнем дне – обо всем, чему ты помогла случиться», – сказала тогда Зулика сквозь решетку глубоко под Речным дворцом в Валлении.

Она бы и так не забыла, даже без королевского герба, висящего на шее постоянным удушающим напоминанием. Невозможно было забыть. Она видела его каждый миг каждого дня; полные боли и ужаса голубые с золотом глаза, когда он понял правду: она все у него отняла – и трон, и магию, и сердце.

Джарен Валлентис.

Бывший наследник престола Эвалона, ныне вынужденный бежать из дворца в изгнание – и все по вине Кивы.

И не только Джарен. Из-за ее решений пострадали и другие близкие ей люди: Наари, Кэлдон, Типп, даже ее собственный брат, Торелл. Она понятия не имела, что им пришлось пережить с той ночи, когда все пошло прахом.

Закрывая глаза, она видела Наари в луже крови после удара смертоносной магии Зулики; видела Кэлдона, который смотрит на едва живого Джарена, а потом кричит, чтобы Кива убегала, и верность семье в нем борется с любовью к ней; видела отчаяние Типпа, который осознал, что она много лет лгала ему, видела, как малыш падает от удара Зулики, а та заявляет, что он будет просто обузой, пока ему все не объяснят, – а Кива так и не успела ничего объяснить. Его препоручили заботам Рессинды, которая обещала присмотреть за ним, равно как и за Тореллом, которого ударили кинжалом во время налета мирравенских похитителей. Но не от рук мирравенцев он едва не умер, а от рук Зулики.

За всем этим стояла Зулика.

Все это произошло по вине Кивиной сестры, которая объединилась с Миррин Валлентис, чтобы захватить Эвалон; а принцесса вступила в сговор с королем Мирравена Навоком, пойдя против собственной семьи во имя любви к сестре Навока, Серафине.

Но даже зная все это, Кива винила себя. Потому что это благодаря ей у них все получилось. Это она выболтала им все, что требовалось, чтобы захватить престол, и тем самым предала всех близких.

И Джарена тоже.

Он никогда ее не простит.

Она и сама себя не простит.

Такие, как она, прощения не заслуживают.

Только смерти.

Так что поделом ей, что ее отправили обратно в Залиндов – здесь она и встретит свой конец. В этот раз ей не выбраться, и никто за ней не придет. Она осталась сама по себе, все правильно.

Она все это заслужила, все эти муки и страдания. Но даже при всем при этом никакое наказание не исправило бы содеянное. С этим оставалось только жить – а вскорости и умереть.

– Ну, всё! – позвал ближайший надзиратель, и остальные эхом понесли его слова дальше по тоннелю. – За работу!

Кива тяжело поднялась на ноги – и, конечно, Креста была рядом. Когда-то Кива боялась наткнуться на нее в тюрьме из-за ее враждебности и склонности поднимать бучу по любому поводу: от нее лучше было держаться подальше. Однако, пусть они обе теперь и оказались загнаны в один тупик, Кива не собиралась забывать, что однажды Креста угрожала убить Типпа – заявляла, что он труп, если Кива не сможет выходить Мятежную королеву. А ведь Киве никакие угрозы были ни к чему: все-таки Тильда Корентин – ее родная мать.

По крайней мере, была ею когда-то.

А теперь Тильда мертва.

Кива не смогла ее спасти.

И отца не спасла тоже.

И брата, Керрина.

Половины ее семьи не стало.

Пусть в их смертях не было вины Кивы, ее все равно преследовало осознание, что, если бы она применила свой целительский дар, она бы могла уберечь их от смерти. Если бы она только осмелилась.

Она всех подвела.

И теперь расплачивалась.

И за это, и за многое другое.

– Уснула, что ли? – буркнула Креста. – Копай.

Кива заморгала, вдруг осознав, что, пока сокамерники разбирали инструменты, она просто стояла и снова пялилась на ладони.

Окровавленные ладони.

Полные силы.

Стоит лишь захотеть, она призовет свой дар – и тот явится вспышкой золотого сияния. Или же – одна неверная мысль, и она призовет магию смерти, унаследованную от предка, Торвина Корентина. Ту самую, которая прокляла ее маму и извратила сестру. Теперь она внутри ее самой. Всегда там была.

Кива передернулась и сжала кулаки.

– Кирку подбери! – прошипела Креста.

Кива будто в тумане взглянула на нее, замечая, как змеиное тату морщится от тревоги. А потом увидела, что встревожило Кресту: из-за угла вывернул надзиратель и направлялся прямо к ним.

Это был Кость.

Дремавший было инстинкт самосохранения вынудил Киву быстро подобрать кирку и ударить по известняку.

За десять лет в Залиндове Кива поняла, что по-настоящему бояться здесь нужно только двоих: Кость и Мясника. Бледный черноглазый надзиратель был буйным и непредсказуемым; обычно он вышагивал с арбалетом на плече по внешним стенам или на вышках. Раз он спустился вниз…

По коже поползли мурашки. Кива ждала, когда же он пройдет мимо.

Он не прошел.

Вместо этого он остановился прямо за ней, перехватил древко кирки и вырвал инструмент у нее из рук.

Креста работала теперь медленнее, от нее так и веяло опаской: одним глазом она присматривала за Кивой, другим – за Костью, и в ореховых глазах светилось предостережение.

Кива сглотнула и обернулась.

– Ну приветик, лекарка, – мурлыкнул он.

Он глядел на нее с насмешкой, и этот взгляд прорвался сквозь пелену онемения, окутывавшую Киву неделями, затопив вены страхом. Раньше, когда она была тюремным лекарем, у нее была защита от надзирателей вроде Кости. Не только потому, что кроме нее их было бы некому вылечить, но и потому, что она ходила в любимицах смотрителя. Безопасности это не гарантировало, но от многих тюремных кошмаров избавило.

Здесь, в тоннелях, этой защиты у нее больше не имелось. И уж точно Рук за нее не вступится.

Кость шагнул вперед, и Кива непроизвольно отшатнулась, ударившись спиной об известняк. Заключенный слева замялся, но затем вернулся к работе, молотя киркой еще быстрее, будто не желая привлекать к себе внимание.

Но справа от Кивы Креста совсем бросила работать.

– Чего надо? – спросила она, поднимая взгляд на Кость.

Он едва удостоил ее взглядом:

– Работай давай, Восс.

Скверно, что он помнил ее фамилию: надзиратели обычно обращались к заключенным только по номерам.

Кость опустил левую руку на арбалет, ухмыльнулся Киве и предложил:

– Прогуляемся?

Он отшвырнул ее кирку и потянулся к ней, отчего у Кивы внутри все перевернулось. Но не успел он дотронуться, как между ними влезла Креста.

– Обожаю гулять, – бодро заявила рыжая. – Куда идем?

Кость сверкнул на Кресту глазами.

– Предупреждаю в первый и последний раз.

Та не пошевелилась, оставшись между ними живым барьером.

– Креста… – попыталась Кива, но во рту пересохло, и она умолкла.

– Если Киве можно размять ножки, то и всем можно, – заявила Креста, игнорируя нависшую угрозу. А может, даже наслаждаясь ей. – Так нечестно!