6066-й год эры Двух Великих

– Мама! Папа! Скорее!

Белокурая, совсем еще юная девушка почти визжала, прыгая от счастья и размахивая белым пледом, который принесла Теона. Поток чистой, ничем не разбавленной радости, которую излучала счастливица, буквально сносил Ткачиху с ног.

В дни даров Великого Белого реакция людей была одинаковой: вопли ликования, танцы, объятия, счастливые глаза. В эти моменты Теону все любили. На короткий миг она становилась полноправным членом чужой семьи и невольно начинала примерять на себя непривычный образ девушки, у которой есть родные. Но эта иллюзия тут же разбивалась о воспоминания о днях, когда она приносила в дома черные пледы. Реакция тогда была совсем другая: гнев, исступление, отказ верить в необратимое, поиск путей к отступлению, плохо скрываемая ненависть и презрение к той, что стала вестницей скорой смерти…

Сияющая обладательница белого пледа выбежала через заднюю дверь, нетерпеливо выкрикивая на ходу:

– Я же говорила, что выйду замуж в этом году! И уеду из этой лачуги! Я же говорила-а… мама, папа, скорее сюда-а!

Вместе с ее затихающим голосом рушились воздушные замки Теоны: это не ее семья, не ее дом и не ее счастье, она здесь лишняя. Теона уже было переступила порог скромного жилища, когда девушка вдруг вернулась, едва ли не силком волоча за собой опешивших родителей.

– Я вас всех отсюда заберу, не беспокойтесь… Ой, Ткачихочка, ты куда? Оставайся с нами праздновать! Мы такой пир закатим! Правда, мам?

– Конечно, конечно, госпожа Ткачиха, оставайтесь! – засуетилась полноватая женщина в грязном переднике с копной кудрявых, кое-как собранных в пучок волос. – Вы такую радостную весть принесли нашей Лили, да и нам тоже! Оставайтесь, мы вас накормим и напоим.

– Точно! Папа, доставай вино, которое позавчера выиграл в карты!

– Ну так одна ж бутылочка всего, может, уж до свадьбы сбережем? – робко спросил худощавый высокий мужчина со впалыми щеками.

– Скоро у нас будет сколько хочешь таких бутылок. Я знала, что Питер сдержит свое слово! Неси давай! Дочь замуж выходит, а ему вина жалко!

– Так это же еще вилами на воде про замуж… там же может быть и что-то другое…

Счастливица Лили метнула на отца свирепый взгляд, будто он собирался расстроить ее еще не назначенную свадьбу с Питером, у которого теперь, похоже, не было иного выбора, кроме как купить кольцо и опуститься перед девушкой на колено. Отец, поняв, что спорить с дочерью бесполезно, тяжело вздохнул и отправился за трофеем.

После бессонной ночи Теона была очень голодна и с удовольствием бы осталась на обед, но впереди забрезжил долгожданный отдых, и ее тянуло домой.

– Простите, но я правда спешу, у меня сегодня выходной.

– А потом опять черные саваны начнешь разносить? – резко и неприязненно спросила мать Лили, отбросив показную любезность.

Мираж растаял окончательно. Теона ничего не ответила. Она скомкано попрощалась и практически выбежала за дверь.

Едва оказавшись на улице, Ткачиха начала мечтать, как совсем скоро отправится в соседний городок на праздник по случаю начала лета, будет объедаться сахарными синичками и смеяться над Боном, который обязательно упросит жонглеров научить его ловко подкидывать булавы. Но тут кто-то грубо тряхнул ее за плечо, испугав и заставив вернуться в реальность.

– Тка… девушка… да подожди минутку! Как тебя, говоришь, зовут? – За спиной Теоны стоял отец Лили.

– Что-то случилось? – встревожилась Ткачиха.

– Я тут… – он сунул руку за пазуху и вынул золотую цепочку, – выиграл в карты, возьми.

– За работу Ткачих платит город, мне ничего не нужно. Я лишь передала вашей дочери послание от Великого Белого.

– Да в том и дело… возьми… и послание от Его Брата к нам не приноси. Ты же понимаешь, о чем я?

Последнюю фразу он сказал так тихо, что Теона даже понадеялась, что ослышалась.

– Ну… бери!

– Воля Богов не предмет для торга. Спрячьте свою… взятку.

Гнев захлестнул Теону от кончиков каштановых волос до мысков неудобных рабочих туфель, прилагающихся к платью. С ней не первый раз пытались торговаться. Вытканные руками Ткачих дары Богов не признавали сословий и доставались бедным, равно как и богатым. Последние часто сулили любые блага, лишь бы Ткачиха забрала свой дар – мерзкий сверток угольного цвета – и побыстрее исчезла. Но сейчас поступок отца Лили казался Теоне просто верхом неблагодарности – она только что принесла его дочери белый плед благословения, а он!

– Ну, чего ты… бери… бери, говорю, а если мало, то у меня еще брошка есть. – Мужчина воровато оглянулся, как будто кто-то мог подслушать их разговор, и сунул драгоценность в руку Теоне, но девушка разжала ладонь. Цепочка блестящей рыбкой нырнула в лужу и скрылась под слоем мутной воды.

– Ах ты! – рассвирепел даритель и даже замахнулся на Ткачиху, но быстро опомнился. Отведя взгляд и присев на корточки, он принялся загребать грязь из лужи, пропуская ее между пальцев.

Теона с жалостью и долей презрения пару секунд смотрела на эту картину, а потом круто развернулась и пошла прочь.

***

За три года жизни в Иризе – столице Риата, Теона выучила этот путь настолько хорошо, что могла бы пройти по нему с завязанными глазами. Вниз от городских ворот по брусчатой мостовой, шириной в две большие повозки, потом – по убегающей в хвойный лес тропинке, которая вела через тихий, полный смирения Бор Мертвых, через два зеленеющих холма. И вскоре из-за третьего покажется стеклянная крыша ее дома – с рамами, в уголках которых рос мох, и металлическим флюгером – катушкой ниток – эмблемой Ордена Дочерей ночи.

Дом достался Теоне от Греты – такой же Ткачихи, много лет служившей в Иризе. Новое жилище долго не принимало юную хозяйку, как и она его. Стеклянная стена в два этажа будто пыталась выставить напоказ все ее секреты, растения, которых в нем было несметное количество, сохли, как бы часто она их ни поливала, а ткацкий станок то скрипел, то дергал нити. Но со временем девушка влюбилась в мягкий солнечный свет, заливающий комнаты, в зеленые гирлянды, свисающие с потолка, ради ухода за которыми приходилось ставить два стула друг на друга. Она даже нашла подход к старому станку и постепенно начала воспринимать необычный полупрозрачный дом как личное убежище. Наглухо запирая большую синюю дверь, она получала возможность хотя бы на какое-то время не быть Дочерью Ночи, Избранной или Ткачихой. Здесь она была собой, такой, которую почти никому не показывала.

И хотя дом стоял одиноко и довольно далеко от охраняемых городских стен, Теона знала, что в нем она в полной безопасности. Никому бы в голову не пришло обидеть Ткачиху. Закон, принятый в незапамятные времена, гласил: тот, кто посягнет на жизнь или имущество члена Ордена Дочерей Ночи, поплатится жизнью. Та же участь ждала всю его семью. Хотели они того или нет, но горожанам приходилось считаться с тем, что вестница воли Двух Великих живет радом с ними, – иного выбора у них просто не было.

Теона уже представляла, как переоденется в любимый голубой костюм, оставив висеть на вешалке в шкафу свое рабочее облачение: тяжелое темно-синее бархатное платье с вышивкой по подолу в виде реки, символизирующей время, и двух светил по обеим ее сторонам – солнца и луны, того, с чего начинаются и чем заканчиваются истории жизней всего сущего. Но внезапно она услышала, как скрипят качели, висящие на крыльце. Они успели заржаветь от весенней сырости – Бон поторопился и достал их еще в марте. Сам он ни за что бы не сел на них, других гостей у нее не бывало, а значит, на качелях качался кто-то чужой.

Девушка обошла дом с черного входа и принялась осторожно выглядывать из-за угла, чтобы остаться незамеченной. Но едва она рассмотрела незваного гостя, как рванула вперед со скоростью кометы.

– Вероника! – на бегу закричала Теона.