— Стой! Говорю я, капитан Сепеда…ик… (отрыжка)… (плевок)… Этот засранец. который не уважает долбаный закон. расстрелять. (пук). Эй! Капрал Кактебятам. что тут. происходит?

При этих словах капитан едва не потерял равновесие. Никто из военных не отозвался на имя Кактебятам. Загипнотизированные пистолетом в руках капитана, который отнюдь не выглядел деревянным, они застыли как вкопанные.

— Эй вы, дерьмовые головы. Повторяю. (отрыжка). Говорю я, капитан Сепеда. ик. (слюни изо рта). Капрал Кактебятам. объясни.

И снова капитан чуть было не повалился на землю. Все шестеро в испуге заговорили одновременно.

— (Рев). Что. говорят эти придурки? Я просил. капрала Кактебятама, а не этих. Тебянезвали. (отрыжка). (почесывание яичек). Смир-но!.. (рвота).

Дрожа, все шестеро подтянули свои тела, сгрудив их компактной массой вокруг оси в виде капитана, более-менее неустойчивой. Тот, смертельно пьяный, потрясал револьвером, грозя превратить всех в трупы.

— (Презрительная мина). Ни одного Кактебятама. только Тебянезвали. Ни одного! (долгая отрыжка). Зеркало — не ответ, мать вашу. (всхлип) Говорю вам, что это я, а. а зачем глаза, если ничего нет? (сморкание) Даже дерьма нет! И зачем этот пистолет. ик. что он скажет?. (почесывание яичек). Как говорил тот засранец-философ. смерть знает больше, чем Бог. (продолжительный пук). Я, капитан Самизнаетекто. а если не знаете, подтяните штаны. я сам, лично, как вы меня видите. займусь расследованием. (неудачная отрыжка). Каждый, кто пошевелится. нет, не так. короче, каждый, кто делает, чего я не приказывал. преступник. я все знаю про. (пересохший рот; фраза осталась неоконченной).

Капитан Сепеда с выпученными глазами, тщательно целясь то в одного то в другого, переводил револьвер на забастовщиков, на близорукого толстяка, на шофера, на грузовик, на арбузные корки, на юных нацистов, на Вальдивию, на лестницу и, наконец, на дона Непомусено с его третьим глазом. Прежде чем обратиться к нему, капитан сморщил нос, склонил голову вперед, словно желая достать затылком до плеча, и глубоко вздохнул.

— Эй, ты, глазастый. говори чего-нибудь, или мозги вышибу.

Непомусено выдал первое, что пришло на ум, а именно — слова Иакова:

— Истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!

Сепеда, точно ему выстрелили в живот, согнулся пополам, рухнул на колени, заплакал, изредка прерываясь на короткие смешки, и оперся на лестницу.

— Не знал, глазастый? А теперь знаешь. Все узнают. Карабинер Тебянезвали! (свист)

Шестеро солдат, встав по стойке «смирно» — каблуки вместе, ладонь у козырька, — прыгая на цыпочках, приблизились к капитану.

Сепеда взобрался на три ступеньки.

— Обращаюсь к военным… и к штатским… Моя цель — выяснить, куда ведет эта лестница. Если найду что-нибудь, скажу. И чтобы все — все — все ублюдки в форме стояли по стойке «смирно», пока я и только я, капитан Сепеда, лично не отдам другого приказа!.. Помогите подняться! Первому штатскому, который двинется с места, прострелю башку!..

Мало-помалу, икая, пукая, рыгая, пуская газы и слюни, поскальзываясь, капитан — пока группа рабочих поддерживала лестницу в вертикальном положении — дошел до последней ступеньки. Доски угрожающе трещали. Сепеда, видя, что продвижение затрудняется, вел себя все более ловко и осторожно: казалось, алкоголь чудесным образом превратил его в воздушный шарик. Многие потом уверяли, будто он терял вес по мере восхождения. Наконец, добравшись до цели, он поглядел вниз, покрутил головой вправо-влево, издал протяжный стон и прошептал — но так громко, что его услышали даже в портовом баре:

— Я обещал рассказать о том, что увижу! И выполняю обещание! Я вижу дерьмо. Одно дерьмо. Ничего, кроме дерьма.

И капитан пустил себе пулю в висок.

Позже шофер, выйдя из комы — капитан свалился прямо на него, сломав ему шесть ребер, — объяснял, со множеством мелких подробностей, почему тот не увидел ничего больше.

На место трагедии прибыли журналисты, взвод карабинеров, муниципальные советники, пожарные, врачи, дантисты, дамы из карточного клуба, сеньоры из охотничьего клуба, представители профсоюзов, торговцы и мусорщики.

Непомусено Виньяс и Вальдивия — в очередной раз секретарь — растворились в толпе. Хромец, пользуясь всеобщим замешательством, залез в кабину грузовика и стащил бутылку рома. Поэт стал топить в нем свое неизбывное горе: никто не собирался его преследовать.

