Связи между скаутами и Православной церковью были очень тесными, особенно в Сиднее. Отряд, созданный Плехановым, считал своей небесной покровительницей Святую Ольгу и праздновал день ее памяти; мельбурнский отряд Жукова носил имя Святого Георгия. В 1956 году группа НОРС провела встречу на территории собора в Стратфилде, архиепископ Савва посетил празднование 50-летия лагеря русских скаутов и благословил собравшихся[646].

Влияние православия и национализма было еще более явным в молодежных союзах, основанных в Австралии русским уроженцем Украины Анатолием Закрочимским после приезда из Франции в 1951 году. Бывший военнопленный из СССР и ди-пи, Закрочимский (родился в 1923 году) успел после войны в течение шести лет «повоевать во французской армии» (вероятно, в составе французского Иностранного легиона). Он работал под началом архиепископа Саввы библиотекарем при соборе, когда Савва поручил ему создать и возглавить группу православной молодежи, назвав ее именем Святого Владимира. Целью нового движения было воспитание русской молодежи в духе православия и служения (под девизом «За Русь! За веру!»). Элементами этого воспитания стали хоровые коллективы, литературные кружки, театральные спектакли, вечеринки и летние лагеря с пешими походами, спортивными соревнованиями и песнями, а также более серьезные занятия[647]. Все это вполне отвечало и духу «Витязя» – ультраправославного и националистического молодежного союза, основанного в 1934 году в Париже и официально ликвидированного после окончания Второй мировой войны, но возродившегося потом в различных центрах русской эмиграции с заметным количеством крайних правых, например, в Аргентине, Марокко и Сиднее[648].

Как инструменты сохранения русского самосознания у юных поколений намного больше ценились субботние школы, в которых преподавались русский язык и русская культура, хотя мнения по поводу эффективности их работы именно в этом отношении разнились. Большинство таких школ создавалось при приходах, и в их учебную программу входил закон божий, что наверняка отталкивало те русскоязычные семьи, которым православие было чуждо. Учителями были представители русской общины, иногда из церковной среды. В Сиднее первая субботняя школа открылась в 1953 году при соборе Святого Владимира в Столетнем парке – центре довоенной русской общины, вблизи которого поселились и недавно приехавшие Грачевы, Мельниковы и Домогацкие. Когда русское население Сиднея переместилось к западу, новые субботние школы открылись в 1957 году при соборе в Стратфилде и при церкви Святого Николая в Фэрфилде неподалеку. Вдохновителем создания субботней школы при Покровской церкви в Кабраматте стал Ростислав Ган из Китая. Независимо от того, насколько успешно удавалось этим школам внушить юным ученикам идею принадлежности к русскому народу, они часто становились важными местами общения для взрослых членов русской общины, тянувшихся к культуре. Единственной школой, учрежденной родителями учеников, а не церковью, стала школа в южном Сиднее, обслуживавшая русское население пригородов – Карлтона, Рокдейла и Херствилла, где обитали в основном китайские русские. Кроме православных в этой школе учились и дети из семей русских евреев; среди них была Мара Мустафина. Именно здесь учителям – в том числе Наталии Мельниковой и Анатолию Закрочимскому – пришла в голову мысль выпускать журнал истории местной русской общины. Так родилась «Австралиада»[649].

Главным белым русским клубом в Сиднее был Русский дом, основанный в 1924 году в арендованной комнате на Питт-стрит, а позже переехавший на Джордж-стрит, 800. Уроженка Иркутска Ирина Давиденкова, дочь бывшего губернатора Сахалина, вспоминала Русский дом как скромное заведение, где можно было отведать блюда русской кухни и взять книги на русском языке, а в 1940 году по одному памятному случаю там был устроен бал-маскарад. Ирина и ее муж, бывший офицер Юрий Давиденков, архитектор по профессии и многолетний председатель Русского дома, приехали в Сидней в 1929 году (по отдельности, он из Европы, а она из Харбина), но быстро обжились в маленькой русской общине Сиднея. Яркими событиями в довоенной жизни клуба были гастроли эмигрантского хора донских казаков Сержа Ярова в 1926 году (особенно примечательные тем, что десять участников этого хорового коллектива решили остаться в Австралии навсегда) и русской балерины Анны Павловой.

