Эта несчастная немая не подозревает, какой опасности она подвергает планету, Галактику, да что там — Вселенную. Нейроны детского мозга не готовы к такому. Надо действовать осторожно, вмешаться, но плавно, постепенно. Как же трудно управлять своей мощью. Один случайный порыв — и тело разлетится, а за ним — все сущее. Шаг за шагом. Раны должны затянуться. Металл — раствориться бесследно. Затем надо упасть на горячую землю. Восстановить поврежденную печень. Ускорить собственный рост. Спешно творить кровяные тельца. Отрастить первые зубы. Раскусить кляп. И после этого он вскочит на ноги — снова тридцатитрехлетний! Давайте же, клетки, внутренние органы, нервы, сухожилия, повинуйтесь! Малейшее сопротивление с вашей стороны — и мир придется создавать заново. А я сейчас не расположен устраивать космическую катастрофу. Овладеть языком, так будет проще. Вспомнить лишь малую часть своих познаний, только то, что пригодится. И не забыть уменьшить мою мать, чтобы она могла ускользнуть незамеченной.
Кинжалы раскалились докрасна, обратились в жидкость, потекли. Ребенок упал на землю рядом с крестом. Раны на руках, ногах и груди затянулись. Седые волосы выпали, показались зубы. Младенец рос. Вот он уже стал подростком, вот — тридцатилетним мужчиной. Здоровое, сильное, смугловатое тело, каштановые волосы, светло-карие глаза, никаких особых примет. Он улыбнулся великанше: размерами и возрастом она теперь напоминала сына. Брат и сестра, — сказал бы любой. Диана Доусон, на грани безумия, не знала, что делать. Пророк отказывался умирать. А без жертвы нет и религии! Ее мечты потонут в океане посредственностей! Она пала на колени перед ним и на языке глухонемых спросила: «Почему?». Ответ читался в его глазах: Бог, становясь человеком, уходит от людей. Эпоха верховных жрецов закончилась. Мост, воздвигнутый между двумя берегами, отныне висел в пустоте. Человечество должно справляться само. Настало царство анонимных личностей.
Все тело Энаниты пульсировало. Перед ней стоял человек. Да, это он — ее Господин… Она ощутила кожей его увлажненный член, но не устыдилась: ведь он был Создателем и Отцом. Но еще и сыном, рожденным из ее чрева: плоть от плоти и кровь от крови. А самое главное — возлюбленным, второй половиной. Энанита испытала жесточайший позыв немедленно зачать от него, получить от него отцовскую ласку и дать ему самому ласку материнскую. Она позабыла обо всех мужчинах, с которыми встречалась прежде, и отдалась ему, Кристобалю Колону, чистейшая, оставившая все без тени сожаления.
И что — позволить им слиться, вот так просто? На радость нарциссистам? Прославить кровосмешение? Тому, кто есть Бог во плоти, легко наслаждаться грязью. Но для людей гниение и распад — вовсе не праздник. Чудовище, несправедливое чудовище! Считает серебро перед всем народом! Идеальная пара, что живет в долине, вдали от всех, возделывает свой сад, питается свежими яйцами милых курочек, совокупляется днем и ночью, порождает на свет толстых детишек, с блаженной улыбкой вдыхает прозрачный воздух, уверенная в том, что в конце дороги ее ждет лучший мир. Зависть вытеснила гнев. Диана Доусон восстановит справедливость! Она расстреляет Бога и эту шлюху — его мать! Вырвав автомат из рук Гаргульи, она тщательно прицелилась в спину Кристобалю Колону и Энаните, шагавших, обняв друг друга, в сторону гор.
Мачи сразу все поняла. Белая Змея отреклась. Индейцы остались без организующего центра. В следующий раз час мести настанет века спустя. Она поглядела вокруг себя единственным глазом, мгновенно все увидев, оценив, взвесив. Ей было известно, что нужно делать и чего не нужно. Прежде всего — не дать свершиться преступлению. Святотатство приведет лишь к тому, что Змея погибнет, и в арауканском народе будут расти поколения нытиков, взывающих к новому пришествию, терпя бесчисленные унижения… Потом, отпустить эту парочку на свободу. Не стоит делать из них мучеников. Надо убедить воинов, что безъязыкая женщина ошиблась, что ребенок — всего лишь мелкий насмешливый дух. И показать им — последнее — настоящую Змею! Ложь? Да, но ложь во спасение. Что, если Бог устранился от дел, дав людям решать все самим? Можно выбрать кого-нибудь из белых: он станет живым символом и сплотит вокруг себя весь народ. С помощью Нгуенечена и Нгуенемапуна, двух ликов Верховного существа, а также магических пассов, узнанных благодаря сыну солнца, она сможет осуществить свой грандиозный замысел: вернуть арауканам утраченную честь и достойно править на чилийской земле.
Палец Дианы Доусон уже начал нажимать на курок, когда Мачи, зарычав, превратилась в Марепуанту и, по-тигриному подскочив к ней, вырвала из рук автомат и повалила на землю. Гуалы зарычали подобно своей предводительнице и обезоружили проституток. Теперь все было под контролем! Мачи произнесла речь по-индейски. Кристобалю Колону и Энаните позволили беспрепятственно уйти в горы и жить там скромной семейной жизнью. Он обернулся и в последний раз поглядел назад, сделав такой жест, словно перед ним воздвиглась стена. Исчезнув из виду, оба оказались забыты, не оставив ни единого следа в памяти своих бывших товарищей.
