Вдруг что-то с гулким звуком сильно треснулось о комнатное окно внутри лоджии. Видимо одна из птиц на большой скорости случайно преодолела преграду из уличных прозрачных штор и, камнем влетела внутрь лоджии. Удар был настолько громким, что Алевтина вздрогнула от неожиданности и моментально открыла глаза. Она догадалась по звукам, что ласточка после болезненной для неё встречи с окном, в обмороке шлёпнулась на подоконник. И валяется теперь там, закатив глаза, с беспомощно раскинутыми чёрными, как смоль, остроконечными крыльями и разинутым клювом. Стало тихо. Спустя две минуты непрошенная гостья очнулась после сокрушительного удара об окно. Она панически заметалась в поисках выхода, издавая хлопаньем крыльев хаотичный шум и взбивая ими уличную пыль на уличном пространстве лоджии.

Алевтина скосила свой взгляд на окна и сонно наблюдала за её метаниями. И размышляла: “Дурашка, ты напомнила мне примету, бытовавшую в глубокой древности на нашей праматери Земле. Читала я недавно об этом в одном историческом романе из архивной библиотеки, когда получила туда доступ по делам, связанным со своей работой. Ух, как мне до тошнотиков не хотелось в тот ничем не примечательный день топать в архив и рыться в кипах пыльных документов! И я даже не подозревала, как неожиданно крупно мне повезло и этот день запомнится навсегда. Дошло это до меня только когда я совершенно случайно забрела не в тот отдел. Редко кому удавалось заполучить туда допуск.

Неряшливая, заспанная и опухшая с утра или с прошлого вечера библиотекарь-смотритель тоже отошла куда-то и не заметила эту мою оплошность. А с моей стороны было бы непростительной глупостью упустить такой редкий счастливый случай. Моё прирождённое любопытство привело к тому, что я зачиталась тогда до позднего вечера. Я совершенно забыла о том, зачем меня туда отправила Царица Елена, как величают бухгалтера за глаза нашу начальницу. И тонула в пыли, но читала в захлёб и запоем недоступную широкому кругу читателей литературу, хватая с полок то одну, то другую старинную книгу. Мой нежданный праздник знаний прекратился, когда пришла, так и не взбодрившаяся за целый день до вечера, библиотекарь”.

Эта не старая ещё, но бесцветная и невыразительная женщина с неухоженной мальчишеской стрижкой занудным голосом прогнусавила:

– Девушка, побыстрее закругляйтесь, пожалуйста, потому что поздно уже. Вижу, что вы сильно заинтересовались, но все читальные залы уже давно опустели, и я собираюсь уходить домой. А так я была бы не против дать вам возможность до утра просидеть в пустой ночной библиотеке. Но, знаете, – везде камеры и охрана с сигнализацией.

Делать было нечего, – с начальством не поспоришь. И я ушла домой, так и не выполнив служебное поручение Царицы Елены. А утром на работе я, не краснея, бесстрашно врала своей начальнице, что не нашла там нужных ей бумаг. На что Елена грозно сверкнула очами и бросила мне в лицо:

– Так и знала, у меня ведь даже предчувствие было, что ты не справишься. Если хочешь что-то сделать хорошо, – сделай сама! Ничего серьёзного поручить вам курицам нельзя. Ладно, сама завтра утром пойду в архив!

– Нет, я могу ещё раз сходить, – еле смогла вставить я в возмущённую тираду Царицы.

– Сходить-то ты можешь, а сделать то, что поручено – нет! Уйди с глаз моих на своё рабочее место и сиди в своём закутке, чтобы до вечера на глаза мне не попадалась! Там груды необработанных бумаг вчера скопились на твоём столе. Если бы ты только знала, чего стоит получить разрешение на доступ в архив!

Алевтина тогда задумала, что обязательно попадёт туда ещё хоть раз под благовидным предлогом с работы в ближайшее время.

При мыслях об архивном отделе библиотеки, у Алевтины даже в горле запершило, как от книжной пыли. И она, как наяву, снова ощутила непривычный запах древней книги о народных приметах. Она вспомнила: “Эта старинная книга была артефактом и представляет большую историческую ценность. Уголки её обложки и страниц были сточены до округлости и изрядно потрепаны прикосновением множества рук. На тёмных страницах, полуистлевших от времени до хрупкости, с трудом читался текст. В одном месте упоминалась древняя народная примета о том, что любая птица, которая стукнулась в окно, типа тебя, дурашка, является предвестником грядущей беды…”

Птичка тем временем, совсем пришла в себя и теперь молнией мечется по лоджии.

