Для весны, не хотите ли, белые и красные пояса, занавески, ширмы. А вот всякая утварь: шкатулки для тушечниц и других вещиц, вазочки из Мино. Для Праздника обильного света^[508] гребни, листки бумаги, что кладут в рукав, бумага глубоких тонов, вот алая, вот фиолетовая. Тушь, кисти, „тонущее благовоние“^[509], мускус, вот всё для благовоний, составляйте. Прошу, покупайте!

А вот прекрасные изголовья. Изголовья с нежнейшими травами, изголовья из свежей осоки, китайские изголовья, одинокие изголовья. О, дорога любви не пряма! Парадные изголовья с благовонием из аквилярии, изголовья для первой ночи.

А вот зеркала. Вот китайское в серебряной оправе с птичьими парами, а вот с чеканкой, здесь без числа изображений птиц: чижи, камышевки, дрозды, маленькие певчие птички. Не желаете ли?»

Торговец говорил так красиво! В его словах расцветали цветы! А как он был хорош собой, этот торговец! Ведь всё, что он говорил, произносилось в надежде, что его услышит та, любовь к которой была у него в сердце. Услышит, и тоже полюбит.

В доме Бунсё служило множество людей, но они были бедняками с гор и оценить речь Тюдзё не могли. Однако среди женщин была одна столичная дама, которая обладала тонким вкусом, была сведуща в декламации стихов, каллиграфии, поэзии, была хороша собой. Её пригласили в камеристки к дочерям Бунсё. Она внимательно рассматривала торговца. «Да, всё-всё, и фигура… Вовсе не похож на простолюдина, а пришёл торговать. Какой красавец! Что-то это подозрительно. Уж не высокородный ли юноша прослышал о наших девушках, влюбился и приехал сюда».

— Никогда раньше не видела такого странного торговца. Послушайте сами.

Бунсё раскрыл дверь гостиной и прислушался. И, правда, как интересно!

— Эй, господа! Здорово же вы расхваливаете свой товар! Давайте-ка ещё раз!

Торговцы обменялись взглядами, решив, что это-то и есть, наверное, тот самый Бунсё. Тюдзё повторил свои слова ещё раз, а поскольку слушатели остались очень довольны, то повторил ещё и ещё. Бунсё захотелось, чтобы эти люди обязательно погостили у него.

— Эй, господа, где вы остановились?

— Пока нигде, мы только что прибыли.

Бунсё обрадовался такому ответу и тут же пригласил торговцев в дом. Им подали тёплую воду для ног. Тоуманосукэ вымыл господину ноги, а Хёэносукэ вытер их полотенцем из шёлковой ткани, в которой были переплетены нити глянцевого шёлка и шёлка-сырца. Хотя господин Тюдзё похудел в дороге, всё же он выглядел необыкновенным красавцем. В доме Бунсё посмеивались: «Хорош гусь, носит ящик с товаром, будто торговец, а в хозяйском бассейне один человек вымыл ему ноги, а другой вытер красивым шёлковым полотенцем!»

Бунсё сказал:

— Не осрамитесь перед столичными купцами. Приготовьте еду как следует.

Перед каждым гостем поставили низенькие обеденные столы, поместили подносы с восемью яствами. Все сняли еду с подносов. Слуги засмеялись: «Странные эти столичные! Этого худого потчуют, а он лёг и ничего не ест. Все сняли с подносов. И едят-то как-то странно!» Бунсё вышел в гостиную и велел подать сакэ и приготовить разные закуски. Усевшись на почётное место, он взял чарку и произнёс:

— Как говорится в пословице: хозяин — барин. Так что я выпью первым.

Он выпил трижды и предложил выпить господину Тюдзё. У спутников господина Тюдзё в глазах потемнело от жалости. До чего доводит любовь! Кто кроме господина канцлера осмелился бы поставить чарку перед господином Тюдзё! У них полились слёзы. Самому господину Тюдзё тоже было не по себе, но он не решился отказаться и выпил. Тем временем Бунсё, захмелевший от сакэ, стал рассказывать:

— Сам-то я человек простой, но у меня есть две красавицы-дочери, подаренные мне пресветлым божеством Касима. Ни у моего хозяина, ни у кого другого таких нет. Да, к ним сватались многие даймё восьми провинций, но они всем отказали. Мой хозяин, господин Главный настоятель, хотел, чтобы они стали его невестками, но они отказались. Ещё им делал предложение придворный из столицы, тот, что был здесь правителем, но они твёрдо решили: молиться будде, посвятить себя служению будде. У дочерей много красавиц-служанок. Может, которая-нибудь придётся вам по нраву? Можете попросить и десять, и двенадцать. Оставайтесь подольше да развлекайтесь.

