Естественно, что никого из нас эта пародия на птицу не устроила. Поэтому, используя полученные навыки и тайный сон, каждый придумал себе такого носителя, какого захотел. А чтоб не выдумывать каждый раз новую птицу, мы заложили в них способность повторять себя с помощью яиц. (Кто ж тогда знал, что те, что выходят из скорлупки, внереалам подчиняться не захотят?!)
Был еще какой-то третий ингредиент для воплощения сна, но о нем ничего никому не снится теперь. А жить каждый стал там, где творилось лучше всего.
Но выдумки и сны, да будет вам известно, теряют всякий смысл, если ими не с кем поделиться. Внереалы друг друга слушать не любят – у каждого свои сны на уме. Тут, очень кстати, появились первые люди… Сначала вы просто смотрели придуманные нами сны. Позже стали их друг другу рассказывать. Затем, когда люди научились писать, внереалы поняли, что среди вас есть те, кто сможет рассказать историю не одному, а десяткам, сотням…
Мы стали выискивать таких, помогать им. Старались рассказывать такие сны, чтобы человек хотел слушать еще и еще… Ведь, чем больше слушателей у внереала, тем больше его сила.
Но тут стало случаться странное… Вновь выдуманные птицы стали внезапно гибнуть. Иногда целыми стаями. Наверное, ты слышала о таком… И, естественно, если у внереала не было возможности оставить своего носителя, то умирал и он. Вот я и подумал, что нужно вернуться к истокам».
Внереал немного помолчал и, вздохнув, добавил:
«Только гуси не живут в пещерах. А выдумав себе однажды птицу, внереал изменить ее не может! Помоги мне найти нашу пещеру, птичка Ганя!»
Умоляющий взгляд голубого глаза растрогал бы даже айсберг.
Я ненадолго задумалась.
– Про пещеры я слышала, и про гибель птиц тоже. Обещать тебе ничего не буду, но попытка – не пытка. Попробуем.
Рапух засиял. Причем буквально. Висел в воздухе и светился теплым желтым светом.
А ночью опять был сон…
Старинный вечерний сад. Яблони и груши с мощными морщинистыми стволами. Дом с белеными колоннами. От крыльца отъезжает запряженная парой крупных гнедых коней крытая повозка. Из окна ей вослед машет ладошкой ребенок. Подбородок его дрожит. Он расстроен. Пожилая полная женщина успокаивает его. По скрипучему, некрашеному полу они возвращаются в гостиную. Здесь светло, но прохладно.
– Обожди, мальчик мой, сейчас я…
За всем этим с ближайшей к окну ветки груши наблюдает крупный ворон. Черные глаза-бусины птицы слегка поблескивают в свете гостиничных канделябров. Ворон взмахивает крыльями, и в щель между рамами падает черное перо…
– Няня, зажги камин!
Курчавенький мальчик. Один.
Кресло – качалка… Плед…
– Нянюшка, слушай сонет!
«Царь жил, царица жила,
Дочка у них росла…»
– Стой, обожди… Дрова…
Ну, ты и голова!
Сашенька, не спеши,
Перышко вот, пиши…
«Царь жил, царица жила,
Дочка у них росла…»
– Нет… Плохо пишет оно…
Няня, смотри… Окно…
Перышко… Надо достать…
Вот им и буду писать!
Глава 2
Утром, проходя мимо зеркала, я наткнулась на свой взгляд. Разглядывать себя в нём у меня привычки никогда не было, но с появлением нежданного гостя я стала это делать как-то подозрительно часто.
Сегодня из его стеклянных глубин на меня смотрела невысокая смуглая женщина со спокойными серыми глазами. У глаз и рта – намечающиеся морщинки. Коротко стриженные, мелированные волосы, побитые на висках сединой. Они всегда зачёсывались назад, а потому стояли «ёжиком». Нос недовольно сморщился. Я погрозила отражению пальцем.
– Ох, говорила тебе бабушка, читать надо меньше!
Наскоро закинув в желудок пару бутербродов и запив растворимым кофе, я засела в Интернете. Выяснилось, что в нашей области более пятидесяти известных пещер. Уточнив у Рапуха, что пещера «Абру» (так он ее назвал) была относительно мала, я сузила искомое до семи. Еще пара отпала сама собой ввиду явной отдаленности. Осталось всего пять.
