Привыкнув жить одним днем, он и мысли свои в голове выстраивал без лишних разветвлений на эмоции и сомнения. Случилось так, как случилось. И в подарок он получил не только жизнь, но и внушительные бонусы от более трусливых и слабых врагов. Жаль, конечно, что раскрыто месторождение угля. Уже который раз Коча возвращался мыслями к Деду, его недальновидному, нехозяйственному управлению, который ставил во главу угла спокойствие общины, тотальное подчинение и собственное благосостояние как поводыря коллектива. И главное, людей это устраивало. Они были согласны, чтобы ими управляли, за них думали и решали, только бы лишь выделили кусок хлеба и подстилку у коптящей печки. Пандемия многих лишила высших чувств и эмоций, разбила надежды на лучшее будущее в этом умирающем мире, оставив минимальный набор инстинктов для попытки выживания. Это не так, думал Коча. Не зря же древние говорили, что каждый сам является кузнецом своего счастья, сам становится перед выбором: подчинять или подчиняться, думать и действовать либо соглашаться и молчать…Спору нет, им нужен сильный и умный вожак их испуганной, разрозненной стаи. Но вожак демократичный. Утопия? Возможно..
Молчаливый протест против Деда нарастал в кочегаре уже многие месяцы. Коча поймал себя на том, что сегодня он возвращается к этому не первый раз. Хотя уже осознал, что жизнь его уже никогда не станет прежней. За полдня он впитал в себя столько информации от местных и пришлых людей, что времени на переваривание ее уйдет немало. Первые оказались послушными рабами, чье поклонение было продиктовано безысходностью и тяготами прежнего существования. Вторые явились, как хозяева, на чужую территорию, действуя хитро и подло, забирая последние крохи сознательного человечества в угоду своим наместным царькам и их свите. Значит, мир не стал лучше. Пока где-то население Земли продолжало умирать в муках от вируса, здесь самые ушлые решили всё за всех, выстроив пищевую цепочку, с собой, естественно, на самой вершине…
Его зацепили слова Шатуна о жизни в дерьме и поедании крыс. Оба – и Коча, и Шатун знали, что наемник неправ. Не все люди не опустились до звериного существования, сохранив зачатки культуры, гигиены и совести. Да, они жили по подвалам и подземельям. Но промытые кем-то сверху мозги Шатуна убеждали своего хозяина, что такая жизнь хуже сытого рабства. Дед тоже грешил вкладыванием своих интересов в чужие головы. Он горячо убеждал артельщиков в том, что объединение с карьерской и другими городскими общинами невозможно по причине возникновения анархии, борьбы за власть и как следствие, расслоения зарождающегося общества. А Коча видел в этом только страх вожака потерять свой личный авторитет, власть и материальные блага с приходом новой, свежей крови извне.
Когда Коча вышел из плотного лесного клина и очутился в рощице, снег продолжал тихо падать. Его глубокие следы от снегоступов такой снежок будет засыпать очень долго. Как бы не проспать погоню…А то что она будет, вероятность достаточно велика. Матвей там рвет и мечет поди, лишившись двух бойцов, автоматов и рации… Точно. Рация! Он повернул тумблер на приборе, выдвинул антенну. Щелчки и помехи. Километра четыре он отмахал от карьерауправления. Будет ли сигнал добивать с учетом неровностей ландшафта, погоды и мощности этой игрушки? Он огляделся. Повсюду – заснеженные холмы, бетонные опоры ЛЭП с огрызками проводов и только вдали на востоке, сквозь неплотную снежную пелену проглядывают четыре цилиндрических бетонных близнеца – зернохранилища элеватора. Значит, в лесу он несознательно забрал влево, вопреки туристским байкам, и вышел к…А что это такое? Ах да. Это горы нерудной породы, добытые из недр с большим запасом некогда мощными карьерами для строительства дорог и объектов недвижимости в одном уже далеком олимпийском городе. И лежащими теперь без надобности многотонными кучами на южной окраине города. Вот за ними, дальше к реке, должен быть рабочий поселок, в котором можно укрыться, отдохнуть, перекусить и заодно проверить свою версию насчет погони. Бросит ли Матвей бойцов за ним или поостережется…Близость заводской общины к лагерю врага внушала серьезные опасения.
