Она опять ощутила словно бы одушевлённое тепло, или ей показалось? Сжала пальцы, желая поймать луч, но он исчез. Разжав ладонь, она увидела её заполненной солнечным зайчиком, который плескался объёмным сгустком, не превышая размеров внутренней поверхности ладони, будто в чашке.
– Сон? – спросила она у себя.
– Сон, – эхом ответила непонятно откуда возникшая Гелия, одетая в переливчатое платье.
– Ты видишь эту потрясающую планету? – спросила Нэя, радуясь её появлению, – ты по-прежнему прекрасна. Хагор говорил мне, что ты ещё пришлёшь мне весточку на Земле…
– У тебя всё хорошо?
– У меня всё хорошо, – произнесла Нэя формулу вежливости, скорее. Сообщать Гелии об ущербной Луне и о тех предчувствиях, что легли сумраком на ложе её земного счастья в первую же ночь, отчасти загасив его, не казалось и возможным.
– Я рада, что ты нашла счастье в печальных изломах Вселенной, – с голосовым безразличием искусственного интеллекта сообщила Гелия. Может, это и была игра какой-то самопроизвольно включившейся программы, а вовсе не Гелия?
– Платье похоже на одно из тех, что шила тебе я, – заметила Нэя, – Помнишь?
– Конечно. Ты же понимаешь, что видишь меня в таком облике, каков тебе и привычен.
– А какая ты теперь в реальности?
– Не знаю, существует ли возможность соотнести это с тем, что хранится в твоей памяти, – Гелия села на постель.
Нэя покосилась на спящего Рудольфа. Сама его мускулистая и золотистая спина, контрастно-смуглая в сравнении с её собственными белыми руками, ввергли Нэю в некоторый испуг. Каким образом Гелия смогла проникнуть в здешнее пространство? Она отодвинулась, не желая к ней прикасаться, боясь, что эта игра призраков есть симптом всё ещё неуравновешенного её состояния. А тогда Франк опять заточит её в лечебную келью с окном, выходящим в тот маленький и замкнутый парк, где они и гуляли с ним в первые дни на Земле. И то, как по ночам её накрывала жуть от мысли, что Земля это и есть маленькая келья с игровой маленькой голографией парка при ней. А Франк так и останется единственным живым её собеседником. Поскольку и весь коллектив персонала того Центра она не расчленяла на индивидуальности, даже видя, что лица у них меняются, пол разный, голоса разные, а в целом они все отчуждённые, для её жизни лишние.
Солнечный свет заполнял спальню, и жалюзи автоматически закрывались, препятствуя его яркому проникновению, создавая полумрак. Гелия, роняя чёрные длинные волосы на подушку Нэи, будто желала и сама прилечь рядом. Она даже потёрлась щекой о подушку.
– Только ты ни о чём никому не рассказывай. Особенно Франку. Я знаю, что он скажет тебе. Посттравматический синдром, в результате смены места обитания психика травмируется, а также тяжесть перелёта, непривычный мир. Мозг впадает в галлюциноподобное состояние. Контуры привычного размываются, сознание не справляется с потоком новой информации, новых избыточно-острых ощущений.
– Ты помнишь Франка?
– Конечно. Нас с тобой любили одни и те же мужчины, – Гелия положила несуществующую, так себе упрямо внушала Нэя, руку ей на глаза. Нэя засмеялась.
– Почему ты говоришь в прошлом времени? Разве меня не любят теперь?
– Сама решай, кто тебя любит, кто сожалеет о том, что ты очутилась здесь, считая всё происходящее бездарным ремейком того, что неповторимо…
– Гелия, какие же слова ты знаешь! Ремейк…
– Не забывай, что я имела опыт общения с землянами куда как более продолжительный, чем ты.
– Может быть, ты Мать Вода? Пришла навестить меня на чужбине? Ведь суть воды та же самая и здесь… как и сами мы существа одной звёздной расы, если по сути-то…
Нэя опять покосилась на спящего Рудольфа. Он спал крепко.
