– Когда же ты совершала облёт вокруг астероида? Ты же и в Космосе никогда не была. Это воспоминания о тех космических путешествиях, которых ты насмотрелась в голографических кинозалах за свою жизнь! Я сама такая же. Фантазёрка.

Мама запнулась, верхняя губа вздрогнула, но не от стыда, как бывает у детей, пойманных на собственных выдумках, а от удивления на саму себя.

– Когда мы рассматривали его издалека, он по своей форме напоминал бугристую и лысую человеческую голову. Огромный лоб-плато отражал свет близкой звезды, и чёрные тени казались подвижными морщинами. В его глубоких впадинах, как в глазницах мерцали льды, хребет носа имел две симметричные пещеры – ноздри, а ниже расщелина кривого рта клубилась словно дыханием… Ты слышала о новой вере среди людей Космоса? Хотя и новая она относительно. Суть её в том, что у всех космических объектов есть собственное сознание. У звёзд, у планет, у вмещающих их в себя Галактик. Также если погружаться вглубь микромира. Вселенная одухотворена каждым своим электроном, и как может быть иначе? Я ощутила странное и страшное одновременно чувство, что тот астероид обладал не только собственным сознанием, но сознанием ущербным, поскольку он – осколок неведомой древней катастрофы, чего-то такого, что некогда утратило путь и образ, данный Создателем. Он был заряжен тем, чему я подобрала бы такой аналог из сферы человеческих понятий как ненависть. Ледяная, деструктивная, бесчеловечная. И я подумала, что у смерти должно быть такое лицо…

– Мамочка, это кошмарный сон. Забудь! Так что же Карин? Она настолько щедра? А не похоже. Я-то думала, что у неё и ненужной гальки из сада не выпросишь, – не верилось Ксении, что «змея подколодная» мама Рудольфа была способна на такую щедрость, о которой говорила мама. Но главное, хотелось отвлечь её от ночных страхов, вызванных болезнью.

– Она собирает и обожает камни. А также она любит их дарить тем, кого любит сама. Ведь те камушки, что дарил тебе Рудольф, были её дарами. И мне она их дарила. Считала меня обделённой судьбой и хотела поддержать таким способом. Видишь, как бывают добры люди. Не все они столь плохи, как порой о них думаешь.

– И не всегда столь хороши, как порой кажутся. Вот Лорка казалась добрейшей. А сама? Я думаю, если бы я пришла к ней и сказала о нашей любви с Рудольфом, то она бы сказала: «И что? Я тоже люблю. Была ты, теперь я. Если он сам так решил, причём я»? – Ксения изобразила голос Лоры гротескно – пискляво, что не соответствовало действительности. – А ведь у неё был роман с чистым парнем по фамилии Грязнов. Как он страдал! Ходил как слепой, на всех натыкаясь. Она же смеялась ему в лицо и говорила, что их отношения были отрыжкой её детства! А Рудольф – да! Мужественный гипербореец, герой будущих космических странствий, – голос якобы Рудольфа был подан как хриплый рык – гротеск на мужской бас. Печальная мама засмеялась её невесёлой игре.

– Мама, а Рита тоже вся в камнях. Как ты не переживаешь, что отец дарит ей камни? Уж ей-то точно не Карин их дарит.

– Но ведь Карин её подруга. Почему нет? А отец столь благодарен ей за ту помощь, что она оказывает ему по работе, что в поощрение он и дарит ей всё то, о чем ты и говоришь.

– Поощрения за работу? Вот за какую, хотелось бы и знать… – тут Ксения осеклась. Не надо было маме знать всего. – Да, конечно, Рита – партнёр, каких мало…

– Ты не знаешь всей невероятной сложности их работы. Сколько трудностей она помогла избежать отцу, помогла в его нелёгкой деятельности, да и в карьере тоже, как ни отрицают её наличие в современном социуме великодушные романтики. Тёмный демон честолюбия настолько силён в людях, настолько его беспощадным духом пропитаны все профессиональные и научные уровни человечества, и космические структуры не являются тут исключением, как они ни высоки и не осияны звёздным отсветом. Уж я-то знаю, о чём я говорю. Рита часто у меня бывает. Она, хотя и сдержанна в эмоциональных проявлениях, невероятно добра. Ты ещё поймёшь. Она слишком рассудочна, поэтому кажется холодной, но она жалеет людей и никому не причиняет зла. Не обижай Риту. Ей никогда не было нужды в том, чтобы занять моё место. Она не была моим врагом, не будет и твоим. Не верь порочащим её слухам. Ты же умная девочка и понимаешь, что я больна, а папа здоровяк. – И мама ушла от темы отца и Риты. – Ты ещё будешь счастлива. Как же иначе? Знаешь, есть такая русская яблоня «антоновка»? Эти яблоки поздно зреют, до самой глубокой осени. Они не те, что розовеют летом, когда вокруг столько изобилия и сочности плодов. Они из тех, кто золотится в уже увядшей листве. Но сколько в них свежести и аромата тогда, когда вокруг все деревья давно уже отплодоносили, отблагоухали все скороспелые сорта.