Все, начиная с Тюдзё, с изумлением слушали эти слова.

Господин Тюдзё сложил красивые подарки в коробку и велел отнести старшей сестре. Девушка взглянула. Она видела много красивых вещей, но столь редкостных ей до сей поры видеть не доводилось. Она заметила под тушечницей стихотворение, написанное на тончайшем листке бумаги цвета красных листьев момидзи:

Я — путник заблудший.

Дорога любви не пряма.

О, знай, дорогая,

Что чувство моё глубоко,

Как цвет придорожной травы.

Обнаружив стихотворение, старшая сестра покраснела от смущения, но потихоньку его внимательно рассмотрела: движение кисти, почерк — бесподобны. В последние годы и месяцы она получала множество записок, но такой красивой не видела. Вспомнив те странные слова, которые он произносил, когда продавал свой товар, Девушка хотела вернуть записку, но камеристка сказала:

— Если столь элегантную записку вы отошлёте назад, он подумает, что вы бесчувственная. Оставьте у себя!

Девушка подумала и оставила. Младшая сестра с завистью рассматривала подарки.

Бунсё сказал:

— У меня ведь две дочери. Младшая завидует, что старшая полупила подарки. Пошлите и ей тоже.

Господин Тюдзё сложил заранее приготовленные вещи, не менее красивые, и послал младшей сестре.

— Если вам, господа, скучно, можете отправиться в западный павильон и там развлечься, — предложил Бунсё.

Гости тут же отправились в западный павильон. Оглядевшись, они обрадовались: здесь стояли рядом бива и кото. Удивлённый Тюдзё стал наигрывать на бива. Хёэноскэ играл на кото. Тоуманоскэ — на флейте сё, господин Сикибу — на флейте фуэ. Они растрогались до слёз. Музыку услышали слуги в доме Бунсё: «Этих ничтожных людишек теперь пустили в павильон! Такой шум, что того и гляди стены рухнут!»

Бунсё приказал:

— Пойдите, посмотрите, что там.

Пошли человек десять, они долго не возвращались. Отправились ещё человек двадцать и не вернулись. Один, другой ушёл, но никто не вернулся. Бунсё подумал, что происходит что-то странное, и сам отправился к павильону, посмотреть. Человек двести-триста собрались на песчаной площадке парка. Бунсё подошёл и стал слушать. Звуки музыки ласкали слух. Он был очень доволен.

— Как это чудесно! До сих пор ничего лучше не слышал. Всё им прощаю. Приготовьте им подарки!

Подарки были преподнесены, и слуги стали перешёптываться: «Да ведь это же подарки, приготовленные женихам!»

Старшая сестра, хотя та записка под тушечницей неожиданно пришлась ей по сердцу, не ответила на письмо. Она волновалась, как бы этот человек не оказался рангом ниже, чем тот правитель провинции, что приезжал год назад. Бунсё тем временем попросил гостей:

— Сыграйте-ка ещё раз. Пусть мои дочери послушают.

Господин Тюдзё и все остальные были рады. Они привели себя в порядок и отправились в павильон. Девушки приоделись. Дамы и даже служанки нарядились, как могли, и все отправились в павильон. Неизвестный в деревне изысканный запах алоэ и мускуса наполнил воздух. Господин Тюдзё обладал тонким вкусом, а в этот момент он как никогда был в ударе, когда начал играть на бива. Девушки слушали. Отточенность его техники, обаяние его движений поразили их. Но ведь и они сами — принаряженные, красавицы, мастерицы. Если бы подул ветер! И вдруг сильный порыв ветра приподнял бамбуковую штору. Взгляды старшей сестры и господина Тюдзё встретились. Старшая сестра была так хороша собой, что превзошла бы ханьскую госпожу Ли и Ян Гуйфэй, успел заметить Тюдзё. В это мгновение звуки кото и бива слились с шумом ветра. Все, кто видел и слышал, в восхищении пролили слёзы благодарности. В сердцах сестёр творилось что-то странное. Бунсё снова наполнил чарку и протянул господину Тюдзё. Не в силах отказаться, тот вылил и вернул чарку Цунэоке.