Марепуанту обратился к немой Наставнице голосом, шедшим будто из-под земли и от начала веков. Хриплым эхом он отдавался в горах; над холмом появилась темная туча.
— Ты хотела выпить пространство, принадлежащее другим, побороть бесконечность времени, поставить свое имя в центр мироздания. Ты жадно хранила горсть песка, стоя посреди пустыни. И не отдавала себе отчета, что твоя победа неизбежно обернется поражением. Но все же ты добра, благородна и красива. Раскрой ладони, выпусти свое имя, дай прийти возрасту, скрести ноги, расслабься, будь говорящим камнем, поющим камнем, любящим камнем.
Диана Доусон погрузилась в глубокую медитацию. Горячий ветер сорвал с нее накидку и тунику, и она осталась обнаженной: скелетообразное тело, испещренное шрамами. Кожа, которую многократно подтягивали, уступила естеству, по ней волнами пошли тысячи морщин. Еще один порыв ветра — и с ее головы сорвало парик. Безволосая, она разинула рот и глубоко вдохнула, с удовольствием, неведомым ей прежде. Затем выплюнула вставную челюсть. Туча пролилась дождем, разразилась громом, озарила окрестности молнией. Наставница застыла, парализованная электричеством, и превратилась в статую из блестящего гранита. Небо прояснилось. Акк недоверчиво пробормотал: «Мачи тут ни при чем. Обычная молния. Совпадение, и только».
Гуалы семь раз протанцевали вокруг монолита под звуки трутрук, пифилек и культрун, а потом спустились с холма, возвращаясь в селение. Гаргулья умоляла о чем-то Мачи на местном наречии. Ее желание было исполнено. Верные Наставнице, они решили отдать ей свои жизни и, вознамерившись не принимать пищи и питья, расположились вокруг камня.
Держа свое слово, проститутки неподвижно ждали конца под звездным небом. Гаргулья поцеловала каменные ступни Наставницы и, собрав воедино всю энергию, порожденную страданием, вызвала из дебрей памяти жесты Розы Кристины, безумной ваятельницы, лепившей статуи из воздуха. Она знала: из своей вечности Наставница помогает ей, и начала ощупывать пространство, мять его, поглаживать, вытягивать, сжимать… Да! Ей тоже это доступно! С благоговением она возвела рядом со статуей первую колонну невидимого мавзолея — и помолилась, чтобы Наставница помогла ей закончить работу до смерти. С восходом солнца прилетят миллионы пчел со своими царицами, устроятся в щелях незримых стен и начнут изготовлять соты. Скоро на этом месте встанет медовый храм.
Все были взволнованы предстоящей встречей. В каком-то смысле Карло Пончини распахнул им дверь: мир начал меняться именно тогда, когда они выдумали его. А может, они телепатическим образом уловили его существование. Однако на вопрос о Пончини ответа не последовало. Ах да, ведь Рука и Тотора звали его «Дон Никто». Дети тут же откликнулись:
— А, вы хотите видеть ворона? Идемте!
Ворона? Философ такого масштаба должен преподавать в Чилийском университете, а не ютиться в глухой деревушке. Ворона! Ребята, смеясь, таща с собой связку бананов, повели их в уголок леса с особенно густой растительностью. Пролагая путь через кусты, усыпанные ягодами ежевики, они вышли к некоему подобию пещеры, своды которой образовывала листва. Солнечный свет, приглушенный плотными кронами, отражаясь от сырого мха, принимал здесь странный зеленоватый оттенок. В центре этого убежища стоял старинный дуб, многометровый в охвате, и протягивал кругом себя ветви, точно щупальца: он царил надо всеми прочими растениями, присваивая себе солнечные лучи. Дети перестали хихикать и поклонились дереву, как царю. После этого, опять отдавшись смешливому настроению, они привязали банан к веревке, свисавшей между листьев. Невидимые руки схватили плод. Тишина. На голову Акка свалилась кожура. Веревка спустилась обратно. Дети привязали к ней еще бананов, но когда сверху протянулась рука, удержали груз, не давая ему подняться. В других обстоятельствах Акк не пошевелился бы. Но после стольких унижений, когда Мачи облила его мочой, едва он открыл рот, эта банановая шкурка — да еще упавшая на самую уважаемую часть тела — вывела его из себя. Присоединившись к детям, он потянул так сильно, что из листвы показалось чье-то обнаженное тело. С воробьиной ловкостью человек перекувырнулся в воздухе и приземлился на большой сук. Худой, костлявый, мускулистый, без единого грамма жира; кожа плотно обтягивала его лысый череп, на котором сзади виднелось несколько длинных, словно перья, прядей. Спереди противовесом им служил выдающийся горбатый нос, непропорционально крупный для маленькой головы. Человек кинул взгляд направо, налево, и беспокойно задвигал челюстями, дожевывая остатки банана. Карло Пончини и вправду походил на ворона… Дети оживленно приветствовали отшельника и бросили ему оставшиеся бананы. Тот поймал их на лету, не потеряв ни одного, с довольным урчанием очистил, сложив шкурки рядом с собой, и быстро пожрал белую мякоть. Акк раскинул руки, сдерживая энтузиазм товарищей. Ему, и только ему, принадлежит честь завязать беседу — не зря же его избрали вождем отряда. Сейчас речь шла не о сношениях с невежественными индейцами, а о диалоге между философами.
