Моё имя Платон Самойлов. Совсем недавно я прошёл типичный этап жизни – среднеобразовательную школу. Этап был для меня обыкновенным, непримечательным, редко когда удавалось подчерпнуть от учителей что-то действительно дельное, чаще нудные фразы, которые выходили из моей головы в тот же день. В самом начале было сложно подстроиться: я был мальцом с ангельской внешностью, как говорили взрослые, и повадками дикаря, который по-звериному бросается и орёт на других учеников. Вот меня ведут к психологу, и выясняется, что со мной что-то не так. Все твердят, что я ненормальный, остерегаются бунтаря, который, как многие думали, вырос в лесу. Однако оказалось, что эта позиция более чем удачна для меня. Я отстранился от людей, спокойно высиживал уроки за последней партой, где меня никто не трогал, и всегда размышлял, порхая над миром в своём воображении. Сплетни, выяснения отношений и коллективный разум всегда были для меня чем-то чуждым. Но, в конце концов, как говорят взрослые, нужно выбрать дорогу и бесконечно учиться, чтобы стабильно иметь корку хлеба. Выбрали вуз мои родители, так как мне было абсолютно плевать, где в очередной раз пришлось бы сидеть и слушать бесцельную нудятину. Осталось согласиться, покорившись нужде быть хорошим сыном, и принять законы современного общества. Таким образом, меня взяли в военную академию, что находится на окраине города Калым. Это место выбрали неспроста. Только со временем мне удалось понять, что академия должна была стать якорем на моей шее, который спустил бы меня на землю.

С отцом мы преодолели путь в несколько сотен километров и уже почти подобрались к заветному месту.

После недолгого молчания он начал нравоучительным тоном:

– Сын… настало время тебе занять своё место, как когда-то занял своё я. Каждому из нас отведена роль, которой мы должны следовать.

Его слова, напоминающие мне о том, что я «должен» заставили возмутиться:

– Кто же определил моё место? Семья, в которой я родился? Ваше желание спасти меня от сложностей мира? Или, может, твоё эгоистичная потребность гордиться своим творением? Ты и человека во мне не видишь, ведь так?

Скрывать волнение больше не было смысла. Моя жизнь приобретала новые обороты, как и серпантин, по которому мы поднимались к самой вершине.

– Не будь дураком! Мало какой художник достаточно зарабатывает, чтобы обеспечить семью. Здесь же, став офицером, ты будешь обеспечен всем необходимым… – произнёс отец, но затем застопорился.

Спустя две секунды, вспомнив о том, зачем он сам живёт, отец выпалил:

– Ты будешь уважаем и влиятелен! Ты будешь приносить пользу государству! Подумай о льготах, о пенсии…

Я знал, что моё поступление в академию уже неотвратимо. Мои слова стали последним броском, укусом, который должен задеть за живое:

– По-твоему меня только это волнует? Как бы набить своё пузо и служить до пенсии? К чему нужна такая жизнь? Чем я буду отличаться от любого другого вояки, части этой системы?

– Не говори так! Ты позоришь меня и деда! Мы заработали себе уважение на службе, положили голову, чтобы такие, как ты, дармоеды, жили спокойно! – вспылив, он тут же успокоился и продолжил спокойно:

– Таким людям ты и обязан своей жизнью… Помни об этом и ровняйся на героев.

Я замолчал, не желая больше продолжать разговор. Мне довелось понять, что если ты младше, то заведомо неправ.

Витиеватая дорога укачивала. Мне захотелось поскорее добраться до места и закончить с последним шагом, определяющим мою судьбу – подписанием документов.

Мы поднимались всё выше и выше, наблюдая, как большие и малые дома становились равны, как люди превращались в бегущие точки. Калым почти ничем не отличался от массы однотипных городов средней величины. Ничем, кроме одного: с горы, по которой мы сейчас преодолевали путь, часто сходили оползни, останавливавшиеся аккурат под границу Калыма, отчего у южных домов выросла каменная стена. Стену не разбирали специально, она стояла как памятник несгибаемой воле народа.