– Теперь всё будет зависеть от него, – сказала та, кто вполне могла быть игровой инсталляцией Мать Воды. Ведь Мать Вода могла принять любой облик. Ведь приходила же и в образе Ласкиры когда-то…
– Тебе не будет легко. Но жить вообще трудно. Легко бывает только в моменты счастья. Почему мы и стремимся к нему. Оно, счастье, что это? Оно размыкает чудовищные скрепы мира, отменяет его тяготение. Люди пытаются счастье сделать собственной вещью, но абсолютное счастье не может быть индивидуальным приобретением. Ты понимаешь? Оно всеобщее, и его нельзя запасти впрок, где-то утаить на потом, даже если человеку кажется, что сейчас его избыток, его не спрячешь в сейф и не отложишь на чёрный день. Его или много или нет вообще. Это как солнечный свет. Он восходит весь целиком, и не может взойти четвертушкой, как ущербная Луна. А потом он исчезает полностью, приходит ночь…
– Если честно, то мне всё равно, кто ты. Ведь тебя нет. Ты мой сон.
Гелия или же Мать Вода, принявшая её облик, невесело усмехнулась. – Если меня нет, о чём мы и говорим?
Жалюзи закрылись полностью и всё исчезло. Спальню окутала прохлада, будто её затопило тропическим океаном с отблеском синевы на стенах. Нереальность и невозможность присутствия в спальне только что увиденной Гелии и их совместный, нелепый, бестолковый разговор отключили страх, но не сомнение, что привидевшееся являлось продолжением сна.
«Какое-то пограничное состояние между сном и явью. Перегруз», – внушала себе Нэя. Она выскользнула из постели, заботливо подоткнув плед под спину мужу, чтобы он не почувствовал её отсутствие.
Она прошла в другую комнату. Там стояла её коробка – контейнер с вещицами из прежней жизни. Они все прошли проверку и обработку в особых камерах космопорта, но на внешнем их виде это никак не отразилось. Открыв коробку из розового пластика, похожего на бумагу, она достала свою любимую куклу, последний подарок Реги-Мона. Сколько же он их дарил! У куклы были настоящие волосы, композитное лицо – подобие лица живой девушки, но уменьшенного размера. Сама кукла обладала в сравнении с небольшим мягким матерчатым телом непропорционально крупной головой. На игрушечной красавице переливалось платье невесты, длинные чёрные волосы заплетены в причудливую причёску, в которой мерцали заколки Гелии. Платьице же – маленькое подобие того роскошного платья, в котором Нэя и посетила с Рудольфом Храм Надмирного Света.
Стеклянные глаза с застывшей радостью таращились на Нэю. Кукольная девушка была счастлива навечно. Хотя её «навечно» весьма и относительно. Франк говорил ей, что на Земле подобные куклы хранятся как музейные экспонаты. Земные дети в такие уже не играют. Но Нэя же решила, что её дочка Икринка-Лора будет играть в куклу, – чудесную поделку искусного кукольника из Паралеи, наделённую именем Ксенэя…
Лазурь неба, по-утреннему нежная и зыбкая, обещала яркую дневную насыщенность, погода будет солнечной.
Во что сейчас играет Лора-Икринка в закрытом детском городке, где воспитывались и обучались дети, рождённые в далёких инопланетных колониях вне Земли? По специальным программам, несколько отличным от тех, по которым обучались дети, рожденные в социумах Земли. Хотя на выходе они уже не отличались от остальных, по своему наполнению информацией и по общепринятому поведению человека Земли, условно усреднённому, конечно. Франк утешал Нэю, уверяя, что девочке там будет необыкновенно интересно и хорошо. Люди Земли отдавали своим детям лучшее, чем сумела обогатить себя цивилизация Земли, совсем не так, как это было в их также неустроенном прошлом. Сейчас у детей было всё самое-самое, лучшее. На будущие поколения работала наука, промышленность, педагогическая мысль совершенствовалась с каждым годом. Дети жили в особых городках, где обучались тому, к чему у них выявляли врождённые способности, но каждый мог и переучиваться в течение жизни, если хотел того впоследствии. На выходные и каникулы дети одну неделю каждого месяца жили дома с родителями или близкими людьми. Дети много путешествовали и никогда не слонялись сами по себе в городах и уютных поселениях. Когда Рудольф отдохнёт, он обязательно покажет Нэе тот городок, где жила сейчас Икринка, или Лора, как звали её уже на Земле.
Рудольф смеялся над её желанием взять куклу с собой, – Ты смешная… – но взять разрешил как память о прошлом, о Родине. Он долго её рассматривал, а потом сказал, – Подарок мутанта.
