– Мессир, Гастон докладывает: русский царь сегодня опять посещал тот же дом, что и вчера.

– Ты выяснил чей это дом, Жозеф?

– Да, мессир. Это дом русской графини Шуваловой.

– У царя появилась новая любовница?

– Не думаю, мессир. Она, как бы это сказать помягче, женщина тучная и не в его вкусе.

– Допустим. Что тогда он там делает? Я должен знать, что вернуло царя к жизни. Ты видел сегодняшние газеты? Вот только заголовки передовиц: «Прежний Александр с нами», «Освободитель Европы воскрес» «Верона засветилась от улыбки императора Александра». А что он сделал? Просто проехался по улицам Вероны и отпустил пару улыбок прохожим.

– Я попробую напроситься на прием к графине и все у нее выведать, мессир.

– У тебя ничего не получится. С иноземцем она не будет откровенничать. Нужен кто-то из русской диаспоры в Вероне. Они все, наверняка, общаются между собой. Ты сможешь найти такого или такую?

– Если они есть, то найду, мессир.

Отпустив Сийеса, Эдгар вернулся к мемуарам Наполеона. С первых страниц ему стало ясно, что не зря он решил ознакомиться с творением своего подопечного прежде, чем оно станет достоянием широкой публики. Нет, Наполеон нигде не упоминал ни о маркизе де Монферрат, ни о каком-либо вымышленном персонаже, который бы наставлял императора французов в его деяниях. Но завуалированно в его мемуарах присутствовала некая высшая сила, которую он называл Провидением. Даже об их встрече в Большой пирамиде он рассказал. Но рассказал, как о своем сне, который оказался пророческим. В общем, придется много выкидывать из текста, много переписывать, но это Эдгара не пугало. Работа была творческая, и он проделывал подобное сотни раз.

Вечером вернулся Сийес и рассказал, что нашел подходящего русского.

– Кто он? – спросил Пике.

– Это некто Мордвинов. Адмирал, бывший морской министр, бывший член государственного совета, друг Сперанского.

– Ого! И что он здесь делает?

– После отставки Сперанского попал в опалу и уехал заграницу.

– Опальный министр? –Эдгар задумался, – это плохо. Значит у него испорчены отношения с царем. Так же вероятно, что от него отвернулись и друзья Александра.

– Тем не менее к графине Шуваловой он вхож, мессир.

– Как ты думаешь выведать у него нужные нам сведения?

– Сегодня я дал ему в долг. Он крупно проигрался в карты. Завтра или послезавтра я потребую возврата долга, и он наш.

Через два дня Эдгар знал причину «воскресения» царя. У него почти мгновенно родилась новая комбинация. Вместо нового «пророчества», он просто устранит препятствие для исполнения старого. Можно было возвращаться. Но нужно закончить еще одно дело.

Эдгар вызвал Сийеса:

– Не кажется ли тебе Жозеф, – сказал он, – что грех не использовать твое влияние на высшего российского сановника, хотя и бывшего.

– Да, мессир, это было бы непростительно.

– Тогда предложи ему вот что. Пусть он добьется своего восстановления на службе. В любой должности. Скажи, что ты заинтересован в получении сведений из Петербурга. Скажи, что к политике это не имеет никакого отношения, а только к биржевой игре. Дай ему надежду на комиссионные. Тебе все ясно?

– Да, мессир.

– И еще. Сделай так, чтобы твой Гастон сопровождал этого Мордвинова в Россию. Напугай его. Организуй нападение грабителей, что ли. И пусть Гастон его спасет.

– Вы хотите, чтобы Гастон следил за Мордвиновым, мессир.

– Это тоже, но это не главное. Он должен следить за царем во время паломничества. И главное, он должен не дать царю добраться до Иерусалима.

***

Мария Антоновна Нарышкина уже четыре года жила в Женеве. Она не сильно переживала из-за разрыва любовной связи с императором Александром. Ее расстраивали последствия этого разрыва. Она вынуждена была оставить Петербург, где она блистала, как яркий бриллиант в императорской короне, и поселиться в этой глуши, где ее никто не знает. Вот зачем ей нужна была эта интрижка с флигель-адъютантом царя? Она, что безумно его любила? Нет. Просто ей стало скучно, захотелось разнообразия.

