После дебюта в кино Ирину Каримовну направили учиться актерскому мастерству в Ленинград, в группу знаменитого режиссера Г. Козинцева. Позже Ирина Каримовна вспоминала:

«В Ленинграде я встретилась со многими известными советскими артистами: Тамарой Макаровой, Яниной Жеймо, Зоей Федоровой, Яковом Свердлиным, Петром Алейниковым и видными режиссерами: Хейфицем, Зархи, Траубергом, Роммом, Герасимовым. Они хвалили и одобряли меня, говорили, что у меня есть хорошие перспективы стать настоящей актрисой».

В 1939 году Алимова закончила обучение и по распределению была направлена в Ташкент, на киностудию «Узбекфильм», где ей была обещана главная роль в новом узбекском кинофильме. Молодая советская власть бережно заботилась о создании национальных кадров в среднеазиатских республиках, в том числе в области искусства. Перед Ириной, которой было всего 19 лет, открывалась блестящая перспектива киноактрисы. Однако судьба распорядилась по-иному.

Пока шла подготовка к новой роли в кино, грянула Великая Отечественная война. Ирина, подобно тысячам других молодых людей, пошла в военкомат с просьбой отправить ее на фронт. Эта просьба была удовлетворена. Правда, Ирину направили не на фронт, а в военную цензуру. Так осенью 1941 года она стала сотрудником органов государственной безопасности. В военной цензуре Ирина прослужила всю войну. Вместе с действующей армией она прошагала по военным дорогам Украины и Польши, где в Кракове встретила Победу. Затем служила в Чехословакии и Австрии. После демобилизации возвратилась домой, в Ашхабад, где ее ждали постаревшие родители. Однако продолжить довоенную карьеру киноактрисы Алимовой не пришлось. Семья бедствовала, и Ирина решила временно поработать в местной контрразведке, в ее подразделении наружного наблюдения. Здесь она приобрела неоценимый опыт конспиративного наблюдения за объектами, выявления слежки и ухода от нее, который ей пригодился в дальнейшем при работе за рубежом разведчиком-нелегалом.

В начале 1947 года Ирину вдруг вызвали в Москву, на Лубянку. В Ашхабаде ее предупредили не говорить никому ни слова об этом вызове. По дороге в известное всей Москве серое здание на площади Дзержинского Ирина размышляла о причинах столь необычного вызова. В бюро пропусков на Кузнецком Мосту ее встретил сотрудник отдела, в котором предстояло работать будущей нелегальной разведчице. Вручив ей пропуск, он проводил Ирину в просторный кабинет. Хозяин кабинета Александр Коротков, сам бывший разведчик-нелегал, предложил ей мягкое кресло и после разговора на общие темы сказал:

— Как вы смотрите на то, чтобы перейти на работу во внешнюю разведку? Я имею в виду, что вам предстоит вести разведку за рубежом с нелегальных позиций, под чужим именем и в качестве иностранки. Мы понимаем, что дело это — далеко не женское. Оно трудное, опасное, а выполнение заданий Центра порой связано с немалым риском для жизни. Вы знаете, какая сейчас международная обстановка: американцы открыто грозят Советскому Союзу, понесшему большие жертвы в Великой Отечественной войне, новой войной, на сей раз атомной. Мы должны знать планы США и нуждаемся в кадрах для нелегальной работы, чтобы быть в курсе замыслов потенциального противника. По своим данным вы подходите для работы в нелегальной разведке. Впрочем, вы можете отказаться от нашего предложения: это дело — сугубо добровольное, и мы в претензиях к вам не будем. Обдумайте все хорошенько, время у вас есть.

Она согласилась без колебаний.

— Я согласна, — сказала Ирина после нескольких секунд размышлений.

Ирина прекрасно понимала, что просто так подобные предложения не делаются. Видимо, «наверху» хорошо изучили ее дело, навели соответствующие справки. Это и тревожило (что они там накопали?), и одновременно наполняло гордостью. Она помолчала несколько секунд и неожиданно для всех вдруг спросила:

— Я слышала, что, когда наши разведчики возвращаются домой, их уничтожают. Это правда?

