Невысокого росточка, худощавая женщина, сидела на полу мансарды, прислонясь к стене и что – то писала на листе бумаги. Время от времени она поднимала голову и смотрела в окно, покусывая кончик ручки, делала она это машинально, полностью погрузившись в свои раздумья.

Большие зеленые, в серой окантовке, с капельками рыжего, глаза в обрамлении черных длинных ресниц, задумчиво смотрели вдаль. Иногда она проводила рукой по коротким темно русым волосам, взъерошивала их и снова приглаживала. Мысли женщины неровной, а иногда, корявой вязью ложились на бумагу.

Марина, так звали женщину, писала свою книгу. Черновик уже написан, но нужно придумать название. Уже несколько дней она билась с этой задачей, отметая один вариант за другим.

Вдруг в глазах полыхнули искорки удовлетворения, она улыбнулась и старательно вывела ровными буквами: «Маринкины истории».

Марина писала о детстве, юности, о более зрелых годах, выметая из памяти трудные, печальные и плохие моменты. Когда-нибудь, быть может, она напишет о чем – то подобном, но сейчас ей хочется написать хорошую, светлую и смешную книгу, чтобы в грустные моменты достать ее с полки и окунуться в мир тепла и смеха, понежиться в объятиях приятных воспоминаний.

Одна Катька кровь мне пила нещадно. Зараза.От рождения и до совершеннолетия я жила в селе. Точнее в двух селах: в селе Оля жил мои отец с бабушкой, а я, мама, дедушка и брат жили в Образцово. Брат на девять лет меня старше, в моих историях он не участвовал и потому в рассказах не упоминается. Оба села ничем особо не примечательны. Дома, в основном из дерева, но встречаются каменные, хотя их не много. В каждом дворе: дом, кухня – малогабаритный домик, в который сельчане перебираются на лето, а на зиму домик прибирают и закрывают, подсолтенка или беседка, банька, сарайчик, уличный деревянный туалет. У всех сады – огороды. У кого курятники, у кого свинарники, у кого коровники или сразу все вместе имеется. В Образцово, с наступлением теплых весенних дней, как только в степи появляются первые тонкие травинки, жители сгоняют своих коз и баранов на задворки села, в одну отару и пастух уходит с ними в степь. На закате отара возвращается. «Умная» часть животных идет к своим дворам самостоятельно, а за «неумной» приходят хозяева. Жило у нас в ту пору козье семейство: коза и три козочки, потом прибился чей-то козел. За ним никто не приходил, не искал его, он так и остался жить у нас. Славный был козел, не то, что наша Катька. Вспоминая про нее, я сразу вспоминаю книгу А. Гайдара «Тимур и его команда» и ту девчонку, которая вечно бегала за козой. Один в один я. Каждый раз возвращаясь с пастбища, эта … Катька, своенравная и вредная коза, вместе с тремя дочками-козочками, уходила со стадом «умных» животин в другой конец села и всегда к одному и тому же двору. Совсем не глупая коза просто измывалась надо мной всеми доступными ей средствами. Мне приходилось ходить за ней каждый вечер. Ни разу сама домой не пришла! Когда я гнала ее впереди себя хворостиной, она внезапно брала разбег. Я за ней. Разгонимся обе, а она р-р-раз и свернула резко в сторону, а у меня тормозной путь только метров двадцать. Пока остановлюсь, она уже в каком-нибудь переулке траву щиплет, а козочки бегают за нами, не понимая в какую сторону все же надо бежать. Я привязывала веревку за ее рога, тащила за собой, и на себе таскала, на тележке возила… Это была не коза – это было сплошное наКАЗАние. Как-то раз отправил меня дед ее доить. Я взяла литровую эмалированную кружку, ведерко с чистой водой, чистую тряпочку – вымя обмыть. Подхожу к ней, приспосабливаюсь с боку, она вертится и не дается. Что делать? Как ее подоить? Я посмотрела по сторонам. На глаза мне попалась веревка. Вплотную привязав ее за рога к заборчику, я прижала ее еще своим телом. Обмыла раздутое от молока вымя с торчащими в разные стороны сосками, поставила на землю кружку, стала доить. Я дою, она траву жует. Надоила больше половины кружки. «Хватит», решила я. Поднимаю кружку с земли и, в этот момент, она мне копытом залезает в кружку! Молоко пролилось. Я сжала губы в пучок и нахмурилась: «У, зараза!» Вылила остатки на землю, ополоснула кружку. А она опять стоит, травку жует, как ни в чем не бывало. Захожу сзади. Раздвигаю ее ноги, ставлю на землю кружку. Опять дою. Еще литр надоила. И что бы вы думали? В четко рассчитанный момент, когда кружка уже двигалась по заданной траектории от нее ко мне, она мне в нее наваляла! Видно давно хотела, но берегла для этого момента. Я снова вылила молоко. С обиды и злости стукнула этой кружкой ей по рогам и ушла. – А где же молоко? – спросил дед, вздернув кустистые брови, когда я с хмурым лицом поставила перед ним пустую кружку. – У Катьки своей спроси! – с раздражением в голосе ответила я и рассказала ему, как прошла дойка. В следующие разы дойка проходила как положено и коза больше не сопротивлялась. Когда в один из вечеров дома прошелся разговор на тему: "Брать телку или не брать?", я отчаянно молилась под одеялом: – Боженька! Не надо корову, не надо! Мало мне одной козы что ли? А вот козел был! Ласковый, добрый, любил танцевать, поднимался по ступенькам летней кухни и запрыгивал на крышу бани, чтоб его видели все, кто шел мимо нашего дома и любил чесаться. Козлятки были по-детски непоседливы, добры и милы.

