Я умерла в январе. Считаю, абсолютно неудачный месяц для смерти. Вокруг еще не утихла новогодняя эйфория, город еще не скинул с себя мишуру и украшения, праздник еще витает в воздухе запахом мандаринов, а тут такая неприятность.

Началось именно с запахов. Резала лук для супа и поняла, что рыдать сегодня не собираюсь. У нас, у девочек, вообще есть определенные привычки, в том числе "расписание рыданий" – я, например, позволяю себе пустить слезу только во время приготовления супа (лук он такой!) и на просмотре трагических фильмов. Это "разрядка", чтобы сохранить оптимизм и остатки нервных клеток. В остальных случаях – мой слоган по жизни: «Не реви», как завещал нам Карлсон, великий и ужасный. Даже с наступлением особых, «красных» дней календаря держусь, хотя иногда очень хочется. А тут раз и нет запаха. Странно.

Потом пропал вкус. Не совсем, конечно. Но даже любимые с детства мандарины стали напоминать картон. Мороженое со вкусом картона, пирожки со вкусом картона. «Блюдо дня» сегодня картон, угощаемся. Неприятно.

Без запаха мандаринов и елки новогоднее настроение пропало совершенно. И к праздникам я приползла уставшая, злая, вымотанная под конец года, словно пробежавший бесконечно долгую трассу марафонец. Зашла в темную квартиру, отряхнула снег с шапки. Печально звякнул ключ, сброшенный на трюмо. Не включая свет стянула сапоги. Кое-как повесила куртку на вешалку, следом шапку. Не помню даже, закрыла ли за собой дверь. Рухнула на кровать под бой курантов и больше встать не смогла. Все, батарейка села, силы кончились.

Напрасно призывно мяукал Тимофей, и даже (вот зараза рыжая!) пытался укусить за ногу. Не добился своего и махнул через форточку к соседке тете Вале. Там-то его завсегда покормят, тетя Валя добрая, всем рада. Она, кажется, стучалась и даже, словно издалека, звала меня. А может это уже были галлюцинации, не знаю. Какое-то время я металась в бреду, и чудилось мне разное. Был момент, когда открыла глаза и совершенно точно осознала: дело плохо. Голова тяжелая, тело горит. Душит кашель, сердце колотится в грудную клетку, словно пытается вырваться наружу.

Пить. Ужасно хотелось пить. И далеко-далеко, на самых задворках сознания билась мысль о том, что никто не придет. Не поможет, не подаст воды, не вызовет скорую.

А еще немного было себя жалко. Хотя вру, сильно было себя жалко. До слез. Ведь я молодая (ну, относительно, конечно), незамужняя, одинокая, но ведь могла бы еще много чего в жизни совершить, сделать. Замуж выйти, детишек опять же родить. Кого-то осчастливить, наверное. Ага, в космос полететь.

Как обидно! Зря, наверное, всю жизнь тащила всё на своих плечах. «Я справлюсь», «Я смогу», а в результате что? Правильно, пустота вокруг и стакан воды принести некому. Один Тимофей, и тот убежал туда, где накормят. Как-то в такие моменты осознаешь, что жила неправильно. Не так. А поменять уже ничего не можешь.

Вот был бы у меня второй шанс…

Когда я пришла в себя, нахлынуло чувство неправильности. Все не так.

Тело легкое как перышко. Глаза, правда, слезятся, вместо четкой картинки плавают какие-то белые пятна. Словно солнечные зайчики играют в догонялки. Так-с, со зрением пока засада, придется сосредоточиться на ощущениях.

Слабость во всем теле, будто лежу в беспамятстве не день, а целый месяц. Сколько же я проспала? Запах болезни, потного тела, нестиранных простыней, кислой травы и горького лекарства. М-да, ну хоть одна хорошая новость, я снова чувствую запахи. Хоть они и не доставляют удовольствия. А еще почему-то пыльно, нос чешется и вот-вот чихну.

Кровать подо мной слишком твердая и какими-то комками. В бок что-то больно впилось, лежать неудобно, словно матрас набит не привычным синтетическим наполнителем, а чем-то растительным. Может, отсюда запах травы? Кислой, лежалой, сопрелой. Фу.