Я отвёл взгляд от города, чтобы рассмотреть горные склоны. Вокруг красовались пышные деревья, кустарники и витиеватые заросли с яркими цветками. Все они своенравны от мира растений, которые прижились среди горных пород.

Приехав сюда, я понял, что ужасно соскучился по природе. Прекрасно видеть буйство жизни, её первозданную вольность, задуманную кем-то свыше. В центре же моего города, откуда я сюда прибыл, вырастают лишь новые торговые центры и высотки. Можно задохнуться, пройдя от одной улицы к другой.

Я повернул к себе зеркало заднего вида. В отражении мне предстало молодое лицо, ещё не обременённое проблемами и рассуждениями о «чёрно-белом». Это вчерашний ребёнок с яркими зелёными глазами и едва пробивающейся щетиной на подбородке. Скользнув взглядом, я увидел скошенное поле пшеницы там, где ещё вчера были белокурые локоны.

«Кто бы мог подумать, что бритая голова сделает меня брутальнее?» – подметил я, продолжая рассматривать. – «Широкая челюсть, небольшой ровный нос, пухлые губы, щёки… Обычное лицо. Не хорошее и не плохое. А ведь кто-то находит в нём красоту…»

Мы добрались до вершины, где своё место занимала асфальтированная площадка у высоких стен академии. Близ стояли башни въезда – огромные каменные истуканы, держащие на себе шпили с флагами академии. На каждой башне стояло по дозорному. Эти молодые люди находились там с ружьями, строго наблюдая за прибывшими гостями.

Приблизившись, я увидел, как вокруг мельтешат люди в военной форме. Форма их представляла из себя бежевую рубашку с погонами, бардовый галстук, тёмные брюки, держащиеся на портупее, чёрные туфли и надетая через плечо тканевая сумка с противогазом. Курсанты выглядели опрятно и подтянуто. На этом празднике дисциплины я чувствовал себя последним слюнтяем, одетым в бесформенный балахон.

Отец оставил машину на площадке. Мы подошли к мраморной лестнице, ведущей к воротам академии. Я ступил аккуратно, будто боясь потревожить жильцов дома, и побрёл наверх, считая ступеньки.

Лицо отца сияло: он уже представлял, как из его сына-болванки выковывают сталь, настоящего мужчину!

«Сто сорок пять!» – сосчитал я, отрывая взгляд со ступенек. Передо мной возвышались дубовые ворота, одним своим видом намекающие, что назад дороги нет.

– Оставь надежду всяк сюда входящий… – тихо произнёс я, решительно толкая ворота вперёд. Дверцы распахнулись, издавая протяжный скрип.

Я увидел обширную территорию с газоном, аллеями и памятниками. Впереди стоял замок, исполненный в самой что ни на есть классической манере. За гигантскими воротами он был почти скрыт, оставляя на виду лишь головы башен. К нам подошёл офицер. Единственным отличием его формы от курсантской было: отсутствие противогаза, засученные до локтей рукава и наличие звёзд на погонах.

– Здравствуйте! – отрывисто воскликнул мужчина, делая к нам решительный шаг.

– Добрый день… – устало ответил отец.

– Я так понимаю, молодой человек – поступивший курсант? – спросил проверяющий, вынимая блокнот из брюк. Он пристально уставился на меня.

– Да. – ответил я, осознав, что всё же придется продолжить разговор.

Офицер пролистал блокнот и спросил:

– Фамилия, имя?

– Платон Самойлов.

Спустя минуту он обнаружил моё имя в списке.

– Хорошо. Следуй прямо и направо. Там по коридору налево и прямо. Увидишь кабинет с надписью «Зал инструктажа». Инструктаж начнётся через пол часа. – протараторил офицер. – Давай, только не опаздывай. У нас и так щенков необучаемых предостаточно.

Офицер показался мне зажатым и безэмоциональным. Глядя на то, как он выверяет шаг и гнёт ногу, можно подумать, что он робот.

Уже собравшись идти, я услышал слова отца:

– Постой.

Я развернулся и увидел лицо, столкнувшееся с неизвестностью. Лицо встревоженное, но всё же готовое смириться с утратой. Такое бывает у дельцов, несущих суммы банкам в надежде выручить мизерный процент.