Александр Коротков и куратор Ирины Каримовны переглянулись.

— Что за ерунда? Кто вам сказал такую глупость? Надо же такое вообразить…

Затем, обращаясь к сотруднику своего отдела, не то одобрительно, не то с осуждением он сказал:

— Гляди, какая смелая…

Полковник не покривил душой, назвав ерундой подобные утверждения. В послевоенный период репрессии против сотрудников внешней разведки, успешно выполнивших свой долг в годы военного лихолетья, прекратились. Не было и массовых чисток органов государственной безопасности, от которых они так сильно пострадали в предвоенный период. Однако подобные высказывания в разведке не поощрялись и могли доставить их авторам много неприятностей. К счастью для Ирины, этот разговор не имел негативных последствий.

Много лет спустя, когда уже завершилась заграничная командировка Ирины Каримовны, она с большой теплотой вспоминала своего первого начальника Управления нелегальной разведки Александра Михайловича Короткова.

«Он был весьма решительным человеком, — рассказывала разведчица. — В предвоенные годы Александр Михайлович работал в нацистской Германии. Имел непосредственное отношение к антифашистской организации, известной под названием «Красная капелла». Иностранцам он представлялся Александром Эрдбергом. Когда началась война, Коротков с риском для жизни выехал из советского посольства, уже блокированного эсэсовцами, чтобы передать немецким антифашистам радиостанцию и условия связи на «особый период». Он прошел путь от лифтера в ОГПУ до одного из начальников внешней разведки, стал генералом. Долгие годы Александр Михайлович возглавлял Управление нелегальной разведки, потому что был мастером своего дела. Как профессионал он не имел себе равных, — подчеркивала Ирина Каримовна.

Руководил он разведчиками, большинство из которых прошли войну, были ранены, получили правительственные награды. Иными словами, людьми взрослыми, достаточно опытными и в профессиональном плане, и в чисто житейском. Поэтому спрос с них был иной, нежели с молодежи, пришедшей в разведку после института. В случаях серьезных промахов по службе, упущений, не говоря уж о серьезных проступках, он мог принять решения и крутые, и жесткие. Правда, никто из подчиненных на него не обижался, потому что никто не мог вспомнить, чтобы генерал накладывал взыскание или даже просто учинял словесную выволочку уж совсем ни за что.

Несмотря на занимаемое им высокое служебное положение, Александр Михайлович не гнушался общением с рядовыми сотрудниками разведки. Он мог сыграть с ними в волейбол, постучать костяшками домино, пригласить к себе в гости… И в этом не было ничего показного: любое чиновничье чванство было ему органически чуждо. Именно за эти качества он пользовался непререкаемым авторитетом в коллективе. Его внезапная смерть была большим горем для коллектива».

Однако возвратимся к годам учебы Ирины Каримовны в разведывательной школе. После беседы у начальника Управления нелегальной разведки для нее началась кропотливая подготовка к работе за рубежом: изучение иностранных языков с персональными преподавателями, вживание в образ эмигрантки, отработка легенды-биографии. Достаточно сказать, что Ирина Каримовна за годы учебы овладела турецким, уйгурским, фарси, английским и немецким языками. Все эти языки, особенно турецкий, ей весьма пригодились в будущей нелегальной работе.

Выбор И. Алимовой в качестве разведчика-нелегала не был, разумеется, случайным. Большую роль в этом сыграла… ее профессия актрисы.

Небольшое отступление по этому поводу:

Известный американский разведчик и контрразведчик Чарльз Россель, выступая с курсом лекций в далеком 1924 году в Нью-Йорке перед офицерами запаса армии США — сотрудниками спецслужб, уже в то время подчеркивал: «Хороший разведчик должен быть превосходным актером. От того, как вы играете свою роль, зависит не только успех вашего дела, но также и жизнь многих товарищей. Вы должны владеть не только вашими чувствами, но и мимикой. Никогда не допускайте, чтобы язык говорил одно, а глаза — другое. Будьте бдительны, не забывайте о своей роли».