Тут дверь палаты раскрылась, и на пороге показался мужчина в белом халате, в белой шапочке и с папкой в руках. «Доктор», – догадалась я. А за ним зашли мои мама и папа. Вид у них был расстроенный и испуганный. Увидев меня, мамуля расплакалась, а папа, пытаясь сдержать слёзы, вопросительно посмотрел на врача.

Я буквально вчера видела своих родителей, забирала детей. Мы живём в одном доме, в разных подъездах. После последнего развода мы с мужем продали свою квартиру, поделили деньги пополам. Я поняла, что без помощи родителей мне тяжело будет справляться с детьми, и купила квартиру в соседнем подъезде. Недаром я риелтор.

Утром я отвожу детей на машине, а после школы Ваня идёт сам, а Марьяшу встречают бабушка или дедушка. Пока она в первом классе, страшно отпускать одну, не привыкла ещё. И хотя школа находится недалеко, одна остановка на автобусе, но одну большую дорогу всё же приходится переходить по нерегулируемому пешеходному переходу.

Сегодня мы убедились, что зебра на пешеходе не панацея, даже для осторожных пешеходов. Может быть, сегодняшнее происшествие наконец побудит администрацию поставить светофор. Хотя от горе-водителей, путающих педали, и это не спасёт.

Ещё вчера мои мама и папа были полны сил и улыбались, а сегодня как-то резко постарели и даже сгорбились.

Я бросилась к маме и обняла её: «Не плачь, пожалуйста, я же жива, пока. Всё будет хорошо!» Мама как-то сразу встрепенулась, подняла голову, подошла к моему телу, присела на стул рядом с кроватью и взяла за руку.

Я посмотрела на свою руку и поняла, что чувствую тепло её ладони. Как странно, я бестелесная стою рядом и чувствую тепло маминой руки, которая держит за руку мою телесную оболочку.

Вот тебе и второй плюс, связь с телом не потеряна окончательно!

Папа наконец справился с эмоциями и, глядя на доктора, сказал:

– Говорите.

– К сожалению, ничего утешительного сказать не могу. У вашей дочери перелом бедра со смещением.

– Почему тогда нога не в гипсе?

– Необходима операция, скорее всего, понадобится установить фиксирующие спицы и дальнейшее вытяжение. Пока мы зафиксировали ногу при помощи грузов, потому что операцию провести невозможно.

– Почему?

– Мы сделали КТ и подозреваем, что у вашей дочери диффузное аксональное повреждение головного мозга.

– Диффузное что? Доктор вы можете говорить на человеческом языке?

«Спасибо, папа, прямо с языка снял. Давай по-русски. Жить буду?»

– Другими словами, тяжёлая черепно-мозговая травма. Ваша дочь в коме.

– Она нас слышит? – вдруг тихо спросила мама.

– Нет, она вас не слышит и не чувствует. В таком состоянии у пациентов отсутствуют слуховые и зрительные функции, из двигательных остаются только рефлексы. Они не могут говорить. Сознание и эмоции полностью отсутствуют.

Я схватила стойку от капельницы, которая тут же прошла сквозь мою руку.

«Как дала бы я тебе сейчас! Всё я вижу и слышу! Тоже мне эскулап! Сознание и эмоции у неё, видите ли, отсутствуют. Ещё как присутствуют, даже зашкаливают сейчас! Сказала бы я тебе!»

В это время монитор пикнул, и какие-то чёрточки запрыгали.

– Мне кажется, она нас всё же слышит, – так же тихо сказала мама.

– И что теперь? – спросил папа.

– Мы можем только ждать. Необходимо стабилизировать состояние. Чуть позже ещё раз сделаем КТ. Посмотрим на динамику и решим, что делать дальше.

– Какие шансы у нашей дочери?

Доктор пожал плечами.

– Я бы не делал никаких прогнозов. Организм молодой, сильный, время покажет.

– И сколько времени должно пройти? Доктор, скажите, как есть, мы должны знать. У нас двое внуков, нам надо понять, как себя вести.

«Умеешь ты быть настойчивым, папочка! На самом деле мне бы тоже хотелось знать, есть у меня шанс или нет».

– Честно говоря, – сказал доктор, – пациенты в подобных случаях могут провести в коме от нескольких дней до нескольких недель. Практика показывает, что обычно к четвёртой неделе человек либо приходит в себя, или уже не приходит…

Папа с испугом посмотрел то ли на маму, то ли на моё бездвижное тело.