Поднимаясь на кучи слежавшегося гравия, Коча понял, как он сегодня устал. Не с его больными легкими штурмовать горы с полной выкладкой. Но куртка, куртка- то! Как греет. Не меньше, чем тяжесть автоматов на плече!
С вершины холма в надвигающихся зимних сумерках он увидел несколько разбросанных по равнине бытовок, наполовину заметенных снегом. Ни огонька, ни дымка, ни звука, ни крика. Мертвое безмолвие. Или как там у Лондона? Белое? Тоже подходит. Особняком стояла двухэтажная кирпичная будка станционного смотрителя у железнодорожного переезда. Круглая жестяная труба на крыше имела следы копоти, значит, печка там есть, а это возможность погреться и поесть горячего. Снежный покров в поселке был истоптан звериными следами, но нигде кочегар не встретил человеческих. Два пролета металлической лестницы привели его на второй этаж будущей ночлежки. Она оказалась без двери с кое-где выдранными половицами: видимо, и дверь, и доски пола некогда ушли на дрова. Но стекла в окне, как раз выходящем на высокие холмы гравия, были целыми. Внутри – грязь и пустота, в открытый проем наметано снега. Жилого запаха: табака, еды или мочи, комната не имела. Под потолком на месте электрической лампы висела керосинка без стекла. Фитиль был сухим, но занялся со второго раза. Коча потряс лампу – на самом дне плескалось, значит, хватит. Слабый огонек разогнал темноту к стенам, еще более сгустив ее. Никакой мебели, только самодельная буржуйка из железной бочки с дымоходом, уходящем в недра чердака, да заскорузлое тряпье, служившее когда-то постелью местным обитателям. Тряпками кочегар заткнул дыры в половицах, одну повесил на окно, чтобы издали не видно было оранжевого пятна огня, и спустился вниз. До темноты он похозяйничал в поселочных бытовках, натащил фанерных листов с внутренней обшивки жилых вагончиков, с помощью выдранных гвоздей и куска кирпича сколотил некое подобие двери. Защиты никакой, но ветер и холод снаружи сдержит. Еще пару раз он спускался за дровами. Быстро сгустившаяся темнота не дала ему как следует побродить по бытовкам в поискам полезных артефактов, и он, загромоздив перила и ступени на лестнице своей ночлежки кусками фанеры и листового железа, отправился на покой.
Печь быстро нагрела комнату. Сухое тепло разлилось по убежищу, и Коча скинул ботинки, поставил их у огня сушиться рядом со снегоступами, на которых уже парили портянки, затем протер снегом натруженные ступни. Дымоход справлялся нормально; при слабых отблесках лампы под потолком он медленно почистил автомат, вспоминая казавшиеся очень далекими месяцы учебки срочной службы и уроки самообороны в общине. Снарядил один, со второго снял магазин и, сложив приклад, отправил в рюкзак. Вещевые мешки «поисковиков» были скудны: в разведывательный рейд продснаб выдал им по банке консервов, бутылке очищенной воды и сухарей в пакетах. Никаких тебе излишеств армейского сухого пайка. Зато салфеток и антисептиков наложил с избытком, видимо, чтобы сидоры больше казались.
Теперь возникал вопрос – укладываться ли спать или сторожить гостей? Конечно, баррикада на лестнице не только задержит неприятеля, но и разбудит Кочу, однако уставшему организму хотелось спать. Загасив фитиль лампы, Коча сел на корточки у окна и то и дело отодвигал грязную тряпку, озирая пустынный поселок. На белом покрывале и без света луны отчетливо проступали покосившиеся силуэты бытовок. Ни огонька, ни звука. Только тихо шелестел снег. Иногда сторож впадал в сонное забытье, и ему снилось, что Матвей со своей бригадой нашел общину и учинил жестокую расправу над ее обитателями. Тогда Коча просыпался от душной испарины на лбу и груди. Давно ему не снились страшные сны. Часы Шатуна натикали полночь. Коча удивился – он и не заметил, как проспал три часа. В общине оставалось два старых механических хронометра, которые начкар выдавал караульным: по ним определяли время заступления на дежурства и сдачу смены. Теперь же он располагал отличной вещью и не понимал, как обходился без часов все эти годы. Видимо, не было необходимости. Снег засыпал все следы беглеца, и только нагромождение фанерных и жестяных кусков на лестнице обиталища станционного смотрителя говорило о возможном присутствии человека в заброшенном поселке.
