Эх, деревня. Как же я любил поездки в деревню. Три месяца в бабушкином доме из толстых бревен, где каждое утро ты просыпаешься под гул сепаратора, можешь набрать себе свежих яиц в курятнике, попить парного молока, а потом весь день купаться на пруду или рубить крапиву палкой. После пыльных и жарких улиц города деревня превращалась для меня в необитаемый остров из романов Свифта, полного сокровищ и приключений.

В том году деревня меня манила особенно. Еще бы, я закончил первый класс, и считал себя абсолютно взрослым. Теперь мне никто не запретит уходить далеко от дома, или бегать с взрослыми пацанами на затон. Даже булавку к трусам заранее прицепил, наслушавшись истории про страшные судороги в холодной воде. Мама в том году со мной не поехала, оставив меня одного на попечение бабушки. Ей надо было работать. До этого она могла себе позволить уехать на три месяца, но отца не стало, он не вернулся из Чечни, только портрет с черной лентой, и орден в красной коробке. Так что я был полностью предоставлен сам себе.

Первый месяц пролетел как одна неделя. Я облазил весь окрест, спал на сеновале, строил шалаши в снопах сена, собирал колорадов, копал червей и ходил на рыбалку. Да что там говорить, я даже катался с Дядей Митей в коляске его Урала, и попробовал покурить, стащив у него мятую спапиросу «Беломорканал». Кашлял потом долго, но все же попробовал. А потом наступило самое страшное – мне стало скучно. Вы же представляете, что такое скука для семилетнего ребенка. Бабушка была вечно занята, то хозяйство, то работа в магазине. Дома никого. Телевизор чёрно-белый, и показывает только два канала. От безделья я начал шарахаться по деревне, и искать приключений.

Как-то раз я напоролся на местную стаю гусей, которая нежилась в огромной, размером с небольшой пруд, луже. Я просто шел мимо, когда услышал угрожающее шипение слева от себя. Один из гусей, по всей видимости вожак, решил защитить свою территорию, расправил крылья, надул грудь колесом и пошел на меня. Я остановился, сжимая в руках палку-крапиворубилку, судорожно думая о том, что мне делать. Бежать или биться до конца? Бегал я не очень хорошо, поэтому выбрал второй вариант. Когда гусь приблизился почти вплотную и потянулся ко мне для того, чтобы ущипнуть, я рубанул палкой со всей силы, так же как рубил крапиву. Гусь крякнул, его шея надломилась как стебель срубленной крапивы, и он рухнул на землю, пытаясь вдохнуть. Я подошел, пнул его ногой – враг был повержен.

– Ах тыж неходник! – Услышал я чей-то крик за спиной. – Схубил хуся моехо! Вот жеж окаянный!

Ко мне подбежала старушка, невысокая, морщинистая, с прядями седых волос из-под чистого белого платка. Она заставила меня поднять тушу птицы, и оттащить к бабке домой. Я не сопротивлялся, боялся, что она расскажет бабушке и мне влетит. Старушка жила в симпатичном доме с зелеными стенами и резными наличниками на окнах. Я положил птицу на крыльце, туда, куда она мне сказала. Старушка расспросила чей я и сказала, что знает мою бабушку и маму. Пообещала не рассказывать, если я помогу ей по хозяйству. Пришлось согласиться, если бабушкиной кары я не сильно боялся, то мама в наказание могла не выпускать меня гулять или запретить смотреть мультфильмы. Весь день я рвал сорняки с грядок, подметал двор, и мыл старые бидоны из-под молока. В обед старушка покормила варенными яйцами, хлебом и конфетами. Она была доброй, даже очень. Сказала, что сама не справляется с хозяйством, ибо руки у нее болят сильно, в локтях. Мне был ее очень жалко, и поэтому, когда она попросила прийти еще, я согласился.

