По вечерам приезжал Лакоба (вождь абхазских коммунистов, которому посчастливилось умереть своей смертью в декабре 36-го, в самом начале Большого террора; через несколько месяцев после кончины его все равно объявили «врагом народа». — Б. С.) поиграть на бильярде и поболтать с отдыхающими в столовой у рояля… Однажды Лакоба привез нам медвежонка, которого ему подарили горцы. Подвойский взял звереныша в свою комнату, а Ежов отвез его в Москву в Зоологический сад…
В день смерти Маяковского мы гуляли по саду с надменным и изящным грузином… В столовой собрались отдыхающие, чтобы повеселиться. По вечерам они обычно пели песни и танцевали русскую, любимую пляску Ежова. Наш спутник сказал: «Грузинские наркомы не стали бы танцевать в день смерти грузинского национального поэта». О. М. кивнул мне: «Пойди, скажи Ежову»… Я вошла в столовую и передала слова грузина разгоряченному весельем Ежову. Танцы прекратились, но, кроме Ежова, по-моему, никто не понял почему…»
Николай Иванович предстает перед нами прямо-таки душевным человеком, любившим детей и животных. А еще нравилось ему поплясать и попеть. Голос у Ежова действительно был знатный. Одна женщина, профессор консерватории, как-то сказала Николаю Ивановичу, что с его голосом, если получить вокальное образование, можно было бы петь в опере. Но вот препятствие — малый рост. Любая партнерша была бы на голову выше Николая Ивановича, поэтому профессор посоветовала будущему наркомвнуделу петь в хоре. Как знать, если бы Ежов предпочел карьеру вокалиста, появился бы у нас термин не «ежовщина», а какая-нибудь «ивановщина» или «петровщина». Другого исполнителя программы Великой чистки Сталин нашел бы без труда. Бывший секретарь одного из казахстанских обкомов, вернувшись из ГУЛАГа, вспоминал: «Хорошо пел Николай Иванович народные песни, задушевно. Особенно «Ты не вейся, черный ворон…» Любимая песня Ежова оказалась пророческой. Образ ворона задолго до прихода Николая Ивановича в НКВД ассоциировался в народе с карательным ведомством. Вспомним хотя бы журнал «Красный ворон» — орган ГПУ в булгаковской повести «Роковые яйца» или «воронок» — автомобиль для перевозки арестованных.
А Маяковского, похоже, Николай Иванович действительно любил. И возможно, именно поэтому Сталин поручил Ежову заняться хлопотами по устройству музея поэта и изданию полного собрания его сочинений. Поводом послужило письмо возлюбленной Маяковского Лили Брик от 24 июля 1935 года, на котором вождь начертал историческую резолюцию: «Тов. Ежов, очень прошу вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличное отношение к его памяти и произведениям — преступление. Жалобы Брик, по-моему, правильны. Свяжитесь с ней или вызовите ее в Москву Привлеките к делу Таль и Мехлиса и сделайте, пожалуйста, все, что упущено нами. Если моя помощь понадобится, я готов. Привет».
Николай Иванович все исполнил как надо. Подруга Лили Брик Галина Катанян свидетельствует, что дело сдвинулось с мертвой точки после встречи Брик с Ежовым в декабре 1935-го: «По словам Лили, Ежов был сама любезность. Он предложил немедленно разработать план мероприятий, необходимых для скорейшего проведения в жизнь всего, что она считает нужным. Ей была открыта зеленая улица… Статьи и исследования, которые до того возвращались с кислыми улыбочками, лежавшие без движения годы, теперь печатались нарасхват… Так началось посмертное признание Маяковского».
Конечно, главную роль в создании настоящего культа Маяковского в советской стране, когда, по словам Бориса Пастернака, «Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине», сыграла сталинская резолюция. Ежов же выступил вдохновенным исполнителем пожеланий вождя.
Литературно-чекистский треугольник
В 1930 году, когда Надежда Мандельштам наблюдала чету Ежовых в Сухуми, первый брак Николая Ивановича уже трещал по швам. Возможно, Антонине /Алексеевне пришлась не по душе нестандартная сексуальная ориентация супруга. Позднее на следствии Ежов признался, что с 15-летнего возраста имел половые связи как с женщинами, так и с мужчинами. А в 1930 году он как раз был увлечен 26-летней Евгенией Соломоновной Хаютиной (урожденной Фигинберг), которая в ту пору была замужем вторым браком за дипломатом Александром Федоровичем Гладуном (позднее он стал директором Харьковского станко-инструментального завода).
