– Анастасия Борисовна Обухова.

– На-сте-на, зна-чит, – предсказуемо сказал жулик.

Дознавательша отрицательно помахала указательным пальцем и ледяным тоном отрезала:

– Я – не твоя подружка, и мы не на свидании. Я – дознаватель, ты – подозреваемый. Понятно?

– Понял, Настена Борисовна.

Дознавательша негромко рассмеялась. На такого жалкого грех было обижаться, но дистанцию сразу надо установить, чтобы не «борзел». Смех у Настены Борисовны был приятный, нежный, как ладошка ребенка, что гладит по измученной душе, от такого смеха становилось легче и жизненные невзгоды становились мелкими и несущественными. Грише – Гуламу неожиданно стало очень хорошо, он перестал дрожать, и был готов выполнить любую просьбу дознавательши. Даже встать на четвереньки и загавкать.

– Сейчас тебя допрошу, а потом отпущу домой, – произнесла Настёна Борисовна, а Гриша – Гулам недоверчиво переспросил:

– Вы не арестуете?

– Нет, ограничусь подпиской о надлежащем поведении.

Гриша – Гулам удивленно хрюкнул. Анастасия Борисовна стала нравиться еще больше, и поэтому с готовностью заявил:

– Хорошо, спрашивайте, я все расскажу.

Дознавательша стала задавать вопросы. Отпираться было глупо. Видеокамеры записали его прегрешения в сетевом супермаркете. Дознавательша показала видеозапись, где он берет с полок продукты и прячет по карманам. Что делать – кушать очень хотелось. Денег, как всегда, не было. Если летом удавалось немного подзаработать на шабашках, в глухое осенне-зимнее время впору было помереть от голода. От голодухи его спасала бабка Тоська, с которой он жил. Бабка была скупая, кормила пустой кашей или варёной картошкой без масла. Бабка Тоська собирала деньги на передачки любимому внучку Сереженьке, загремевшему на долгие четырнадцать лет за распространение наркоты. Ох, и кручинилась бабка Тоська, что не увидит больше внука! Гриша – Гулам был нелюбимым внуком. Дочка бабки Тоськи, его мать, нагуляла байстрюка от какого-то азербона, приезжавшего летом торговать на местный рынок арбузами, и бросила сразу после рождения. Гриша – Гулам побывал как в доме ребенка, так и в детдоме, откуда регулярно убегал. Ярко-выраженная кавказская внешность отталкивала потенциальных усыновителей. Достигнув шестнадцати лет, он очутился у бабки Тоськи, по месту своей регистрации. Бабка нуждалась в помощи, и появление Гриши – Гулама было кстати. У бабки Тоськи было две дочери. Старшая, жившая в том же городе, что и бабка Тоська, чей старший сын Сереженька недавно загремел в тюрьму, а младший, не в пример старшему, отлично учился и собирался поступать в престижный московский вуз. Бабка Тоська почему-то не жаловала младшего внука, и он редко бывал у бабки. Гриша – Гулам очень завидовал внукам бабки. У них были любящие родители. Он же был мусором, по нему топчутся и норовят вымести, но всё как-то не получалось. Мать Гриши – Гулама, младшая дочка бабки Тоськи, сразу после его рождения уехала в Питер, где вышла замуж, родила двоих детей, и не интересовалась судьбой старшего сына. Так и жили вдвоем, бабка Тоська и Гриша – Гулам. Бабка Тоська после посадки любимого внучка Сереженьки вызверилась на Гришу – Гулама. Мол, почему сел Сереженька, а не он, мог бы взять вину на себя, ему, дескать. терять нечего. Гриша – Гулам, которому некуда было уходить, терпел, но постепенно у него появлялись навязчивые мысли, чтобы один раз и навсегда покончить с безрадостной жизнью.

– Гулам! – позвала дознавательша. – Иди, распишись в протоколе и в подписке о невыезде и надлежащем поведении

Ярко-синий ноготь Настены Борисовны показал строки, где ему расписаться. Гриша – Гулам долго примеривался, а потом поставил неуклюжие закорючки, состоявшие из трех букв «ДГН» и куцый хвостик. От волнующего аромата молодого женского тела и каких-то нежных духов у него закружилась голова, и резко ослабли ноги. Он ухватился за край стола, чтобы не упасть. Бедняга не знал, что дознавательша пользуется французскими духами Коко Шанель Мадемуазель, что делало её неотразимо сексуальной, нежной и желанной.