– Извините, – доктор подошел к маме. – Я распоряжусь, чтобы вас пропускали в палату реанимации вместе с детьми каждый день в часы посещения. А сейчас вам лучше уйти, медсёстры сейчас возьмут анализы и проведут некоторые исследования.

Папа взял маму под руку.

– Мы вернёмся завтра, доченька, – сквозь слёзы сказала мама.

И все втроём вышли из палаты.

«Бедные мои родители», – подумала я.

Я села на стул, с которого пять минут назад встала моя мама, посмотрела на своё тело. Грудь под одеялом то поднималась, то опускалась, в такт с шипящим звуком трубки, выходящей из моего горла.

Кто из них я? Та, что сидит на стуле и вполне мыслит, или та, что лежит на кровати и ничего не чувствует? Если мои мысли, чувства, эмоции и даже ощущения при мне, значит я сейчас сижу на стуле, а на кровати лежит всего лишь моя телесная оболочка.

Но, с другой стороны, мои родители, дети и врачи обращаются к моему телу. Проводят исследования, берут анализы, держат за руку меня как физический, материальный объект. А мою бестелесную оболочку никто не видит, не слышит и не ощущает. Хотя нет, мне показалось, что мама почувствовала моё прикосновение, когда я попыталась обнять её.

Значит, моя физическая часть бездвижно лежит на кровати, а моя духовная часть ходит рядом, и я – это две составляющие одного целого.

Но почему тогда мы разделились, и я не ощущаю себя в теле и телом вообще. Все мои воспоминания здесь, в сгустке воздуха, и я смотрю на своё тело как-то отстранённо, как на что-то малознакомое, точно это и не я вовсе.

Если это смерть, то умирать вовсе не страшно, а даже интересно. Интересно, что же будет дальше. Сейчас теория переселения душ уже не казалась мне такой бредовой, как раньше. Что ждёт меня в следующей жизни, а может, я узнаю, кем была в прошлой?

Так, стоп, какая следующая жизнь? Я вроде пока не умерла. Я вспомнила, как не смогла пройти к бабушке, как невидимая сила потащила меня назад, как она покачала мне головой. Значит, там меня пока не принимают, значит, я ещё нужна здесь. И потом, как же мои дети, кто о них позаботится?

На меня снова нахлынули воспоминания. Вот так живёшь, к чему-то стремишься. Хотя, как «к чему-то»? Безусловно, к лучшему, работаешь, движешься вперёд, стремишься сделать по максимуму для своей семьи, для детей, для родителей. Квартира, машина, отдых, платная медицина и образование, игрушки, одежда, хорошее питание. И всё как-то вокруг материального, и некогда подумать о душе. Вот, наверное, и пришло время подвести итоги!

А в итоге я успешная, для кого-то уже не молодая, но ещё вполне привлекательная женщина с двумя детьми и бойфрендом, который не является детям отцом, а мне мужем. Дети мои от разных отцов. С папой сына у нас была большая любовь, но не было штампа в паспорте, и отношения как-то резко ухудшились, когда я была на шестом месяце беременности, и сошли на нет, когда Иван родился. В итоге единственное, о чём я попросила, – это дать ребенку свою фамилию, а он согласился с условием, что я не буду подавать на алименты, поэтому финансовой поддержки и не ждала. Через месяц после родов я уже работала в полноценном графике, полностью взяв на себя финансовое обеспечение семьи, а заботу о сыне переложила на родителей.

С отцом дочери я познакомилась, когда сыну было 2 года. У нас был штамп в паспорте, но, наверное, не было большой любви. Через год после свадьбы родилась Марьяша, я продолжала строить карьеру, обходясь без декретного отпуска. Не получала ожидаемой поддержки и помощи с детьми со стороны мужа. Забота, теперь уже о двоих детях, снова легла на плечи моих родителей. И в один прекрасный день поняла, что муж уже давно не мой. Видимо, от меня он тоже не получал заботы и нашел её в другом месте. Недолго думая и ни о чём не сожалея, я подала заявление на развод, и, не встречая никаких препятствий со стороны супруга, после дележа имущества, мы развелись. Дочь носила фамилию папы, но общалась с ним от праздника к празднику и уже даже не скучала по нему. Надо ли говорить, что из-за своего природного упрямства и гордости, я не подавала на алименты и в этот раз.