Тюдзё размышляла о том, как ей лучше объяснить отцу своё намерение.

— Даже если я стану императрицей, радовать меня будет только то, что слава осенила нас обоих. Но каждый день приближает срок смерти, и нам всё равно когда-нибудь придётся расстаться, вот из-за этого я и не могу сдержать слёз.

Она не смогла открыться отцу. И сам Тоёнари, и все, кто пребывал возле него, облились слезами: «На человека с такой душой можно положиться всегда!»

Через некоторое время Тоёнари унял слёзы и произнёс, прижав рукав к лицу: «Но ведь так происходит со всеми, это закон жизни. Мы не властны над рождением и смертью, так что сокрушаться об этом так сильно не стоит».

Пытаясь утешить отца, Тюдзё много чего ему наговорила, много всего нарассказывала. Когда она возвращалась в свои покои, Тюдзё подумала, что и она в этой жизни может положиться на своего отца.

И вот, когда сгустилась ночь, Тюдзё заторопилась. Покинуть этот старый дом было для неё печально. А что уж говорить о государевом Дворе… Доброта и любовь, к которым она успела привыкнуть, оставались в прошлом. Она пустилась в путь, обливаясь слезами.

От Нары до храма Тайма лежал путь длиною в семь ри. В дороге Тюдзё так изранила ноги, что из них струилась алая кровь, но она думала: «В дороге главное — решимость». Она шла быстро и, наконец, добралась до места. Она отправилась в жилую пристройку при храме и объяснила, что хочет стать монахиней. Монах-отшельник сказал:

— Глядя на вас, ясно, что вы — не простая женщина. Не было бы потом каких неприятностей. Кроме того, как такой низкий человек, как я, может позволить вам стать монахиней?

Не обращая внимания на его слова, Тюдзё настаивала на своём: «Отец с матерью оставили меня, когда я была совсем маленькая, даже кормилица, единственный человек, на которого я полагалась, теперь далеко от меня. Мне не на кого положиться, поэтому все мои помыслы — о будущей жизни в раю. Мне остаётся только стать монахиней и довериться милосердию будды. Вступить на путь служения будде — вот моё страстное желание. Отчего же вы не соглашаетесь? Пожалуйста, помогите мне стать монахиней!»

Тюдзё молитвенно сложила ладони. Монах-отшельник не смог отказать ей. Её волосы остригли и дали ей монашеское имя. Теперь она стала зваться монахиней Сэнни^[396].

Достигнув желаемого, Сэнни затворилась в храме Тайма. Она принесла великий обет и взмолилась: «О будда Амида! Если мне и вправду суждено возродиться в раю, в течение семи дней предстань перед моими глазами в человеческом облике, чтобы я могла поклониться тебе! Если же этого не случится, то я не выйду отсюда долго-предолго» — так она поклялась и тут же затворилась.

И вот настал шестой день. В середине годов Тэмпё Сёхо^[397], в шестнадцатый день шестой луны, в час Курицы^[398] будда милостиво явился ей в облике высокой монахини, окружённой золотым и серебряным сиянием. Она предстала в чёрной рясе, со сложенными молитвенно руками. Монахиня обращатилась к Сэнни: «Нам стало известно, сколь глубоко твоё желание поклоняться будде Амида. Сэнни! Слушай внимательно! Мы с тобой соткём такую ткань, какой пользуются в раю. Доставь сюда сто возов стеблей лотоса».

Сэнни несказанно обрадовалась и пролила благодарные слёзы, она сложила ладони и три раза поклонилась монахине. Она немедленно отправила гонца к своему отцу. Министр Тоёнари возрадовался и доложил императору, тот возликовал. Из разных мест в храм Тайма доставили сто двадцать возов стеблей лотоса.

Монахиня и Сэнни стали прясть лотосовую нить. В северном углу храма вырыли пруд. Нить погружали в воду, и она окрашивалась в пять цветов, восемь цветов, безмерное количество цветов. Поэтому этот пруд называют Прудом Красок. Ещё его называют Сверкающим прудом.

Той же луны двадцать третьего дня в час Курицы появилась похожая на небесную деву красивая монахиня лет семнадцати-восемнадцати. Обращаясь к первой монахине, она спросила: «Обещанная нить уже окрашена?»

Первая монахиня ответила: «Нить готова».

