Ирина Васильевна, закутав голые плечи и грудь в простыню, спустила ноги к полу, присела на своей новой койке у окна, огляделась по сторонам: всего четверо в палате. Рядом постанывала какая-то старуха. На другой стороне лежали две женщины: одна повернулась к стенке, но другая, по виду пенсионерка, чуть привстала, готовая к общению, оперлась на руку. Познакомились, назвав только имена, как принято в больницах.

Но едва завязался разговор, как сразу и был прерван. Из коридора в открытую дверь палаты влетел врач – средних лет худощавый мужчина в больших квадратных очках. Он приблизился к постели новенькой и с ходу бросил:

– Сегодня не ужинайте. Завтра с утра я буду делать Вам операцию.

– Как завтра? Мне в реанимации сказали, что сегодня будут делать…

– Кто Вам сказал, тот пусть и делает! – пресёк разговор хирург и устремился к выходу.

– Доктор, – вдогонку окликнула Ирина Васильевна, – а одежду мне когда принесут?

– Это не ко мне, врач не занимается бытовыми вопросами!

«Доктор Хаус!» – нарекла про себя врача Ирина Васильевна, вспомнив бездушного героя телесериала. Что ж, завтра так завтра. И хотя она не ела второй день, есть ей совсем не хотелось: видимо, её поддерживал целебный раствор капельниц. Но требовалось встать, дойти босиком до туалета: в общей палате в отличие от реанимации санитарки больных не обслуживали. А как встать, когда, кроме простыни, прикрыться нечем?

Ирина Васильевна протяжно выдохнула: вчера ей приёмный покой казался чистилищем, но похоже, что и отделение не райское место. Надо побыстрее связаться с дочерью, уточнить, кому она передала сумку с вещами. Ведь и телефон в реанимации не оставили! Кто даст позвонить?

У новой знакомой по палате оказался простой кнопочный телефон, настроенный только на звонки её родственникам. Завернувшись в простыню и ступая босыми ногами по нагретому солнечным днем линолеуму, Ирина Васильевна вышла в коридор и направилась к сестринскому посту. Здесь линолеум уже холодил ступни. У барьера весело болтали студенты-практиканты, которые разрешили ей воспользоваться их телефоном.

– Мама, ты где сейчас? – голос дочки в трубке был тревожен. – Звонила в справочную, сказали, что из реанимации тебя перевели в отделение. Дали другой телефон, но там никто не берёт трубку.

– У меня всё нормально, доченька. Только одежду долго не приносят! Ты кому сумку передала?

– У меня не приняли твои вещи! Велели с собой забирать.

– Тогда привези их поскорей! Я почти голая, как статуя, простыней обмотана, стою босиком в коридоре.

Заканчивалось время, отведённое на посещение родственников, когда в палате появилась её замотанная больничными перипетиями дочь. Она держала в руке дорожную сумку с вещами. Ирина Васильевна самостоятельно облачилась в ночную рубашку и даже накинула халат; блаженно натянула белые носки и всунула ноги в родные тапочки! И снова почувствовала себя человеком, а не беспомощным телом на каталке или статуей в коридоре.

Доктор Хаус перед уходом домой забежал ещё раз в палату, напомнил больной, что завтра операция обязательно состоится, и чтобы утром она не ела!

Потянулась вторая больничная ночь. Тревожные звуки по соседству не давали заснуть: резкие охи, стоны, храп, скрип кроватей. Но под утро Ирина Васильевна всё же забылась. Когда к ней подошла сестра, легко прикоснувшись к её плечу, больной показалось, что она вовсе не спала. В проходе палаты опять стояла каталка и толпились студенты-санитары. Среди них и тот мальчик, что вчера разрешил завёрнутой в простыню женщине позвонить по своему телефону. Сейчас он поторапливал больную: пора ехать в операционную.

Ирина Васильевна опять разделась донага, как велели, и самостоятельно забралась на каталку, её прикрыли простыней. И снова над её головой понеслись перевёрнутые дороги: потолок в палате, выкрашенный белой краской и с лёгкими трещинами; квадраты навесного потолка в коридоре, местами с выпавшими плитками и оголёнными проводами; потолок с тусклыми пятнами на лестничной площадке и наконец коричневый прямоугольник, нависший над ней в лифте.