Ровно в семь утра раздались гудки на судах и буксирах; к ним присоединились сирены пожарных, полиции, скорой помощи, а также церковный колокол. Похоронный кортеж возглавлялся муниципальным оркестром, который с величайшим чувством исполнял траурный марш. Солдаты, карабинеры, лидеры профсоюзов, пожарные в парадной форме, ученики государственных школ — все, держа в руках факелы, тускло блестевшие в лужах йода, шли за грузовиком с рекламой лимонада «Лулу». На грузовике помещался гроб: в нем сидел капитан, приложив руку к козырьку. Сидевший сзади карабинер отгонял от свежего трупа чаек.

Власти города были категоричны:

— Для городского корпуса карабинеров это вопрос чести. Все должны видеть, что капитан Сепеда умер счастливым.

В Талькауано не было похоронной конторы, которая занималась бы подготовкой трупов к погребению. Шлюхи из бара решительно отказались браться за эту работу. Пришлось напрячь одного из Тебянезвали. Тот попросил помощи, и ему пригнали двоих его сотоварищей. Поскольку на лице капитана застыла горькая улыбка, пришлось выбить ему прикладом зубы и при помощи иголки с ниткой пришить уголки губ к ушам. Осваивая дальше портновское ремесло, полицейские сшили веки и брови; лоб мертвеца украсился горизонтальными морщинами, сходившимися на макушке. В зад вставили стальной прут, чтобы поддержать капитана в сидячем положении, а рука, приложенная к козырьку, потребовала закрепления ее цементом.

Строгое начальство, увидев результат упорного труда, закашлялось изо всех сил, подавляя смех. Но времени что-то исправить уже не оставалось. Смех волной шел по тротуарам по мере того, как катафалк продвигался вперед. Печальная церемония как-то незаметно превратилась в карнавал. На кладбище народ уже разбрасывал конфетти. Кто мог, палил от души в воздух. Речи были краткими — впрочем, их никто не слышал. Приспустили знамена, возложили венки и начали закапывать гроб. Чтобы разбить бетон, требовалась кувалда, а чтобы вытащить железный прут — клещи. Алькальд, видя безуспешность попыток уложить труп как полагается, сглотнул слюну и приказал похоронить капитана в сидячей позе, с рукой у козырька.

— Жители Талькауано! — прохрипел он. — Для истинных храбрецов битва не прекращается никогда. Вот почему капитан Сепеда не может быть похоронен, как обычный человек: он сидит, приветствуя Смерть, побежденный Судьбой, да, но не униженный, сохраняя прямизну — прямизну своих идеалов, своей улыбки.

Земля летела с лопат. Скоро были видны лишь голова и ладонь, приставленная к козырьку.

^улыбки героя…

— Попая! — перебил его один из зевак.

Всеобщий хохот: действительно, покойный выглядел совсем как моряк Попай из мультфильма. Не хватало только трубки.

Раздался скрежет: один из карабинеров задел лопатой цементную нашлепку на руке Сепеды. Рука стала разгибаться, как бы в прощальном жесте. Это последнее прощание, эта беззубая улыбка привели толпу в ужас, и кладбище опустело меньше чем за пять минут. Разразилась гроза, хлынул дождь. Фуражку капитана унесло ветром, нитки разошлись под ударами ливня. На лицо умершего вернулась гримаса отвращения. Беззубые десны, усилив отвращение, превратили его в бесконечную ненависть к миру.

Затерявшись среди народа, Непомусено и Вальдивия следовали за процессией — не из уважения к памяти покойного, а из желания перекусить. Разнесся слух, будто после похорон компания «Лулу» предложит всем закуску. Грозу оба переждали, спрятавшись за каким-то могильным камнем и не отрывая жадных глаз от лимонадного грузовика. Ливень прекратился так же неожиданно, как начался. Представители властей вернулись на кладбище — завершить церемонию. Непомусено, повязавший штаны вокруг головы, чтобы вода не смыла третий глаз, захотел было надеть их обратно, но не смог: промокшая ткань села. Виньяс с необычайным проворством скользнул в могилу и обмазал ноги глиной. На могилу установили памятную табличку. Репродукторы вещали с грузовика: «„Лулу“ всегда с вами, даже в самые трудные минуты!» Двое, одетые в некое подобие традиционных индейских нарядов, что-то раздавали. Беглецы, расталкивая собравшихся локтями, подошли ближе, рассчитывая на пирожок или бутерброд. Но им достался лишь стакан минеральной воды и листок с рекламой. Выпив безвкусную жидкость, они стали внимательно изучать листок. Там было нарисовано аппетитное пирожное. Сверху шла надпись: «Мням!.. Собирай пробки от бутылок с «Лулу» и участвуй в розыгрыше! СЪЕШЬ МЕНЯ!» Хромец в припадке раздражения выкинул бумажку и обратился к председателю: