Здесь рано темнело и нужно было успеть вернуться засветло. Город был небольшим, и Мэй довольно быстро дошла до нужной улицы, периодически уточняя направление у местных женщин. Только у женщин. У мужчин тут нельзя ничего спрашивать, даже смотреть на них нельзя, если не хочется приключений. Мэй была слишком привлекательна для этих мест, на свою беду. Район, в который она направлялась, располагался на окраине городка, все вокруг было заброшено и замусорено. Ей стало не по себе. Она прошла дальше по узкой улочке и вдруг увидела двухэтажный дом с балконом, и остолбенела, потому что сразу же вспомнила мамин рассказ, как та в возрасте пяти лет выпала со второго этажа во время землетрясения и после этого у неё открылся третий глаз. Мэй почему-то была абсолютно уверена, что это был тот самый дом, в котором жила мама. Она подошла поближе и стала его рассматривать. Он был обнесен металлическим забором, по которому вился виноград. Возле дома стояли две старые машины. Они многое повидали на своем веку и уж точно знали, кто жил в этом доме в те годы, которые интересовали Мэй. Эх, если бы только они умели разговаривать…

– Смотри-ка, старая железяка, это что за диковинная пташка в наших краях?

– От железяки слышу! Но как она похожа на Бэллу? Не находишь?

– Действительно, похожа. И такая же красавица. Опасно быть рыжеволосой и зеленоглазой красоткой в этих местах. Что она делает в этом захолустье?

– Но как же она похожа на Беллу. Никак это правнучка ее младшей сестрички? Такая же красавица была, глаз не оторвать.

– Может быть, так и есть? Ведь после того, как убили Беллу, вся родня снялась и уехала подальше от этого проклятого места…

– Зачем же явилась эта девочка?

Мэй рассматривала дом. Мимо прошел мужчина. Ей снова стало не по себе. Она вспомнила историю о страшном убийстве одной из своих прабабушек, на которую положил глаз некий грузин из другой ветки их рода, но она отказала, за что и поплатилась. Бабушка ей рассказывала, что слышала, как та кричала нечеловеческим голосом, так, что сердце разрывалось. Она тогда была маленькая, жутко испугалась и залезла под стол, и там плакала и молилась о том, чтобы Беллу успели спасти. А здесь обычаи суровые, око за око, глаз за глаз. Но в семье были одни женщины, все мужчины погибли на войне, и отомстить было некому. Но женщины в их роду тоже были непростые, и убийцу прокляли. А вместе с ним и всех мужчин рода заодно. Похоже на то, что это Проклятие и есть тот самый ключ к ответу на вопрос, почему и не заладилось в роду с мужчинами. Как же его теперь снять?

Мэй знала, что Проклятие – это постоянно действующий смертельный яд. И самое лучшее противоядие – Прощение. Но те, кто его проклял, уже давно умерли. Что могла сделать Мэй? Как же ей нейтрализовать это Проклятие? Как она могла простить обидчика, если она его даже не знала? Пока она рассматривала дом и размышляла над этим, не заметила, как стемнело. И она не подозревала, что из подвального окошка ее рассматривал домовёнок Прошка. Он тоже узнал в ней Беллу и с любопытством ждал продолжения. Он хорошо помнил ту ночь, когда та ушла и не вернулась. В ту ночь никто не спал. В доме поселился ужас. Дом, где всегда было много радости, наполнился ненавистью. Она пропитала весь дом до последней щелочки. Прошка не знал, в какой угол забиться. Это были страшные дни. Плач, вой, похороны Беллы в белом платье. А потом все уехали. А он остался, но эту ночь он запомнил навсегда. Проклятие, наложенное на обидчика, стало Проклятием всего рода. Всего мужского рода. Уж домовёнок-то знал, что это означает. Шутка ли, с тех пор все мужчины, которые селятся в этот дом, погибают. Непроста явилась эта девочка. Ох, неспроста. Пора бы снять Проклятие. Да и ей замуж пора, а ведь с тех пор никто из девушек рода так и не смог устроить свою жизнь.

Мэй чувствовала странное возбуждение. Очень было похоже на то, что именно в этих местах произошло то страшное кровное убийство. Не зря она чувствует себя очень не по себе в этом городе. Надо возвращаться, уже совсем смеркается, а ей еще идти через красный мост, где она уже пару раз сталкивалась с тем грузином, что никак не хочет оставить ее в покое. Мэй быстро и решительно направилась в сторону своего жилища. Здесь главное – идти быстро, ни на кого ни смотреть, и ни с кем не разговаривать. Вот бы сейчас перенестись в свою уютную комнатку с двумя окнами, выходящими на море. Давно уже её так не коробило. Мэй прошла мост, и только собралась перейти на другую сторону улицы, как перед ней вдруг возник Тариэл, и она услышала знакомый голос с грузинским акцентом:

– Я тебя три дня ищу. Пойдем, кофе выпьем.

