Это стало ударом для Марии Евгеньевны.

- Появляться на людях с женатым мужчиной?

- С женатым иностранцем?

- Твои дети будут говорить по-французски.

Мария Евгеньевна, которая по жизни была тихоней, замолчала и села. Однако она продолжила появляться в обществе Вацлава, с красотой и изяществом носившего испанский берет, и поселившегося во дворце, построенном совсем недавно. Он водил ее ужинать в Донон, где собирались сливки Петроградского общества обсуждая ход войны и новинки моды из Парижа, потому что Париж, несмотря ни на что, оставался законодателем моды. Тихоня Мария Евгеньевна обрела наконец любовь всей своей жизни. Одна тетя Аграфена продолжала составлять ей компанию и иногда все трое захаживали в Бродячую собаку, чтобы поболтать там о французской поэзии.

Пан Вацлав присутствовал как-то у нас на ужине в четверг, их обоих пригласила тетя Аграфена, и прадед Максим много расспрашивал его о войне, я-то, знаете ли вы, с детства свободно понимаю на французском. Пан Вацлав говорил у нас преимущественно о войне, и сдается мне, что кроме испаниста был он еще и шпионом. Говорил он также о Коробейниковых, которые уже успели доставить ему много неудобства практикуясь на нем во французском, сильно хромавшем у них у всех еще со времен лицея.

Как-то после, когда мы были в гостях у него во дворце, к нему пришли трое мужчин, говорившие с сильным немецким акцентом. Двое из них выделялись военной выправкой, а третий страдал лишним весом и носил очки. Пан Вацлав пил чай с Марией Евгеньевной и другими подружками нашей семьи. После коротко приветствия, «немцы» сказали:

- Вы говорите, что жили в Испании?

- Я называю себя испанистом, потому что мне нравится этим заниматься. И, кроме того, у меня есть публикации в этой области.

- Вы дезертировали, бежали из своей страны спасаясь от войны?

- Полагаю, что я не обязан давать вам объяснений по этому поводу.

- Не позволите нам сесть?

- Садитесь.

Пан Вацлав, при этом, никого из присутствующих не стал знакомить с ними.

—Есть что-то еще, что вы могли бы нам рассказать?

—Я так не думаю.

—Вас прислало сюда правительство Испании для оказания материальной помощи России?

—Предупреждаю вас, что я не занимаюсь здесь покупкой ослов.

— Испания-нейтральная страна, и вы не имеете права нарушать этот нейтралитет.

—Но что я нарушаю, что я нарушаю?

—Испания скрытно оказывает экономическую поддержку России.

— Меня это не касается.

— Однако нас это касается и даже очень.

Дворец изобиловал округлыми формами, роскошью и интригой.

— И что вам от меня надо?

— Мы хотим договориться с вами о встрече.

— Мне нечего рассказать вам.

— Мы внимательно следим за вами с тех пор как вы появились в Петрограде. Вы контролируете значительную часть средств, направляемых Испанией на поддержку России.

— В таком случае, обращайтесь пожалуйста к правительству Испании.

— Для начала нам хотелось бы разобраться с вами.

— А мне нет. Лучше бы вы продолжали шпионить за мной.

— Предупреждаем, что у вас будут большие неприятности.

— Посмотрим.

И «немцы» ушли, холодно откланявшись дамам, которым их так и не представили. Женское общество была разодето и выглядело как букет цветов, среди которых были и искусственные цветы. Снова подали чай и разговор за столом разгорелся с новой силой, перекинувшись на обсуждение этой опасной авантюры, открывшейся перед нами несколькими минутами ранее. Это было похоже на немое кино, но со звуком и в цвете, любовь была в опасности, и вся эта шпионская история сильно волновала воображение. Страсти с картин Репина на ее фоне блекли и казались совсем мирскими, обыденными. Пан Вацлав на все вопросы отвечал уклончиво, и Мария Евгеньевна, державшая своего возлюбленного за руку, в своем молчании выглядела сияющей, загадочной, задумчивой, печальной. Она уже не была натурщицей, скорее, попросту, влюбленной и прекрасной женщиной.

Поляк Вацлав и Мария Евгения часто бывали на балах в Зимнем дворце, и как-то раз к ним подошел молодой человек с военной выправкой, и не обращая никакого внимания на кавалера, обратился к Марии Евгеньевне с сильным немецким акцентом:

- Вы обещать мне это танец, мадам.

- Простите пожалуйста, я устала и плохо себя чувствую.

-  Чувствовать?

- Фатиге.

- Ах, я, я!

Обстановка обострилась. Мария Евгеньевна растеряно улыбалась, сияя жемчужным ожерельем, крупного чистого жемчуга, выделявшемся на глубоком декольте ее роскошного, темного платья.

- Я дума-ать этот жемчук происходить от продажа лошади в Испанья? – сказал молодой человек, слегка наклонив голову с нескрываемой иронией на лице.

Пан Вацлав медленно поднялся со стула, подошел к молодому человеку, неподвижно стоявшему с выправкой часового, и наотмашь ударил его перчатками по лицу.

Окружающие конечно заметили, что здесь происходит нечто-то очень нехорошее, но в силу хороших манер не подавали никакого виду. У немца были сильно вьющиеся соломенные волосы, вздернутый задиристый нос, слишком близко посаженные глаза и большой уродливый рот, словно созданный для оскорбления. По правде говоря, он вовсе не выглядел как чистый ариец.

- Завтра вы получать мои секундант, —сказал он с презрительной усмешкой.

Он заметно нервничал, строго глядя на противник левым глазом с высоко поднятой бровью, словно из-за привычки носить монокль, который он сегодня забыл взять. Откланявшись по-военному, он повернулся и мгновенно удалился. Ростом он был не очень высок, и быстро исчез в толпе танцующих. На балу присутствовало много французских кокоток, выглядевших гораздо более элегантно, чем местные аристократки, и торговавших любовь и кокаином в аристократических салонах Петрограда. Эпоха Первой мировой была как похмелье, окатывавшая нас, словно золотая пена. Наши местные шлюхи, такие заносчивые, сами принимали кокаин. Тем самым они и бизнеса не делали и своей привлекательности изрядно вредили.

—Собираешься драться с этим сумасшедшим? – спросила Мария Евгения.

—Я вызвал его на дуэль. И это не псих, это немецкий шпион.

—Я могу позволить тебе рисковать жизнью…

—Я не могу позволить вражескому лазутчику оскорблять тебя у меня на глазах. Ни ему, ни кому-либо другому.