“О-о-й! – неожиданно спохватилась ни разу не суеверная Алевтина, выныривая из тёплой прозрачной дремоты. – Да ведь ты ещё и в комнату можешь ненароком влететь через открытую дверь! – вдруг осенило девушку. – Это действительно станет бедой, потому что внутри комнаты тебя будет ещё сложнее поймать для того, чтобы выпустить на улицу".

Раздосадованной Алевтине пришлось срочно вставать, преодолевая сонливость. Надо было поскорее отодвинуть в сторону до упора шторы на лоджии, чтобы выпустить бедную пленницу на волю. Алевтина судорожно подавила зевоту и, с досады остервенело почесала чуть пониже поясницы. Она осторожно ступила босой ногой на коврик и медленно шагнула на лоджию, освещённую бледно-лиловым восходом. Но всё равно, не взирая на её старания, бестолковая птаха, совершенно ошалевшая от испуга при виде человека, одновременно вместе с горошинами помёта, чуть не выронила на пол чёрные бусинки своих глаз. Она ещё больше затрепыхалась и свалила на пол небольшую цветочную вазу из хрусталя, которая разбилась, издавая на прощанье звук взрыва новогодней петарды: Бух!

После этого хлопка птица окончательно обезумела и забилась от стены к стене, ломая крылья, роняя перья. Бедная, она и сама не поняла, как вылетела наружу, стоило только Алевтине отодвинуть уличные шторы до упора. Освободившись из плена лоджии, чёрная птичка-невеличка от неожиданности сначала стала плавно падать вниз, демонстрируя силу тяжести в действии. А потом, спохватилась и вспомнила, что надо махать крыльями. Описав в воздухе параболу, стремительно и навсегда упорхнула ввысь лилового неба, начисто забыв о причине предыдущих птичьих разборок.

Девушка с усмешкой проводила незваную гостью взглядом: “Лети, лети, глупышка! Вот так и мы – люди. Воюем между собой, чего-то добиваемся, а когда стрясётся что-то посерьёзней наших раздоров, и начинаем падать в пропасть неприятностей, тогда и вспоминаем, что надо махать крыльями, – просто жить”.

Она снова плотно задёрнула прозрачные шторы лоджии, защищаясь от других залётов пичуг и опустила глаза на разбросанные по плиткам пола блестевшие бриллиантами осколки вазочки, птичьи перья и какашки от нежданчика. Сокрушённо качнула головой и два раза подряд чихнула, вдохнув оседающую пыль и мелкие птичьи пушинки.

Вместе с пленницей, при виде раскардаша, учинённого перепуганной птахой, из головы девушки, так же стремительно улетели и тревожные мысли о ночном сне.

“И? Что? Уже и забыла свой сон? – Память у тебя, как у рыб – три секунды”, – так сказал бы ей сейчас муж шутник, дрыхнущий сейчас в комнате.

Алевтина удручённо потёрла виски, но и это ей не помогло сосредоточиться, – всё равно ничего не вспоминалось, хоть тресни! Тогда она досадливо отмахнулась от незримого комментатора и оправдалась перед мужем вслух:

– Наверное я просто не выспалась сегодня, что ли? Ну и ладно, не очень-то и нужно было! Что по такому случаю говорили древние бабульки из той мудрёной книжки? – “Куда ночь, туда и сон!”

Она усмехнулась над своим подражанием древним предкам, осторожно перешагнула через осколки и вернулась в комнату за тапочками. Сунула остывшие ступни в их тёплое нутро в виде розовых поросят. Потом посмотрела на мужа, убедилась в том, что Миша ещё пребывает в нирване и пошла на лоджию. Она перешагнула через хрустальное крошево с помётом и снова посмотрела вверх. Причиной птичьего раздора видимо была та перепуганная паникёрша, потому что вслед за ней исчезла вся оголтелая стая и возле стен дома воцарилась тишина.

Алевтина с удовлетворением отметила, что небо было совсем ясным. Реденькие и жиденьки облачка там-сям медленно проплывали по бледно-лиловому небу, что предвещало на сегодня хорошую погоду. А вчера к ночной непогоде безобидные вечерние лиловые с фиолетовой каёмкой облака сгущались в тёмные дождевые тучи. Они клубились, вскипали и быстро становились тёмно-бордовым, как бархатные портьеры занавеса на театральной сцене, – почти чёрными в своих тяжёлых складках.