– К чему, мама, твои лекции о яблоках? Я не люблю яблоки, я люблю черешню.

Мама вдруг засмеялась: – Так вот откуда странные намёки Карин о черешневых косточках в её постели.

– То есть? – Ксения заёрзала от стыда перед мамой.

– Карин мне говорит: «Они опять вместе. Чего ради женился»? Я спрашиваю: «Откуда ты знаешь»? А она: «Косточки от черешни валяются в моей постели». «И что это означает»? Но она ничего не пояснила.

– Мама, он жрёт черешню со всеми. Когда валяется в постели со своими шлюхами в доме своей достойной мамы.

– Нет. Карин говорит, что он постоянен в привязанностях. Но с той своей женой он не позволяет себе свинства, только с тобой.

– Чего со мной? Свинство? А с тою выходит святые только чувства?

– Карин так говорит. Не я. Ругает тебя, что ты позволяла ему многое над собой и избаловала его. Считает, что мужчины как псы, если их баловать, будут мочиться в обувь. Их надо дрессировать. Всегда. Давить их низшие замашки. Вседозволенность делает из них животных. Ты так не считаешь?

– Если он животное, почему она такого воспитала? Ну да, он иногда жуткая скотина. И я не понимаю, когда он стал таким. Или был таким всегда? Но какое-то время притворялся идеалом. Фокусы с камушками показывал. Раз – на ладони ничего, два – сжал пальцы, три – разжал, а там драгоценное колечко. У мамы тащил из её запасников и коллекций. Вот мама орала, если пропажа обнаруживалась! Правда, Лорке ничего он не дарил. Как-то соображал, что на ней колье повиснет, как на лыжной палке, – не того она фасона, чтобы в сокровищах подлинных щеголять! Ей какой-нибудь дутый пластик в самый раз. Она же лыжница, только всё норовит по чужой лыжне прокатиться. А тут смотрю, надела на свою гусиную шею красное, как кровь, колье и ходит, гордая прямая лыжная палка, чтобы все видели, – она любимая жена! Я ей и говорю: «Кто же шею тебе изгрыз? Издали смотришь на тебя, на шее как следы от зубов хищника»!

Мама отвернулась, сделав вид, что никакая Лора её не интересует. Да так и было. Не было в её душе места для этого. Ксения замолчала, давая маме возможность тихого созерцания окружающей природы. А сама продолжала клокотать, – Что может быть чудовищнее, чем красные камни, какой редкости они там ни будь? Но у неё же очевидная подделка! Нацепила бы уж рябиновые бусы, если корчит из себя русскую красавицу. Как ты мне в детстве делала, помнишь? Мило так было…

Как всё началось? Лора издевалась над ним за то, что он был не прошибаемо суров с ними, когда вёл свой практикум по этим модулям. Происходило всё на учебном космодроме. Лора и Рамон смеялись над каждым его словом, жестом. Они претендовали на роль главных юмористов группы. После их проделок он стал следить только за нею, придираясь ко всему. Потом зачем-то выспрашивал у Ксении, почему русская девушка-блондинка с арабом? Разве мало на свете прекрасных девушек со смуглой кожей и тёмными волосами, которые подошли бы Рамону больше, чем Лора?

Она ответила ему, – Тебе-то что за дело? Да и не араб он, а русский парень, только загорелый очень.

– Он такой же русский, как я китаец. Потомство проблемное бывает при расовом смешении, но принято это скрывать из-за ложно понимаемой человечности. Нас, белокожих людей, почти не осталось на планете. В процентном отношении мы в ничтожестве. Негроидные и монголоидные расы только выигрывают в качестве и количестве, смешиваясь с европеоидами. А сами европеоиды? Я мечтаю найти райскую планету, где будут жить мои потомки. Я хочу много детей. Хочу продлить линию древних гиперборейцев – пришельцев из неведомых и непредставимо развитых миров, чьими потомками мы и являемся. Но я вовсе не расист, не считаю, что прочие хуже. Просто я озабочен выживанием расы, к которой принадлежу, и которая практически исчезает с лица нашей Земли.