Но я жива! Это главное. А все остальное мелочи жизни. Тем более, что кашель больше не беспокоит. Я вслушалась в себя – вообще, нормально себя чувствую, как ни странно. Слабость, да, но это и не удивительно после перенесенной болезни. Жара нет, дыхание ровное, зуд в теле исключительно из-за неудобной позы. Ну и любопытства, потому как начинаю я подозревать странное. Как говорится: «Это ж-ж-ж неспроста».

Я так глубоко ушла в самокопание и самоанализ, что, когда рядом раздался посторонний звук, сердце провалилось в пятки. Рядом кто-то есть! Кто-то находился буквально в метре-двух от кровати, и это не Тимофей. Откуда у меня дома посторонние? Мамочка, помоги!

Замерла, прислушиваясь. Размеренное дыхание с легким, чуть слышным сопением. Тихий шорох ткани, не синтетика, кажется что-то грубее. Едва уловимый скрип дерева. Честно говоря, я даже дышать забыла от неожиданности. Чуть не подавилась. Кашлянула легонько, набрала в легкие воздуха. Вдох – выдох. Надо успокоится. Зрение, вернись!

Хоровод белых пятен перед глазами постепенно сходил на нет. Я заморгала часто-часто, с немалым трудом в очередной раз разлепила ресницы, фокусируя зрение.

Ой, лучше бы не смотрела! Именно окружающая обстановка повергла меня в шок. Низкий потолок, каменная кладка стен, даже не потрудились сверху заштукатурить. Наклонные балки, очевидно чердак под самой крышей. Деревянный настил на полу, в центре квадратный след от ковра. Хм, а сам ковер куда делся? Крохотные окошки-бойницы под потолком без стекла, грубо заколочены досками и едва пропускают свет. В тонких солнечных нитях сверкает пыль. Деревенский минимализм: кровать, стол, да еще ящик, в углу мешки горкой с неведомым содержимым. Ни следа батареи или печки, даже труба в обход этого помещения. В комнате тепло – значит сейчас лето, но каково же здесь зимой?

Сидя на ящике, откинувшись назад к стене, спала девушка. На вид совсем девочка, лет четырнадцати – пятнадцати. Серое потертое платье, передник с большим бурым пятном по нижней кромке, чепец на голове съехал набок. Она его вместо подушки под голову сунула. Я фыркнула, уж очень смешно на нее было смотреть. Ноги широко по-мужски расставлены, рот открыт, линия слюны от уголка губ до подбородка. Чтобы так спать надо сильно притомиться. Служанка? Сиделка?

Вид ее вызывал какую-то болезненную жалость. Худая, нескладная. Ресницы длинные, пушистые, отбрасывают тень на розовые щеки. Совсем ребенок. Волосы светлые, но из-за пыли потерявшие свой природный цвет. Отмыть бы ее, одеть нормально. Спящий белокурый ангел.

Хмыкнула еще раз. У страха глаза велики. Отвлеклась обратно на комнату. На столе оплывшая свеча и глиняный графин, надеюсь с водой. Облизываю пересохшие губы. Пить хочется жуть как. М-да, это явно не мой дом, куда же меня занесло? Как-то обстановка не впечатляет. Не больница даже близко. Средневековье какое-то.

Почему-то мысль зародилась именно такая – не домик в глухой деревне, а именно средневековье. Наверное, потому, что все вокруг очень органично и очень-очень далеко от того мира, к которому я привыкла. А я здесь самый чужеродный элемент. И сразу вспомнились многочисленные романы о попаданках и о перерождении. Ну, ладно, почему бы и нет? Примем за рабочую версию.

Нужно больше информации. Кровати нет, просто лежанка в углу, как для собаки. Постельного белья как такового тоже нет, вместо простыни серая застиранная тряпица. Под ней матрас, набитый травой или соломой, это она мне в бок впивалась. Сверху одеяло такого потрепанного вида, что в голову закралась шальная мысль: а не тот ли это коврик, след от которого на полу виднеется? Вместо подушки валик скрученных тряпок.

А вот себя осматривать уже интереснее. Руки тонкие как птичьи лапки, чистые, без мозолей. Пальцы длинные, но обкусанные ногти их совсем не красят. Ни следа прежнего маникюра, и это ужасно. Хлюпаю носом. Все ерунда и мелочи, а маникюр почему-то жаль.