– Как они посмели ставить вам условия? – неожиданно из-за трона появился косматый несуразный горбун, явно страдающий от косоглазия и хромающий на одну ногу. – Люди страны восходящего солнца совершенно не уважают нас!

– Не все, – обратился к Ицкоатлю посол, брезгливо косясь на горбуна. – Некоторые из них пытаются понять нас, наши обычаи и истинный путь, которому следует наш народ, поэтому они подходят к этому постепенно, не спеша, как пугливый кролик к поилке. Однако, будьте уверены, что наши требования удовлетворены.

– Какие ваши доказательства, посол? – захохотал горбун.

– Первая жертва уже предоставлена. – Посол достал из кожаного кармашка, прикреплённого к предплечью, маленький белый позвонок.

Горбун подбежал к трону и прошептал на ухо Обсидиановому Змею:

– Стоит ли нам верить чужакам, господин? Не покажемся ли мы слабыми перед богами?

– Я не верю чужакам, – громогласно произнёс Ицкоатль. – Но я верю Тлакаеэлю. Готовы они принимать наши традиции или нет, скоро это уже не будет иметь никакого значения. Эра Пятого Солнца подходит к концу, первые знамения уже появились.

– Что вы имеете ввиду? – удивился Тлакаеэль.

– Боги вернулись в Толлан45, Тлакаеэль, – довольно буркнул горбун. – Они вернулись, чтобы преобразить этот мир!

– Этого не может быть! Вы видели их?

– Ещё нет, – спокойно ответил Ицкоатль, – но если ты войдёшь в ясный день в Город Богов и поднимешься на Пирамиду Солнца, то ты заметишь их присутствие. Они здесь, и скоро весть мир узнает истинный путь, предназначенный ими. Когда они придут в Теночтитлан, мы понесём их знания за Океан. Все заблуждения будут искоренены, и мы вступим в новый мир!

Над городом раздался низкий трубный звук. Закат обагрил кровью горизонт. Тлакаеэль понял, что грядёт то, что предсказывали предки.

***

Колонна огромных рогатых чудищ с кожистыми воротниками остановилась недалеко от деревни. Они устало гудели, мотали головами и гоняли дорожную пыль. Всадники зажгли фонари, висящие на их могучих спинах, чтобы осветить дорогу. Рабочие сняли поводья и разобрали поклажу, которую эти гиганты тащили за собой. Погонщик кричал и бил хлыстом перед их мордами, чтобы загнать в тоннель на ночлег. Они повиновались и друг за другом зашли внутрь. Худощавый мужчина, одетый в передник и уги, обтянутые льняными верёвками, спешно загрузил в сумку рабочий инструмент и распутал канаты, снятые с хемтабов – рогатых ящеров. Его длинные волосы развевались на ветру, чёрный макияж под глазами, высушенный ветром, покрылся трещинами.

– Камес, – положил ему руку на плечо товарищ,– оставь, мы разберёмся здесь. Иди.

Мужчина уловил улыбку высокого смуглого нубийца, который стоял перед ним.

– Не беспокойся, мы всё соберём, а твой праздничный паёк я занесу тебе позже.

– Ладно, – промолвил десятник Камес, – Не забудьте про инструмент, пересчитай всё три раза. У меня в лампаде осталось масло, слей его в горшок. Если сотник спросит про медь, скажи, что нам нужно еще сорок дебенов46 сверх того, что он даёт или работа не будет выполнена в срок. И пусть только попробует мычать о том, сколько он тратит на свою прекрасную жёнушку. Не слушай никаких его отговорок!

– Всё будет сделано, капитан, бегите уже, – добродушно ответил нубиец.

От складов рабочих до деревни было рукой подать. Ещё в юности Камес успевал добежать до своего дома, пока не остыли мамины пирожки. Сейчас же он мчался ещё быстрее, потому что гонец принёс радостную весть – жена Камеса рожает. Прошло мгновение, и вот десятник уже увидел свет родного окна. Но что рядом с ним? Мрачная фигура, укутанная в плащ, стояла на крыльце, словно призрак, не нашедший покоя после смерти.

– Сенти? Родная? – с тревогой всмотрелся в лицо своей любимой жены Камес. – Сентимат, что случилось?

Она не могла произнести ни слова, её губы побледнели, руки задрожали, а Камес взглянул прямо в мокрые от слёз глаза.

