- Так вот ты с кем встречаешься! Катька, ты с ума сошла?!

Должна пояснить, что моя мама вообще-то далека от прообраза классической мегерообразной тещи или в данном случае – экс-тещи. Некогда она была без ума от своего зятя, причем, помутнение это случилось с ней еще задолго до того, как он формально им стал. И даже не его измене суждено было изменить ее к нему отношение, но тому, в чем вины его, вообще-то, не было.

- Не, мам. Случайно встретились просто, - стараюсь придать своему голосу максимум равнодушия. – Ну чего мне с ним, ругаться, что ли?

- Смотри!

- Смотрю.

- Не иронизируй!

- Не иронизирую. Мне не до смеха, мам, - говорю уже действительно серьезно.

Сегодня у меня все было супер, но потом все будто сговорились. Мама понимает, решает не бередить, как с выздоравливающими, и дальше мы беседуем только на отвлеченные темы.

Естественно, отвлечь меня этим отвлеченным темам не дано, но я рада, что могу отвлечь маму. Иду пешком по Шарлоттенбургерштрассе и миную Фридрихштрассе, не заскакивая в Галери Лафайетт, хоть мне вдруг и хочется забить ненужные эмоции тупым приобретением барахла.

Спокойно сообщаю маме, что накрапывает дождь, я без зонта, что я замерзла, но «уже почти дошла». Последнее – вранье. Мне еще топать и топать, но ехать сейчас на чем-либо не хочется. Что замерзла – это я не соврала, но холод этот сейчас в тему.

В этом холодно-моросящем дожде мне хочется окунуться в тот дождь и тот холод. В тот вечер, который закончился тогда у мамы на диване. Из больницы я в буквальном смысле приползла к маме, не зная, дома ли она вообще. Не окажись мамы дома, я бы просто рухнула на жестком коврике под дверью ее квартиры, некогда – нашей с ней квартиры, и проскулила бы там до ее возвращения.

Мне все же не пришлось скулить под дверью, а ей досталось откачивать меня на диване, хоть к тому моменту ее и саму было откачивать впору.

В детстве и подростковом возрасте я ничего себе не ломала и не разбивала. Мама до того момента с трудом смогла бы припомнить, когда в последний раз видела меня плачущей. Далеко не все, кому приходится пережить выкидыш, на этой почве впадают в такую истерику, как я тогда – не знаю, что на меня нашло. Наверное, к тому моменту я уже сильно хотела того ребенка, пусть даже воспитывать его нам с Михой пришлось бы порознь. Хотела душой, в которой грела, взращивала вместе с плодом материнскую любовь, и телом, которому пришлось ждать долго, но потом оно словно обрадовалось, что наконец преобразится, как ему положено природой. Обрадовалось настолько, что ни Миха, ни его хождения налево нас уже больше не волновали.

Но что было столь ясно и явно для меня, неведомо было маме. Ее дочь, обычно крепкая, стабильная, в меру жизнерадостная, успешная во всех своих начинаниях и абсолютно не плаксивая в тот вечер выдавала слезы-сопли ведрами и наверстала все, чего годами не было.

- Болит, Катюш?

Мама сидела со мной, гладила мои волосы, отчаявшись моим отчаянием – а вдруг у меня болит, вдруг кровоточит где-нибудь и я поэтому так реву?

- Боли-ит, - с готовностью подтверждала ей я, потому что болело, конечно.

Неудивительно, что мама – не железная она у меня – сама не в силах была терпеть, и свои ужас и горечь обрушила на того, кто в тот момент показался ей во всем виноватым – да и по сей день кажется. Ее лояльность к бывшему зятю раскололась и рухнула со страшным грохотом, словно от землетрясения, и посреди обломков она так ругала и проклинала Миху и желала ему таких «благ», что в конце концов даже меня повергла в отчаянно-несогласное недоумение.

- Хватит его винить... – всхлипывала я – сама его защищала...

- Да когда я его защищала-то?

- Сама говорила... я во всем виновата... работаю много... мужик сбежит...

И когда Миха сбежал, хоть, строго говоря, он не сбежал, но – да, мама высказывала мне.

А твой мужик, отец мой, в смысле, тоже из-за этого сбежал? Из-за того, что ты много работала? Уроки на дом брала, что ли... Контрольные проверяла, вместо того, чтобы ковыряться до изнеможения в сносках его хабилитаций...

Нет.