В первые послевоенные годы клубом заведовал Николай Хохлов, сменивший Давиденкова в 1941 году. Хохлов родился в Тяньцзине, в Австралию прибыл в 1939 году и сделался преуспевающим владельцем магазина радиоприемников в Бэнкстауне[650]. Клуб служил местом встреч для ветеранов Белой армии, монархистов, скаутских отрядов, молодежных союзов и так далее и имел ярко выраженную православную, националистическую и антикоммунистическую ориентацию. На повторном торжественном открытии клуба после пожара в 1951 году присутствовал архиепископ Феодор[651]. Анатолий Коновец руководил группой православной молодежи, собиравшей деньги на помощь перемещенным лицам в Берлине, а деятель НТС Глеб Бердников выступал с лекциями, в которых ругал коммунистическую партию СССР. Антикоммунистическая тема усилилась в послевоенные годы из-за соперничества с идейным противником – красным Русским общественным клубом, расположившимся неподалеку на Джордж-стрит, 727. Сообщали об уличных потасовках между членами этих двух клубов, и завсегдатаев Русского дома очень строго предупреждали (под страхом исключения), чтобы они ни в коем случае не заходили в подвал Русского общественного клуба (или в «дыру», как ее презрительно называли противники). Русские, которым были близки левые идеи, тоже смотрели на Русский дом с недоверием: для них это было место, где «делают пропаганду против Советского Союза», как выразился в 1952 году один репатриант из Австралии в беседе с сотрудником советских спецслужб[652].

Конечно, русская диаспора была по-настоящему немыслима без внутренних распрей, и в 1952 году меньшинство членов клуба, среди которых был Борис Домогацкий, восстала против «замкнутого характера» клуба, «отсутствия твердой национальной линии, неумения представить русских антибольшевиков перед австралийскими народом и властями», а также затягивания ремонта после пожара, случившегося в 1951 году. Вернули на работу «опытного и энергичного заведующего» Хохлова, многолетнего председателя клуба (который, по-видимому, ранее сложил с себя обязанности)[653]. Другой конфликт произошел в 1953 году, когда контроль над клубом безуспешно попытался захватить Русский антикоммунистический центр[654].

Клуб продолжал проводить различные культурные мероприятия и встречи: занятия для молодежной группы, уроки русского языка для детей, концерты балалаечников и домристов, выступления казачьих хоров, джазовые концерты и театральные постановки. В 1949 году молодежную группу возглавил Василий Куликов, бывший студент университета, растившего кадры для Гоминьдана в Китае. Выступала в клубе театральная труппа Василия Томского, созданная еще в Харбине. Один молодой ди-пи, приехавший в Сидней в 1953 году, попал в клуб на концерт, на котором выступали Мики Кэй (Дмитрий Киреевский) и «большой меланхоличный Серж Ермолл пел свои романсы, написанные им когда-то для известного Александра Вертинского»[655]. Игорь Смолянинов, бывший военнопленный и перемещенное лицо, который приехал в Австралию в 1950 году в возрасте тридцати лет, вспоминал клуб как место, где можно было «„забить козла“ (широко известное название игры домино), попивая пивко, послушать какой-нибудь доклад на родном языке. С некрасовским пониманием оценить достоинства солидных русских дам и фривольно помечтать, послушать последние свеженькие сплетни». Как докладывал в 1952 году в Москве один тайный советский агент (агитировавший за репатриацию), подавляющее большинство завсегдатаев «белогвардейского русского клуба» в Сиднее составляли бывшие перемещенные лица, но перемещенные лица вроде Смолянинова посещали не только белый клуб, но и конкурировавший с ним красный. Пока клуб находился на Джордж-стрит, он не имел разрешения на торговлю спиртным, но выпивку можно было купить в ирландском пабе по соседству. Субботними вечерами в клубе устраивались танцы: Гэри Нэш, встретивший там в начале 1950-х годов свою будущую жену Марину, вспоминал «маленький зал с лампами под абажурами, на которых были нарисованы [императорские] гербы с двуглавым орлом»[656].