Дознавательша не заметила его слабости и объявила:

– Все, допрос закончен. Можешь быть свободен.

Гриша – Гулам был ошарашен. Он был убежден, что арестуют, а тут – просто – свободен! Но как отсюда уйти? У него нет денег на проезд. Сюда его привезли полициянты, а как вернуться домой? Придется клянчить у дознавательши.

– Анастасия Борисовна! – чтобы разжалобить, он был вынужден правильно назвать имя дознавательши. – Дайте, пожалуйста, мне на проезд. Я обязательно отдам.

– Эх, что за жулики пошли такие нищие! Как же ты отдашь, если у тебя денег отродясь не было? Украдешь, а потом попадешь ко мне с новой кражей? – усмехнулась дознавательша Гриша – Гулам почувствовал, как запылали от стыда щеки. Денег у него водились очень редко.

– Ладно, держи тридцать рублей, – дознавательша протянула три желтых кругляша. – Как раз хватит на проезд. Торопись, сейчас будет последняя маршрутка.

Гриша – Гулам подхватил монеты, поблагодарил и выскочил из отдела полиции. Но не успел, только увидел красные задние фонари маршрутки. Эх, придется идти пешком. Он поплотнее запахнул куцее пальтишко, но теплее не стало, моментально застыли ноги в мокрых туфлях. Холодные капли дождя норовили попасть за воротник пальто. Куцая шапчонка быстро промокла и стала мерзнуть голова. Гриша – Гулам уныло потащился по улице мимо темных домов с ярко освещенными окнами. Он жадно заглядывал в каждое окно, словно надеялся, что его увидят, позовут, сытно накормят и уложат спать в чистую постель. Захотелось по-маленькому в туалет, это рвался наружу чай, который он выпил у дознавательши. Гулам зашел за дерево и помочился. Эх, до дома еще плестись и плестись. Когда он придет? Через час, два, а может и вообще не дойдет, замерзнет и свалится в канаву, полную холодной воды. Были бы деньги, уехал на такси, но за тридцать рублей никто из таксистов не захочет везти. Гриша – Гулам уныло пошлепал по лужам. Осенний холодный дождь то припускал, то ослабевал, и мелкие капли неприятно холодили лицо. В туфлях неприятно чавкала вода, и он уже не чувствовал окоченевшие ступни ног. Неожиданно Гулам услышал стихи:

Пусть пасмурный октябрь осенней дышит стужей,

Пусть сеет мелкий дождь или порою град3

Это были ГУБЫ, с большой буквы, у них была такая особенность, начинать общение с какого-нибудь стихотворения. ГУБЫ появились на кирпичной стене трехэтажки.

– Чего тебе? – с неприязнью спросил Гриша – Гулам. – Очень холодно, я замерз, мне сейчас не до разговоров.

– Какая нынче молодежь непочтительная пошла! – хмыкнули ГУБЫ. – Я помочь хочу, но по тону видно, в помощи ты не нуждаешься.

– Нет, – испугался Гулам. – Очень нужна помощь. Только чем можешь помочь? Домой перенести или деньжат подкинуть? Всего раз помог на кухне, и ради чего, чтобы я мерз под дождем и шлепал по холодным лужам?

– Чем, чем, – сварливо заметили ГУБЫ. – Чем смогу, тем помогу. Закрой глаза и отвернись. Не подглядывай! Иначе не помогу.

Гриша – Гулам поступил, как было ему велено. Он сумел выдержать минуту, пока его не стала бить сильная дрожь.

– Больше н-не м-могу, – зубы ляскали от холода.

– Повернись, – скомандовали ГУБЫ. – И ничему не удивляйся.

Гриша – Гулам повернулся и увидел на мокрых ветках дерева в пластиковом пакете на вешалке плащ, а на другой ветке – шляпу.

– Это тебе, – сказали ГУБЫ. – Одевай, не бойся.

Гриша – Гулам мигом скинул промокшее пальтишко и надел плащ.

– Это тренчкот от Барберри4, – прокомментировали ГУБЫ, но Грише – Гуламу было не до названия плаща. В нем сразу стало тепло. Еще примерил шляпу, которая пришлась впору.

– Такая шляпа называется федора, – подсказали ГУБЫ.

Для Гриши – Гулама названия вещей не имели значения. Главное, вещи были новые, не ношенные. У него давно не было новых вещей. Обычно приходилось донашивать чужую одежду.