В 1931 году Ежов расстался с А. А. Титовой, чтобы соединиться с Евгенией Соломоновной. Развод спас первую жену от неизбежных в будущем репрессий. Она продолжала благополучно трудиться на ниве сельскохозяйственной науки, окончив к тому времени Тимирязевку. Скончалась Антонина Алексеевна в Москве в 1988 году персональным пенсионером в весьма почтенном возрасте — 91 год.
Историю любви Николая Ивановича и его второй жены поведал на следствии Гладун, арестованный в 1939 году: «Ежов появился в нашем доме в ноябре 1927 года… С того времени Ежов стал бывать у нас почти ежедневно, иногда не только вечером, но и днем. Для лучшей конспирации наших сборищ Ионов (Ионов, Бернштейн Илья — один из руководителей Пролеткульта, позднее директор Госиздата; арестован в 1939-м, умер в лагерях в 1942 году — Б. С.), посоветовал их называть «литературными вечерами», благо нашу квартиру стал посещать писатель Бабель, который часто читал свои неопубликованные рассказы… Он негодовал на политику партии в литературе, заявляя: «Печатают всякую дрянь, а меня, Бабеля, не печатают»…
Бывая на этих так называемых «литературных вечерах», Ежов принимал активное участие в политических разговорах… хвастливо заверял, что в ЦК ему полностью доверяют и продвигают по работе. Эти хвастливые разговоры очень действовали на Евгению Соломоновну и всех остальных, делали Ежова «героем дня». Вовлечение в шпионскую работу Ежова взяла на себя Евгения Соломоновна. Он был в нее безнадежно влюблен и не выезжал из ее комнаты…
Ежов сошелся с моей женой, они стали открыто афишировать эту свою связь. На этой почве у меня с женой произошли раздоры. Она доказывала мне, что Ежов восходящая звезда и что ей выгодно быть с ним, а не со мной… В начале 1929 года я уехал на посевную кампанию в Тульскую губернию. Когда вернулся из командировки, Хаютина рассказала мне, что после ряда бесед с Ежовым ей удалось его завербовать для работы в английскую разведку, и для этого, чтобы его закрепить, она с ним вообще сошлась, и что в ближайшее время они поженятся. При этом она просила меня официального развода не устраивать, но близости ее с Ежовым не мешать…»
Исаак Бабель, также арестованный, в 1939 году на допросе осветил обстоятельства и своей связи с Ежовой: «Я познакомился с ней в 1927 году — в Берлине, по дороге в Париж, на квартире Ионова, состоявшего тогда представителем «Международной книги» для Германии. Знакомство наше быстро перешло в интимную связь, продлившуюся очень недолго, так как я через несколько дней уехал в Париж…
Через полтора года я снова встретил ее в Москве, и связь наша возобновилась. Служила она тогда, мне кажется, у Урицкого в «Крестьянской газете» и вращалась в обществе троцкистов — Лашевича (Лашевич Михаил Михайлович — видный троцкист, бывший заместитель председателя Реввоенсовета; умер в 1928 году — Б. С.), Серебрякова, Пятакова, Воронского (Воронский Александр Константинович — троцкист, литературный критик, бывший редактор журнала «Красная новь»; расстрелян в 1937 году. — Б. С.), наперебой ухаживавших за ней. Раза два или три я присутствовал на вечеринках с участием этих лиц и Е. С. Гладун. В смысле политическом она представляла, мне казалось, совершенный нуль и была типичной «душечкой», говорила с чужих слов и щеголяла всей троцкистской терминологией. В тридцатом году связь наша прекратилась… Она вышла замуж за ответственного работника Наркомзема Ежова. Жили они тогда в квартире на Страстном бульваре, там же я познакомился с Ежовым, но ходить туда часто избегал, так как замечал неприязненное к себе отношение со стороны Ежова. Она жаловалась мне на его пьянство, на то, что он проводит ночи в компании Конара (члена редколлегии журнала «СССР на стройке» и заместителя наркома земледелия; в 1933 году он был обвинен во «вредительстве в сельском хозяйстве» и расстрелян. — Б. С.) и Пятакова, по моим наблюдениям, супружеская жизнь Ежовых первого периода была полна трений и уладилась не скоро».