А вместо разнообразия получила еще большую скуку и тоску по светской жизни. Хандра не наваливалась на нее время от времени, как это бывает у большинства людей. Хандра следовала за ней неотступно и днем, и ночью.

В таком состоянии Марию Антоновну застало письмо ее подруги, графини Софьи Шуваловой. И мир перевернулся! В письме говорилось, что графиня встретилась с императором и сумела его убедить больше не препятствовать Нарышкиной в ее желании вернуться в столицу.

– Соня, собирайся! – громко позвала Мария Антоновна свою дочь, – мы идем гулять!

– Что за спешка, мама? – Софья вошла в комнату матери.

– Мы идем на свою последнюю прогулку по Женеве. А завтра мы возвращаемся домой.

– Ура! – радостно воскликнула Софья и убежала одеваться.

Соня давно не видела мать такой счастливой. Она без умолку щебетала о всяких пустяках, не давая вставить слово дочери. Да той не очень-то и хотелось. Она наслаждалась солнечным зимним днем.

Внезапно дорогу им перегородил нищий. Он кашлял, а сквозь кашель просил подаяние. Мария Антоновна торопливо достала насколько монет и сунула ему в руку. Она взяла дочь за руку и попыталась обойти нищего, но он хватал их за рукава и благодарил. Кое-как им удалось от него избавиться. Они вернулись домой и начали собираться в дорогу.

Тем временем нищий свернул в подворотню, где его ждал человек с повязкой, закрывающей нос и рот.

– Я все сделал, как вы сказали, господин, – произнес «нищий», – вы правда дадите мне лекарство от чахотки?

– Не сомневайся. Я его дам прямо сейчас.

Незнакомец достал склянку с жидкостью и протянул «нищему». Тот схватил склянку, выдернул пробку и залпом влил ее в глотку. Незнакомец подождал пока склянка опустеет и покачал головой:

– Что же ты наделал? Его нельзя пить все сразу…

Он не успел договорить. «Нищий» схватился за горло, его глаза начали вываливаться из орбит, а изо рта потекла пена. Он упал на землю и через мгновение затих.

***

Александр засыпал и просыпался счастливым человеком. Он сделал для себя открытие. Оказывается, даже государь может на время забросить дела и отдаться простому человеческому счастью. Его счастьем была его дочь.

Каждое утро он просыпался в ожидании часа, когда они с Софьей будут прогуливаться в парке или по набережной, или поедут на конную прогулку. Они будут гулять и разговаривать, гулять и разговаривать. И это не наскучивает им обоим. Они чувствуют какую-то необъяснимую духовную близость.

В благодарность графине Шуваловой за доставленное счастье, Александр согласился на помолвку своей дочери и сына графини. Но это событие и для Софьи, и для ее отца прошло, как неизбежная помеха, отнявшая целый день их общения.

Единственно, что вызывало тревогу Александра, Софья начала покашливать в последнее время. Он предложил ей показаться его врачу, доктору Виллие, но девушка легкомысленно отказалась. Она сказала, что чувствует себя хорошо, а это обычная простуда.

Однако кашель не проходил и однажды, когда она, прокашлявшись, вытирала губы платочком, то увидела на нем следы крови. Увидел это и царь. На этот раз не слушая никаких возражений он настоял на тщательном осмотре дочери своим доктором.

Яков Васильевич Виллие после осмотра подошел к царю с удрученным видом сообщил:

– У Софьи Дмитриевны чахотка, государь.

– Это ведь не так страшно? Она поправится?

– Боюсь, шансы на это минимальные, ваше величество.

– Яков Васильевич, вы должны ее спасти!

– Если бы это было в моих силах…, – голос доктора задрожал, глаза стали мокрыми он отвернулся и со словами «простите, государь» пошел прочь.

Доктор сдался, а царь нет. Подсознательно он считал себя виновником всех последних бед. Первое прозрение к нему пришло еще два года назад. Тогда он со свитой возвращался из Вероны и их застала в дороге снежная буря со страшнейшим морозом. В Италии! В ноябре! Они лишь чудом не окоченели до смерти, а только обморозили руки и ноги. Александр тогда подумал: «Уж не наказание ли это божие за его промедление в паломничестве к гробу господню?». Но потом наступили счастливые дни с Софьей и его страхи забылись. А теперь они вернулись. В сложившейся ситуации он видел только один выход: снова переговорить с духом своего отца. Пусть скажет, что нужно сделать для спасения дочери.