– А на ноги? – Гриша – Гулам осмелел. Если ГУБЫ дали одежду, почему не попросить обувь. – Новую, и желательно с сухими носками.

– Ты меня разоришь, – вздохнули ГУБЫ. – Сейчас получишь. Только не подглядывать!

Гриша – Гулам привычно зажмурился, а потом увидел обувную коробку с непонятной надписью.

– Это американские зимние кроссовки скечерс. Внутри них сухие носки.

Гриша – Гулам забежал в подъезд дома и, опершись на перила лестницы, снял мокрые туфли, надел сухие носки и кроссовки. Как хорошо! Он вспомнил, что видел такие стильные кроссовки у старшего внука бабки, когда тот еще гулеванил на свободе. Теперь в новой одежде и обуви, он почувствовал себя другим человеком. Сразу стало тепло. Теперь – как быстрее попасть домой.

– ГУБЫ, – умоляюще сказал он. – Помоги добраться домой.

– Это как? – удивились ГУБЫ. – У меня нет ковра-самолета.

– Можно вызвать такси, – стал умолять Гриша-Гулам. – Только у меня тридцать рублей, а надо не менее сотни.

– Слушай, а ты не охамел? Думаешь, я просто так оказываю помощь? За все придется платить, и платить дорого, – проворчали ГУБЫ.

– Я согласен на все, только помоги!

– Хорошо, – подумав, заявили ГУБЫ. – Покажи деньги.

Гриша – Гулам выгреб из кармана монеты и показал на раскрытой ладони.

– Можешь убирать, сейчас в кармане будут еще монеты, – и через минуту Гулам ощутил, как у него потяжелел карман. – Можешь вызывать такси.

– Спасибо, – радостно заявил он. – Огромное спасибо.

ГУБЫ не ответили. Они исчезли со стены.

Такси быстро довезло до дома, и он прокрался в свою комнатушку, но бабка Тоська не спала:

– Где шлялся, паскудник?

– В полиции был, – коротко ответил он, аккуратно развешивая подаренные вещи. Какая шляпа, какой плащ, ах, какие кроссовки! Этим вещам сноса не будет.

– Наконец-то и тебя посодют, – радостно проскрипела бабка. – Спать ложись.

Гриша – Гулам не обратил внимания на бабкины «пожелания» и нырнул под одеяло. Однако сразу уснуть не удалось. Вспомнились события прошедшего дня. Особенно понравилась дознавательша – Настена Борисовна, её точеная фигурка и длинные стройные ноги. Она села на стол и, задрав подол, развела в стороны ноги, провела розовым язычком по нижней губе, а потом поманила пальцем. Рука привычно нырнула в трусы, и он стал дрочить, представляя себе обнаженную дознавательшу. Он не пользовался успехов у женщин. Виной тому была субтильная кавказская внешность. Однако мужская сущность требовала женского тела, и он нашел отраду при помощи безотказной Дуньки Кулаковой, что каждую ночь приходила на помощь. Дунька была чуткой, отзывчивой, а какие у неё были нежные ручки! Гриша – Гулам достиг оргазма, по пальцам потекла липкая теплая жидкость. Настена Борисовна нежно погладила по щеке и поцеловала в губы. Осчастливленный, герой-любовник уснул.

2.

Опер ехал за рулем беспородного «китайца»-паркетника, который ловко притворился внедорожником, когда его покупал. Он ласково назвал купленную машину «мой китайчонок». Корпус машины был уже тронут коррозией, но двигатель и ходовая были в порядке. Поэтому и продавалась сравнительно дешево, хотя опер в очередной раз убедился, что надо было не жаться, а купить машиненку подороже, но деньги… Вечная болезненная тема для любого полициянта, чье денежное довольствие не очень велико. Опер дослужился до капитана, и очень хотел получить майорские погоны, но, как назло, не было свободной майорской должности. Однако он не собирался быть вечным капитаном и уходить на пенсию с четырьмя звездочками на погонах. Большая, хоть и одинокая звезда на погонах, лучше россыпи четырех мелких звездочек, и пенсия майора выше, чем капитанская, поэтому постоянно узнавал в кадрах об освободившихся майорских должностях. Даже коньяк кадровику поставил и намекнул о будущей благодарности.

