– Никак нет, – ответил Праведник.
– Тебе нравится? – Хельмут брезгливо скривился, явно издеваясь. – Да ты извращенец.
– Нет, не нравится, конечно, – быстро исправился Праведник. – Я это… просто ничего не чувствую.
– Повезло, – Хельмут встал с кресла и принялся с остервенением переворачивать походные мешки. – Сядь пока, Беркут еще не приехал.
Праведник безропотно сел.
– Новости читаешь?
– Я? Редко. Не читаю, если честно.
– Не умеешь?
– Вы уж совсем за дурака не держите. Умею, конечно, просто… не люблю и все. По телеку все покажут, а что не покажут, то дойдет сплетнями.
– Ясно.
Хельмут сказал это абсолютно обычным тоном, но Праведнику показалось, что одним словом сержант поставил на нем жирный крест. Поэтому он быстро попытался исправиться:
– Но вообще новости знать надо. Вы правы.
– Надо. Вот тебе последняя: «Диких псов» остановили на границе.
– Да ладно?! – от восторга Праведник вскочил с места. – Так этим сукам и надо!
Сержант откинул старый мешок в сторону и будто заново посмотрел на парня. В этом взгляде не было ничего хорошего.
– Говоришь, за дурака не держать? Это будет сложно, когда ты лепишь все, что придет в голову.
– А что не так? Мы же всегда с ними на ножах?
– Я бы не стал бросаться такими сильными заявлениями. «Псы» – это мелочь. Единственное, что эти твари всегда путаются под ногами. Такой расклад мешает, но не более.
– Зато теперь эти уроды точно будут знать, что это наш округ и ни одна тварь не смеет сюда соваться.
Хельмут откровенно заржал.
– Говоришь так, будто это мы их задержали. Нет, я бы не был против, подстрели кто-нибудь этих гадов возле их дома. А задержанием псы опять доставили всем крупных неприятностей. Уверен, что сегодня из-за них начнут усиленно патрулировать границы и, руку даю на отсечение, в ближайшие дни очень много наших окажется за решеткой.
– Понял… – выдавил из себя Праведник и потупил взгляд.
Говорить больше не хотелось. Конечно, он мог рассказать о своей вылазке, но вдруг отчетливо понял, что боится сержанта до одури. Он еще никого и никогда так не боялся. Хотел было сбежать или сказать еще хоть что-то, но ноги отказывались слушаться, а язык онемел. Поэтому, когда в коридоре раздался знакомый звук тяжелых шагов, а дверь в зал открылась, Праведник с огромным усилием заставил себя не броситься навстречу появившемуся спасителю.
– Утро, бойцы! – громко сказал Беркут, широко улыбнувшись.
Президенту было порядком за сорок и к Праведнику он относился по-отечески, за что парень был безмерно благодарен. Ему даже показалось, что вместе с Беркутом зал наполнился свежим воздухом, словно весь разговор с Хельмутом он задыхался, а теперь смог впервые вдохнуть полной грудью.
– Значит так, слушайте, дети мои. Парень в глуши ломает свой байк. Стоит пнем, смотрит, ничего не понимает. Тут позади голос: «это свеча зажигания». Он оглядывается. Что за хрень, только две лошади на обочине. Одна смотрит на него и шевелит губами. «Это свеча зажигания, братан», – говорит она. Да не может быть, думает парень и продолжает мучиться с байком. Через час оказывается, реально, все так: свеча зажигания. Естественно, он все быстро чинит и отправляется за пивком в ближайший бар. Там он в полнейшем шоке всё выкладывает бармену. Тот на него глядит и в задумчивости спрашивает. «Мужик, то есть там были две лошади на обочине?», «Да, – отвечает парень. – Одна коричневая, другая белая». «И коричневая была у забора?» – спрашивает бармен. «Да, – отвечает парень. – А что». «Тогда тебе крупно повезло, – говорит бармен. – Белая ни хера не понимает в байках».
Праведник засмеялся во все горло. Хельмут только безразлично посмотрел на дверь.
– Дружище, да ладно тебе! Смешно же. Ведь реально смешно. Мне вчера «На перекрестке» рассказали.
– Троих из псов взяли, за перевозку оружия, – оборвал его восторг Хельмут и Беркут сразу помрачнел.
– Вот дерьмо. В девятом?
– В девятом.
Беркут посмотрел на Праведника.
– А у тебя что?
Парень только и ждал, пока его заметят. В эту же секунду он протянул наспех изрисованные и исписанные листы.