На следующий день она была дома не одна. С ней был ворчливый старик, который вечно курил трубку, что-то невнятно кряхтел и постоянно тер свою шею. Меня он не замечал, старушка сказала не обращать на него внимания, и я просто помогла ей весь день, точнее делал то что она говорила, потому что сама старушка не могла почти ничего. Я чистил коровник и курятник. Бабушка говорила, что скоро приведут корову с пастбища, только в коровнике было слишком чисто и почти не было навоза, как будто коровы давно не было. Куриц тоже не было, но она попросила приготовить места для несушек, натаскать сена и вымести пол. Гуся с крыльца никто не убрал, и он начал пованивать. Она так же накормила меня, только в этот раз сушками с лимонадом.

Так и потянулось все мое дальнейшее лето. Каждый день я ходил к этой старушке и помогал ей. Пробирался дворами, что никто не заметил, где я пропадаю и не рассказал моей бабушке. Мне до сих пор было стыдно за гуся, и помимо этого, появилась хоть какая-то цель. Я не праздно шатался по улице, а делал хорошее дело. Так и представлял, как расскажу потом маме, опустив все детали про поверженную птицу. Гуся я, кстати, выкинул. На третий день, когда заметил, как по его глазам ползают черви. Может старушка не смогла его приготовить, из-за болей в руке. Не знаю. Утащил его за огород и забросил в заросли лопухов, морщась от вони.

В один из дней я встретил в доме еще одного старика, который вышел из дома в одних портках, посмотрел на меня, схватился за лоб двумя руками, завыл и убежал в дом. Он перепугал меня не на шутку. Но старушка меня успокоила, сказала, что это ее брат с войны, мол ранили его, теперь он чудной, но безобидный. Мне нравилось у старушки, я ни разу не был у нее в доме, постоянно занимаясь чем-то во дворе, но и там дел хватало. Напрягался я не сильно и делал все в меру своих возможностей. Да и кормила она интересно. Никаких скучных супов, каш или варенной курицы. Много конфет, сладостей, бубликов, варенных яиц, всего того, что мне нравилось. День сменялся днем, я помогал старушке, бабушка была рада, что я чем-то всегда занят все были довольны.

В один из дней, возле лужи-пруда увидел старика в затертой соломенной шляпе. Он долго ходил среди гусей, словно что-то искал. Когда я проходил мимо он пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал. Больше этим путем я не ходил, избегая подозрительного деда.

Ближе к концу лета меня насторожил местный почтальон, который застал меня дома с утра, когда я собирался уже уходить. Он начал меня расспрашивать, зачем я хожу в тот дом. Я не стал врать, рассказал, что помогаю старушке по хозяйству, на что он сначала побледнел, потом позеленел, прыгнул на велосипед и скрылся за поворотом, даже не попрощавшись. Я не понял его такой реакции, хотел попросить, что бы он пока не рассказывал моей бабушке, но не успел. Когда я вечером перелез через забор своего дома, меня во дворе ждала бабушка с мамой. Вид у них был странный: напуганный и заплаканный. Мама сразу обняла меня и разревелась. Мне ничего не объяснили, но в этот же день мы уехали обратно в город. И дальше началось вообще странное: мама начала таскать меня по разным врачам. Взрослые и серьезные люди спрашивали меня о моем папе, о том, что мне снится, просили рассматривать странные картинки. В школу я в том году не пошел.

С тех пор уже прошло много времени. В армию меня не взяли, потому что у меня была справка о психическом расстройстве и о том, что я стоял на учете в психоневрологическом диспансере. Мамы не стало в прошлом году, когда мне исполнилось двадцать. Я всю жизнь мучился догадками, что же тогда произошло, но никто мне не рассказывал, как я не старался выбить правду. Всегда меняли тему разговора и уходили от ответа. И вот спустя столько лет, я вернулся в деревню, чтобы раз и на всегда поставить точку в этой истории.

Вот он тот же дом, где я провел почти все то злосчастное лето. Точнее то, что осталось от дома. Крыша сгнила и провалилась, окна, как пустые глазницы, чернели провалами, двор зарос бурьяном, так что к калитке было даже не подойти. Это было странно, так как в деревне не было ни одного заброшенного дома. Если кто-то уезжал, то их жилище занимал кто-то другой. А этот стоял покинутый и заброшенный, почти в самом центре поселка. Я смотрел на развалины, докуривая сигарету.