Начали мы поиски, естественно, с самой ближней. Добрались за час до нужного места, но потратили почти столько же, плутая туда-сюда вдоль берега. Рапух почти все это время торчал в моем кармане и возмущался, что уже насквозь провонял собачьим кормом. (Ну, были собачьи вкусняшки там три недели назад, когда я с собакой гулять в поле ходила. Так куртка стиралась потом!)
А когда я вытащила перо проветриться, он чуть не улетел в Волгу, выдернутый у меня из рук сильным порывом ветра. Но именно эта моя беготня за пером и помогла нам найти скрытую за стволом старого тополя тропку. Она уходила вверх почти вертикально.
Вход в пещеру был очень узким. Я чуть протиснулась боком. Внутри сухая галечная дорожка приглашающе вилась внутрь между причудливо изогнутых стен. Мне пришлось достать фонарик, так как Рапух, несмотря на все уговоры, светить отказался. Заткнутый мною в отместку за ухо, внереал тихо возмущался:
«Ну не могу я светить! На это слишком много меня уйдет. Я же не свечка, я – внереал! Ты лучше подумай, как дорогу назад искать будем?»
– Да как все! – парировала я. И следом за фонариком на свет появилась шпулька капроновой нитки.
«О-о-о! Целых сто метров! Как много!» – язвительно прокомментировал её появление внереал.
– Замолчи, у меня их три!
Рапух затих, а я привязала нитку к ветке у входа и пошла вглубь.
Сейчас вспоминать все это немного странно, но тогда меня ничто ни капли не смущало. Мое чувство опасности так и не покинуло глубин мозговых извилин. Более того, казалось, что оно затаило там дыхание, удивленно наблюдая за этой нежданной авантюрой.
Пещера оказалась не так далеко и глубоко. На шпульке даже осталась треть нитки, когда луч фонаря уткнулся в стену. Водя лучом фонарика по сторонам, я огляделась. Больше всего небольшой грот, в который мы попали, напоминал черепаху. Низкий потолок, почти касавшийся моей макушки, практически правильной окружности форма. Других входов, кроме нашего, я не нашла.
«Всё, Ганна. Идем обратно. Никто и никогда из наших здесь не был».
– Ты уверен?
Такая безапелляционность меня слегка покоробила, но тон Рапуха был невозмутим.
«Однозначно».
На обратном пути мимо меня вглубь проскользнула летучая мышь. Видимо, где-то я ее спугнула. Рапух молчал. У выхода я, побоявшись, что перо опять сдует ветром, снова сунула его в карман куртки.
А когда спускалась вниз, цепляясь за все, что только подворачивалось под руку, над моей головой пролетел клин гусей. То разделяясь на несколько живых «галочек», то вновь выстраиваясь в одно целое, птицы довольно громко перекликались. С замирающим от этой картины сердцем я проводила птиц глазами и восхищённо вздохнула. Не знаю, показалось ли мне, или это ветер так дунул, но мне на миг послышалось, как кто-то тихонько тоскливо заскулил. Я притормозила, прислушиваясь, но звук больше не повторился.
«Чего стоим? Мы так никогда ничего за сто лет не найдем! Шевелись давай!» – неведомо откуда взявшимся генеральским тоном вдруг скомандовал внереал.
– Ах, вот ты как заговорил? Я что тебе, служанка какая? Все, хватит на сегодня, мне еще обед готовить!
Я спрыгнула на ровную полоску песчаника. Отряхнула с ладоней жёлтую сухую глину и пошла к воде.
«А-а-а… Извини, Ганя, прости, пожалуйста! Ну что ты, я случайно! Давай еще одну пещерку посмотрим!»
Тон Рапуха в моей голове стал таким, что я легко представила, как он становится передо мной на колени (если вообще можно вообразить перо с коленками).
Эта мысль меня позабавила, но решения моего не изменила. Я развернулась и пошла к подъему, который выходил на дорогу.
А ночью мне приснился снова странный сон.
Воздушный змей был ветром шалым принесен