Хотя простыня, накинутая на тело, не слишком защищала от коридорных сквозняков, в этот раз больной не было зябко, потому что санитары разрешили ей оставить носки. В операционной на носки натянули ещё и бахилы, и это было прекрасно: не только теплее, но, казалось, и приличнее. В голове Ирины Васильевны мелькнула неуместная мысль о босоногих грешницах на картинах великих, но она не такая! В белых носочках было пристойно явиться даже в рай!

Больную переместили на операционный стол, оставив лежать на спине. Накинули на голову салфетку, над левой ключицей отделили операционное поле, хотя одним глазом женщина могла рассматривать окружающую её обстановку. А Доктор Хаус ровным голосом объяснял картину студентам, толпящимся позади него. Сказал, что сейчас над ключицей сделают разрез и установят под кожу кардиостимулятор. На втором этапе провода-электроды, отходящие от прибора, необходимо замкнуть на ткани сердца. Вторичная процедура будет проводиться уже без скальпеля, под рентгеном. И добавил, что несмотря на местное обезболивание, чувствительность тканей у больной сохранится – реакция организма необходима для успеха операции.

Ирина Васильевна отыскала взглядом где-то на потолке едва заметную ямку-трещину и постаралась представить, что хирург совершает свои манипуляции в этой ямке, а не в её теле. Так она всегда гипнотизировала себя, находясь в кресле стоматолога. Поэтому и сейчас было терпимо, пока хирург разрезал кожу. Но по мере того, как его инструмент углублялся в операционное поле, становилось всё больнее. Женщина с большим усилием удерживала взгляд на потолочной трещинке. Стиснув зубы, она пыталась обмануть себя: ковыряются в потолке, а не у неё под ключицей. Когда хирург начал вталкивать под кожу плоский, как наручные часы, кардиостимулятор, она, сжимая зубы, застонала.

Доктор Хаус обратил внимание ассистентов и студентов на экран монитора, установленного с другой стороны операционного стола. Тогда только Ирина Васильевна отвела взгляд от трещины на потолке, слегка повернула голову вправо и тоже посмотрела на экран. Она увидела то же чёрно-белое рентгеновское изображение, что видели все присутствующие: тускло-серую дугу своего позвоночника и светлые кости рёбер поверх тёмных силуэтов лёгких и сердца. И очень заметно под ключицей белел похожий на брелок кардиостимулятор. От брелока извивались в свободных движениях два белёсых провода с утолщениями на конце: изгибы выглядели, как сперматозоиды, как их обычно рисуют на картинках.

– Наша задача, – объяснял доктор, – направить эти электроды к сердечной мышце, в область…, – он произнёс какие-то латинские названия и вдруг запел приятным, лиричным баритоном! Под своды операционной уносились слова о море, кораблях, одиноком парусе! Мелодичная песня наполнила пространство, как свежий ветерок! Одновременно хирург сосредоточенно управлял дистанционным манипулятором, подталкивая гибкий электрод в намеченное место.

Вдруг врач прекратил пение и снова призвал студентов к вниманию:

– Электроды необходимо направлять в точку тканей, где электрический сигнал от кардиостимулятора будет эффективнее всего возбуждать биение сердца, – и доктор продолжил пение, одновременно манипулируя электродами.

Под звуки льющейся мелодии извивался и провод, направляемый уверенной рукой доктора. И вдруг электрод, этот безжалостный сперматозоид, с силой ужалил живую ткань сердца, ужалил так, словно атаковал яйцеклетку! Ирина Васильевна охнула, сердце её подпрыгнуло и бешено заколотилось. Но уже в следующий миг электрод вырвался из ужаленной точки и вновь заколыхался белым червяком на экране. Сердце сбилось с ритма и затрепетало! Попытка не удалась, электрод не закрепился в нужном месте.

Мелодия прервалась.

– Попытаемся прикрепить электрод ещё раз! – сказал Доктор Хаус студентам, и вновь зазвучала песня о морских приключениях.