Который день подряд моросил мелкий октябрьский дождь, и скрипели дворники, размазывающие капли по лобовому стеклу. От беспрестанного дождя день был серым и невзрачным, и под стать тяжелому дню было подавленное настроение. Хотелось солнца, тепла, но погода и на ближайшие дни ничем не могла обрадовать, дожди, бесконечные дожди. Беспросветная серость и безнадега. Как раз про такую погоду говорил его покойный наставник, старый опер, что впору кого-нибудь пристрелить, а потом быстренько «найти» настоящего преступника, чтобы не выматывал душу бесконечный дождь, сыпящийся с небес.

Мокрая лента дорога убегала под колеса, мимо проносились встречные автомобили, обдавая китайчонка залпами грязной воды, заливавшей лобовое стекло. Мгновенно становилось темно, дорога исчезала, пока неспешно двигающие дворники размазывали грязь по стеклу. Вновь появлялась мокрая лента дороги, и грязные встречные автомобили в туче брызг. Обочины плотно обступили деревья, задравшие к низкому свинцовому небу голые ветви-руки. Деревья давно сдались мокрой холодной осени.

Опер, закурив очередную сигарету, приоткрыл боковое стекло, и в лицо тонкими иголками стали впиваться холодные дождевые капли. Он поморщился и поднял стекло. Некстати вспомнился вчерашний скандал с женой. Ох-хо-хо, когда же оставит его в покое, хотя и понимал, сам виноват. Вчера очень поздно приехал, хорошо поддатый, и удивился, как удачно вписался в ворота, не поцарапав машину. Жена легла спать, и он на цыпочках прокрался на кухню, где, не обнаружив привычного ужина, попытался что-нибудь соорудить пожрать. Видно, слишком громко гремел посудой, разбудил жену, и она с заспанным лицом появилась на кухне и тут же начала скандалить. Темы были одни и те же, давно навязшие на зубах.

Поздно приходит с работы.

Вечно поддатый.

Дочкой не занимается.

Напоследок, как под дых, – вечно нет денег.

Он молчал, сдерживаясь, чтобы не сорваться, и, плюнув на ужин, лег спать. Рано утром, когда за окном только начало сереть, а жена с дочкой спали в уютных постельках, он выпил на пустой желудок кружку обжигающе – горячего растворимого кофе и уехал на работу.

Мокрая лента дороги, капли дождя на лобовом стекле, которые едва успевали сметать дворники, и подавленное настроение. Эх, выглянуло бы солнце, стало бы легче, но тяжелые свинцовые тучи, обложившие небо, не давали лучам солнца шанс прорваться и порадовать землю и населявших её бедных людишек.

Опер этим утром сразу поехал в поселок, где жил задержанный бомж. На него скопилось пачка заявлений от местных, мол, ворует беспощадно, но когда разобрались, материал оказался пустым: суммы похищенного не тянули на самую легкую статью о краже. По последнему случаю, когда он украл у соседки шесть куриц и банки с купоркой. едва хватило натянуть на кражонку. Начальник отдела, разозлившись, послал его собрать «железный» материал для возбуждения уголовного дела. Поэтому при обыске у бомжа «нашли» измельченные листья конопли, завернутые в старую пожелтевшую газету. Пакет с коноплей по весу как раз «тянул» на самую минимальную часть статьи за хранение наркотиков. Этот пакет с коноплей опер, естественно, сам «нашел», поскольку его и подложил. Для вида покопавшись в том «свинарнике», где обитал бомж, он «обнаружил» пакет за дверцей в поддувале холодной печки. Опер не считал, что нарушает закон. Разве это нарушение, когда помогает жулику скоротать холодную зиму в тепле. Да, за решеткой, но под крышей с трехразовым питанием и чистым бельем на шконке. Бомж сам выбрал свою судьбу, поэтому жаловаться ему было не с руки.

Бомж привычно пошел в «отказ», стал креститься и божиться, что это не его, ему подкинули, но опер едко поинтересовался: «кажется, кто-то хотел на «зимнюю теплую квартиру?». Бомж, крякнул, почесал заросший сединой подбородок и заявил: «ну, моё, чего уж там, лучше в тюрьме на нарах, чем здесь в холодрыге». Понятые без слов подписали протокол об обнаружении пакета с измельченными листьями. На замызганном столе валялись обглоданные куриные кости, а под столом стояла трехлитровая банка с мутной жидкостью. «Это – та самая купорка?» – спросил опер. Бомж опять крякнул и попросил, заискивающе глядя в глаза: «дай слопаю последний огурчик». Он протянул банку, и бомж выловил из колыхавшей мути огурец, которым сочно захрупал, и сок потек по свалявшейся бороде. Остро запахло кислым.. Бомжа посадили в бобик и отвезли в отдел полиции.