А мы с Сережкой так любили ее вермишелевый супчик с утятиной.Как много тогда было детворы в селах! Мы, как муравьи, тощие и загорелые до черноты, лазали, где не попадя: и по заборам, и по деревьям, и по мусорным свалкам, валялись в песке, купались. Ловили пчел и хорошо знали, что их есть три вида: "чернушки, желтушки и краснушки" – первые не больно жалят, вторые чувствительно, а третьи больно и старались с последними не связываться, но все же иногда и их ловили. Мне было лет пять – шесть, а Сережке, моему двоюродному брату, моему другу и моему «сотворильнику», восемь – девять. Лето. Жара. И, кстати сказать, проказничали мы в основном всегда летом. Сезонное что ли у нас это было? Идем мы по улице, от безделья пинаем камушки. Я нашла старую перегоревшую лампочку. Подбежала к ней, разбила ее о землю в сторонке от дороги, отбила хорошенько осколки от цоколя. – Сор-р-ри какая! – я зажмурила один глаз, а ко второму поднесла цоколь «внутрянкой» к себе. Когда так через цоколь смотришь на солнце, там внутри что-то такое светится каким-нибудь одним определенным цветом. У каждого цоколя был свой цвет. Мы собирали лампочки, иногда утаскивали из дома вполне себе еще рабочую лампочку, разбивали их и смотрели какие цвета нам попались на этот раз. У нас уже целая коллекция была – можно на выставку отправлять. Но вот, если родители хоть раз бы увидели, как мы лампочки иногда выкручиваем, таких бы нам оваций отвесили по попе. Потому, и не только, наука партизанства нам была хорошо знакома. Это сейчас надавать ребенку по мягкому месту – арест и тюрьма, а в дни нашего детства – это был вполне гуманный способ воспитания. И хорошо еще, если только рукой, иногда в ход шли тапки, кухонные полотенце, молодые тонкие прутья, срезанные с деревьев и, классика жанра, ремень. Возвращаемся к нашему ленивому бездельному шествию. На мне были майка и шорты, другой одежды я не воспринимала, на брате тоже майка и шорты. Идем, плетемся, думаем – чем заняться. Приключения очень часто нас находили сами. – Смотри, – говорит брат и показывает рукой на сетчатый «выгул» для домашней птицы. Если во дворе не хватало место для «выгула», то его делали со стороны улицы. У забора, со стороны двора, ставили курятник, а в заборе делали квадратное отверстие на улицу и небольшую часть территории, около забора, в виде куба затягивали хлопчатобумажной сеткой, чтоб птице было место погулять на воздухе. Мы неслышно подкрались. Сморившись от жары, там спали утки. Стараясь не шуметь, разрезали несколько ниток сетки осколком от разбитой лампочки. В момент, когда брат стал пролезать в эту дырку, утки проснулись. Что началось! Куда перья, куда утки, кряканье! И в этом мелькании перьев, уток и пыли по «выгулу» металось тело брата. Я стояла и с любопытством наблюдала, разинув рот. Наконец, с довольным лицом из «выгула» вылез брат. Утки скрылись внутри двора. Но одна ему все же досталась! – Снимай майку! – скомандовал он. Я, не споря, быстро сняла майку и протянула ему. Закутав в нее птицу, мы ускоренным галопом, прямо карьером, бросились домой. Это я описываю так долго, а действие все это произошло в считанные минуты. Прибежали к нему домой, но зашли с заднего двора: опасались нарваться на тётку, протиснулись между коровником и забором, там ее и выпустили. Вот зачем она нам была нужна и что теперь делать с ней, мы знать не знали, ведать не ведали. Мы смотрели на нее, а утка, ошалевшая от пережитого, так и сидела на том месте, куда мы ее положили. Немного подумав, решили: – Пусть живет здесь, а мы будем ей еду и воду таскать. День таскаем, второй. На третий день его второй дед пошел коров кормить. – Галина! – закричал дед, возвращаясь с заднего двора. – Галина! Опираясь на трость и неловко переставляя одну ногу, он что-то нес в руках. – Что? – отозвалась тётка. – Смотри! Это что такое? Откуда она взялась? – спрашивал у нее удивленно свекор. – Пошел коров кормить, слышу: за задней стенкой кто-то крякает, залез туда, посмотрел, а там…– и он протянул ей наш трофей. – Не знаю, – растерянно протянула она. Минуту она с любопытством и недоумением смотрела на птицу. А затем поправила платок на голове, перекинула столовое полотенце с одного плеча на другое, вытянула губы трубочкой. Догадалась. – Ну, паразиты! – произнесла она вслух. Вечер. Мы, набегавшись, примчались домой. Есть хотелось и спать. Но сначала нас ждал допрос с пристрастием в виде выкручивания ушей. Сопротивлялись мы, правда, не долго, да почти сразу и признались, кому охота без уха остаться, когда, где и у кого сперли утку. А вот на вопрос: "зачем?" ответить не смоли. Сами не знали. Получив по заслугам, мы искренне раскаялись и пообещали больше уток не воровать. На следующий день тётя Галя пошла к тому человеку, у которого мы похитили эту утку, и купила у него еще одну утку и селезня. Почему она птицу не вернула мы так и не поняли. Может, стыдно было признаться людям, что таких вот ворюг вырастили на свою голову или решила птицу разводить и оплатила похищенное, если так уж получилось. Но так или иначе, а с того момента у тётки было много уток.