– Там три машины было. Вот, в последней явно что-то ценное, они там целый контейнер под один ящик зарядили. Уверен, это и есть наш. Ты говорил, что он старый, как из музея. Вот точно такой ящик в этот контейнер и засунули. Его как будто не из музея достали, а только что из земли вырыли.
– На машине есть какие-то отличительные знаки?
– Нет, но она последней поехала, это точно. Не думаю, что они будут меняться.
– Это ты прав, не будут, – задумчиво протянул Беркут, перелистывая записи. – А что с охраной?
– Человек двадцать, не больше, – сейчас выправке Праведника позавидовал бы иной вояка. – Я дорогу посмотрел. Поедут через девятый, потом в объезд к пятому. Там другой дороги, где они могут проехать, нет. Точно знаю. Я, прежде чем к базе поехать, все вокруг исколесил.
– На кой черт? – не понял Беркут.
Праведник замялся. Если по дороге к клабхаусу он всем сердцем хотел рассказать о волне, которая едва не настигла его у военной базы, то сейчас начал сомневаться. Там он готов был поклясться, что нечто ужасное способно нарушить все планы. Но чем ближе был город, тем нереальнее становилось произошедшее. Может, и не было никакой волны и гудения, а это просто воображение сыграло с ним злую шутку из-за холода?
– Так я это… Думал, карта нужна.
– Не нужна, – отрезал Хельмут. – Наши еще с ночи стоят у въезда в город, недалеко от поворота к лесу. Там есть несколько необозначенных дорог, вот по ним мы и сможем пройти на старушках.
«Старушками» Хельмут называл два старых военных трака, которые каждый раз изменялись и перекрашивались до неузнаваемости. Их тихо привозили к месту, где должно было происходить основное действие, пока в городах все силы полиции были брошены на тушение «пожаров», распаленных членами клуба.
«Нечестивые» выезжали колонной, называя это мотопробегом в честь… (в честь чего решалось каждый раз отдельно, это мог быть день независимости, день памяти, день сопротивления и еще много других дней, которые по всем параметрам подходили для сбора нескольких сотен человек в одном месте). Сначала мирно, в сопровождении пары машин полицейских, они колесили по городу, иногда посещая памятники или заезжая в детский приют. Потом заворачивали в один из излюбленных баров, откуда выползали на четвереньках, скаля свои острые зубы.
«Ну что, твари?! У вас есть дубинки? Так у нас тоже!» – как-то прокричал Патриот, расстегивая ширинку и стягивая штаны для пущей убедительности.
С этой фразы началась кровопролитная неделя третьего округа (так окрестили ее в прессе). Все были настолько заняты вопросом выживания, а СМИ так поглощены возможностью каждый час выдавать ужасающие заголовки, что мало кто заметил увеличение наркоты в округе. Только одна мелкая газетенка сообщила о невероятном множестве передозировок в студенческой деревне, но денег у редакции не было, а тираж не превышал тысячу экземпляров, поэтому никто не обратил внимания на скромную заметку.
Иногда даже фраза была не нужна. Было достаточно одного косого взгляда, чтобы вспыхнул лютый пожар. Власти тщетно пытались контролировать происходящее, договариваться, обеспечивать охрану и загонять отверженных туда, где они смогут напиваться и сжирать друг друга, не трогая мирных жителей. Никто не забывал, что имеет дело с убийцами и наркоторговцами, пусть во многих случаях и бездоказательно.
Иногда удавалось уладить все без особых происшествий: члены UnHoly частенько сами не желали вступать в ненужные конфликты, а хотели лишь хорошенько отдохнуть в кругу своих. Особенно если пробег устраивался в день памяти погибших мотоциклистов.
Однако в этот раз все должно было происходить иначе.
С самой ночи они катили в сторону девятого округа со всех сторон. Задача перед капитанами стояла одна: организовать путь таким образом, чтобы все, кто носит «цвета», смогли изрядно повеселиться и привлечь к себе как можно больше внимания властей и полиции, а лучше оттянуть сразу все силы на себя. От младших в этой иерархии не требовалось ничего особенного. Они, как всегда, с воодушевлением включились в пробег, но в этот раз имели полное право вдоволь насладиться выпивкой, женщинами и добротным мордобоем, сколько им заблагорассудится. А в это время сержант и несколько доверенных людей должны были остановить колонну и на траках вывезти весь или максимально возможную часть груза.