– Что с нашим ребёнком? Где он? – спросил десятник.

Она не выдержала и разрыдалась, упав на колени. Её плач пронзил сердце Камеса острым жалом осы. Он понял всё без слов, но не разозлился, не ушёл. Десятник упал на колени рядом и обнял жену. Сентимат была безутешна. Радость последних месяцев сменилась ужасным горем, которое обрушилось на неё песчаной бурей. Её мёртвый сын лежал в маленькой тростниковой колыбели.

Сентимат и Камес даже не знали о том, что мрачная тень, недавно уже погубившая одну жизнь, подбиралась к маленькой колыбельке. Существо с кожистыми крыльями и длинным гребнем на голове тихо залезло в окно. Яркие жёлтые глаза сверкнули во мраке, и существо приблизилось к мёртвому телу словно падальщик, увидевший лёгкую добычу. Вдруг в его зубастом клюве серебром сверкнула маленькая бусина. Крылатый гость склонился над младенцем, и комната озарилась яркой вспышкой.

Сентимат и Камес не увидели этого, но услышали тихий плач.

– Сенти? Ты слышишь? Это из дома? – прислушался Камес.

Они вскочили с земли и, держась за руки, бросились на третий этаж. Существа уже не было в комнате, но в колыбели из тростника кричало дитя.

– О, Исида! – воскликнула Сентимат и припала к младенцу, – он живой! Чудо! Это чудо!

Женщина схватила младенца и передала его отцу, плача от радости.

– Малыш… – произнёс Камес, прижимая ребёнка к груди, не веря в то, что произошло, – мой сын.

– Анху, – сквозь всхлипы произнесла Сентимат, – наш сын, Анху.

Счастливый смех раздался в ночи. В окно пробился луч света взошедшей на небо звезды. Это Сопдет – предвестница Нового года. И как звезда засияли души радостных родителей в маленькой забытой деревеньке в глуши.

Стая белокрылых ибисов пролетела над рекой, затопившей прибрежные поля. Там расцветали водяные лилии и цветы папируса. С балкона высокой башни юноша в белых одеяниях взирал на великолепие зелёной речной долины, протянувшейся змеёй далеко за горизонт. Он осматривал благоухающие клумбы и сады, разноцветные флаги и знамена.

Это буйство красок среди белоснежных стен Уасет – великой столицы Та Мери, неудержимо врывалось в сердце впечатлительного юноши и дарило вдохновение. Он вдохнул воздух полной грудью и заглянул в свою комнату. Через мгновение на балконе уже стоял деревянный раскладной столик с табуреткой, обитой шкурой леопарда. Юноша закрепил специальными зажимами папирус на столике, открыл палитру с красками и подготовил острую тростниковую палочку, которой пользовались писцы.

«Прекрасной Меритшерит…» – написал юноша. – «Сегодня я вышел на балкон ранним утром и увидел прекрасные цветы в долине Великой реки. И я задумался о том, почему они не трогают моё сердце, как прежде? Не потому ли, что мне довелось увидеть то, что затмевает красоту всех цветов в Та Мери? Смотрю я на цветы, но перед глазами образ твой. Как дикий гусь попал я в ловушку твоей прелести. И не буду таить того, о, Шерит, что в жар от красоты твоей меня бросает. Словно силки для меня твои волосы, как два бездонных озера глаза твои. И в их водовороте утопаю я. Позволь обнять тебя за плечи, чтобы удержаться на ногах. Позволь вдохнуть твой аромат, чтобы прийти в себя. Дай лишь услышать голос твой, что заменил мне пенье птиц. И будет сердце ликовать моё».

Юноша вдруг услышал звон дверных колокольчиков. Кто-то настойчиво пытался отвлечь его от письма возлюбленной.

– Один момент! – отозвался юноша. – Кого там принесло в такой час?

Он в спешке нанёс последнюю надпись на папирусе: «От наследного принца Нахтамона. Год две тысячи пятьсот тринадцатый эры Ухем Месут, день десятый, первого месяца, сезона Ахет47». В дверь уже нетерпеливо тарабанили кулаком.

– Сказал же, иду! – раздражённо крикнул юноша.

Когда Нахтамон открыл дверь, перед ним возник полноватый мужчина в коротком парике и тонкой ухоженной бородкой. Он поклонился, и юноша ответил тем же.