— Тогда пусть подадут три сё масла и три вязанки соломы.

Солому пропитали маслом и сделали светильники. В северо-западном^[399] углу храма поставили ткацкий станок. Той же ночью за три часа, с часа Пса до часа Быка^[400], вторая монахиня соткала мандалу в один дзё пять сяку в длину и в ширину, её растянули между двумя бамбуковыми стержнями и повесили в зале. Повернувшись к Сэнни, обе монахини приступили к проповеди.

Даже если бы сердце Сэнни не было глубоко предано служению будде, благодаря тому чуду, которое свершилось у неё на глазах, она прониклась бы учением будды Амиды.

— Посмотри на эту высокочтимую мандалу^[401]. Будда Амида, бодхисаттва Каннон и бодхисаттва Сэйси пребывают на больших лотосовых сидениях. Тридцать семь бодхисаттв сидят плечом к плечу, скрестив ноги. Величественные бесчисленные воплощения будды склоняются к четырём разновидностям лотосов в Пруду восьми добродетелей, кто-то шестом направляет лодки благодеяний будды, кто-то проповедует. Под драгоценным деревом собрались бодхисаттвы и мудрецы, они слушают проповедь будды Амиды. В ветвях драгоценного дерева блистают многочисленные дворцы. В северной части изображены церемонии созерцания солнца и созерцания воды. В южной части показаны тринадцать видов созерцаний^[402]. Здесь также изображены девять категорий существ^[403], и три категории^[404] радуются. Все деяния и свершения большой и малой колесницы занимают на этой мандале соответствующее место. Те, кто поклоняются этой мандале, преодолеют заблуждения и страдания, достигнут наивысшего просветления и, преодолев круг рождений и смертей, достигнут берега нирваны.

Полная признательности и благоговейной радости, Сэнни рыдала. Между тем монахини, кажется, собрались удалиться. Схватив их за рукава, Сэнни с глазами, полными слёз, пыталась удержать их.

— Погодите немного! Как вас зовут? Я должна знать, кто соткал эту мандалу. Вы оказали мне такое огромное благодеяние, что, если я не поведаю о нём, меня ждёт рождение в мире животных. Я стану с любовью думать о том небе, где вы пребываете. Я хочу взирать на это небо, чтобы утешиться.

Когда она задала этот вопрос, первая монахиня ответила: «Разве ты не знаешь? Я — властитель Западной Чистой земли будда Амида. А эта монахиня-ткачиха — бодхисаттва Каннон. Она моя Ученица и пребывает по левую руку от меня. Поскольку ты женщина, мы приняли облик монахинь и явились сюда женщинами, наш великий обет явился причиной нашего прихода в этот грязный мир^[405].»

Так объяснила монахиня и даровала Сэнни стихотворение в четыре строки.

В прежних жизнях Касё проповедовал здесь буддийский закон,

А бодхисаттва Хоки произносил таинственные заклинания.

Твоё сердце тянулось к Западной чистой земле, поэтому я пришёл.

Кто однажды удостоился созерцания будды, того никогда не коснутся страдания.

Суть этого стихотворения вот в чём. На этом месте Кашьяпа^[406] читал свою проповедь. Сюда являлся подвижничать Эн-но Гёдзя^[407]. А ты постоянно и от всего сердца молилась, обратясь в сторону запада, поэтому сюда явился будда Амида. Поскольку здесь был явлен будда, в этом храме никогда не будет горестей, вечно продлится радость. Что же касается тебя, минет тринадцать лет, и в ту же луну, что сейчас, в тот же день, что сейчас, я обязательно приду за тобой.

Так возвестил будда. Засверкали огни, указывая путь в небо. В своих мыслях Сэнни мгновенно приблизилась к западным небесам.

После этого Сэнни прожила ещё тринадцать лет. В первый год Дзингокэйун^[408] в двадцать третий день шестой луны, в час Курицы в её келье запахло нездешним благовонием, в верхушках деревьев зазвучала музыка, сошли двадцать пять бодхисаттв, Каннон склонился со свежего цветка лотоса, Сэйси приблизил к Сэнни драгоценный балдахин. Они взяли к себе Тюдзё. И тогда посыпались цветы, и лиловые облака наполнили небо. И вот, преодолев мириады дальних дорог, они достигли лотосовых сидений девятой ступени рая, и Тюдзё стала обитательницей Чистой земли.