– Спасибо, но я не хочу, мне нужно идти.

– Тогда я тебя провожу. Ты мне очень нравишься.

– Спасибо, но я сама дойду.

– Ну пожалуйста, я тебя очень хочу проводить.

И Тариэл взял Мэй под руку:

– Я тебя когда увидел в тот день, я сразу в тебя влюбился, пойдем ко мне?

– Нет, я не могу, я устала и хочу спать.

– Ну почему ты мне отказываешь? Что я тебе плохого сделал?

– Ничего. Просто я хочу домой.

– И ты не пойдешь со мной?

– Нет, я пойду к себе, а ты к себе.

– Тогда пойдем к тебе. Я хочу сегодня быть с тобой.

– Я этого не хочу!

– Что? Ты не хочешь быть со мной? Ты разрешила мне пойти со мной, а теперь отказываешь?

– Я не разрешала, ты сам пошел меня провожать.

– Ты мне не отказала. Ты сама виновата! Если ты не пойдешь со мной, я тебя убью!

У Мэй екнуло сердце. Она поняла, что история повторяется. Она не испугалась, хотя впервые в жизни подверглась насилию. Тариэл схватил ее за руку, сжал пальцы так, что она вскрикнула.

– Еще раз крикнешь, я тебе шею сверну!

– Тогда убей меня прямо сейчас, – спокойно сказала Мэй и посмотрела ему прямо в глаза. Тариэл замолчал. Она поняла, что если будет кричать, то он точно ее убьёт. Настал момент истины. История не должна повторится. Мэй должна изменить ход вещей. Но ей тут никто не поможет и нужно как-то выпутываться самой…

Она спросила:

– Но разве ты будешь счастлив, если сделаешь это? Как я могу согласиться, если у меня нет чувств к тебе? Ты же хороший человек, найди себе подходящую девушку, которая будет тебя любить.

Тариэл продолжал запугивать её, обещал взять силой, задушить… И при этом крепко держал за куртку. Мэй чудом удавалось сохранять спокойствие, хотя в один момент ей уже показалось, что она не справится. Тогда она начала мысленно просить Бога о помощи. Тариэл понемногу утихомирился, то ли устал, то ли ему надоел этот спектакль.

Наконец, Мэй удалось высвободить куртку из его руки, и она отшагнула назад, затем потихоньку попятилась, не выпуская его из виду, не сильно отдаляясь, но и так, чтобы он снова не успел схватить ее. Он не отставал. Мэй увеличила расстояние. Её обидчик уже не был таким злым и чуть отстал. Мэй повернулась у нему спиной и пошла быстрее, наблюдая боковым зрением за Тариэлом. И тут он крикнул ей вслед: "Беги, я тебя завтра все равно поймаю", развернулся и пошел обратно. Мэй сиганула к дому, взлетела на крыльцо, погасила везде свет и залезла в постель. Сердце бешено колотилось. Неужели удалось? Слава Богу… Она жива, цела и невредима. И она не испытывала ни ненависти, ни злости. Неужели ей удалось снять Проклятие? Неужели её род простил обидчика через нее?

***

Проснувшись рано, Мэй отправилась на пляж. Народу, как всегда, было мало, но под "её зонтиком" сидела женщина в возрасте, они разговорились, разоткровенничались. Та рассказала, что влюбилась на старости лет и каждый год приезжает сюда к любимому мужчине. А Мэй в ответ рассказала ей про Мартина и про то, что приняла решение не идти в эти отношения.

– Не отталкивай чувство, которое живо и которое пришло само, – ответила ей новая знакомая, – люби и радуйся жизни.

Мэй стало так хорошо на сердце. Это именно то, о чём она мечтала с детства – любить и радоваться жизни. Она и в игры-то играла странные. Разворачивала шахматную доску и делала домик. Вырезала юбочки для пешек, наряжала их, делала кроватки. И они ждали своих кавалеров, которые приезжали на шахматных конях. А её кавалер ждет возвращения и пишет о том, как он её любит и ждет. Надо посмотреть правде в глаза, она и сама уже так соскучилась… Ей не хочется отталкивать ни его, ни это чувство. Как можно оттолкнуть то, что стало самым главным в жизни? Что ж, пусть будет так, если это угодно Богу. И если Проклятие действительно снято, то теперь всё должно пойти совсем по-другому…