Нет, люблю я свою маму и даже все дерьмо этого мира не заставит меня бросить ей в лицо такое. И тогда тоже не заставило. Но уверена, посреди всех всхлипываний и стенаний она форменно почувствовала тогда тот вопрос. Немой вопрос во мне.

Нет, не винила я ее никогда за уход отца. И в тот момент, если обвинила мысленно, то тотчас же прогнала те обвинения. Под зад их пнула, чтоб не возвращались больше.

Мама плакала тогда вместе со мной и с тем нашим с ней продолжением, которому не суждено было продолжиться.

- Дочечка, это я во всем виновата...

- Да ты-то тут при чем?

- Ге-ны, - заикаясь, говорила мама. – У меня ж тоже выкидыш когда-то был.

Голос ее неровный. Лицо, опухшее от слез и новые слезы – следом. У вот уж я ее утешаю:

- Мамочка... мама... ни в чем, ни в чем ты не виновата. Так просто бывает.

Бреду под дождем и с нехарактерной для меня сладостной горечью окунаюсь в шквал этих воспоминаний, но прежде «спроваживаю» маму на том конце связи, чего делать обычно не люблю. Смутно понимаю, что, раз постучалось, то прочувствовать мне это нужно самой, наедине с собой, дождем и холодными ртутными шариками. А мама уже достаточно наплакалась когда-то, теперь ее надо утешить и успокоить. Так просто бывает... Под дождь попала – сама виновата. Чего не брала зонтик?..

По возвращении в Буда Хауз, изрядно вымокшая, осознаю, что сегодня мне больше никого-никого не хочется видеть. Пускай ищут меня с фонариками. Хоть всем Аквариусом ищут. Пусть думают, что я все еще трещу с ка-эф-вэшниками и встреча затянулась.

Забуряюсь в конфи на пятнадцатом этаже. На самом деле оно ведь меня ждало: мне удается пробраться незамеченной. Подальше от всех, пока высыхают мои волосы, отчитываюсь о походе в КаЭфВэ, о предстоящих шагах. Волосы фактически высохли, когда оттуда же делаю ВиКо с «клинрумами» и Йеноптиком. После этого у меня получается улизнуть с работы.

Кати, так ты уже дома?.. – недоумевает после также подключавшийся Мартин.

Еще нет, но скоро буду.

Дома меня ждет горячая ванна, в ванне – Ремарк, а после – дорогой тоник для лица, пришедший недавно. Намечаю сегодня развернуть и апробировать проф-набор для маникюра-педикюра, подаренный Эрни мне на днюху. Набор хороший – видать, братишка перед покупкой основательно перелопатил рецензии в Сети. Помню, меня это тогда тронуло.

Мой следующий день рождения уже скоро. Кошмар – неужели почти год прошел, а я так и не нашла времени на себя и братишкин подарок? Ускоряю шаг. Скорее в ванну, а затем – ухаживать за собой. Любить себя. Скорей.

Решаю ничего не пить, потому что так и не завела привычки лечиться этим делом. Нет, думаю, мне вполне хватит семейной упаковки клубничного мороженого. Да, я такая – когда конкретно прибьет, я готова достать его откуда угодно.

Я форменно вижу, как беру мороженое у ларечницы Викиты, чуть ли не ощущаю сладкий холод везде во рту и фантомную ледяную сладость на языке – и ускоряюсь, бегу почти.

Тут в мои пальцы требовательно вплетаются другие, крепкие и цепкие пальцы.

- Ко мне бежишь? – осведомляется Рик. – Побежали скорей. Дубак – стоять тут, ждать тебя.

***

Глоссарик

степ-план – пошаговый план

архикады – визуализационные файлы, составленные в программе для архитекторов ArchiCAD

плоттер – принтер больших размеров для печати векторных изображений

ту ду лист – список задач, которые нужно выполнить

Объединенный Ипотечный – Объединенный Ипотечный банк

Галери Лафайетт – крупный торговый центр-шопинг молл в центре Берлина

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Клубничное диско

- Ри-и-ик! О-о, Ри-и-ик!

- Хрена се... че, имя мое вспомнила?.. – ворчит-подначивает он. – Ну давай, давай... делай...

Я «делаю» его бедрами, он встречает меня членом. Откидываюсь назад под его одобрительное мычание – он нагибает меня к себе, тянет к себе мои груди, чтобы пососать каждую, отделать сердитым, голодным вакуумом до пунцового рдения.