Седьмого ноября, в десятую годовщину большевистской революции, белые русские приняли заметное и беспорядочное участие в нападении на советское консульство в Шанхае. Казаки во главе с генералом Глебовым объединились в особый отряд в Шанхайском добровольческом корпусе – изначально британской организации, созданной для защиты местных иностранных анклавов. Впоследствии этот отряд приобрел статус постоянного, в 1929 году в него входили 150 бойцов, а в первые месяцы им командовал капитан Николай Фомин. У казачьего отряда была своя форма, а также православная часовня, музей, библиотека, столовая, спортивная организация и оркестр. Хотя офицерам даже в ранге полковника приходилось служить там рядовыми, это, по крайней мере, была постоянная работа с окладом и правами. Отряд часто выполнял полицейские обязанности, и некоторые служившие в нем позднее поступили на работу в британскую или французскую муниципальную полицию[334]. Князь Георгий Ухтомский, приехавший в Шанхай из Харбина в 1933 году, стал одним из счастливчиков, которым удалось получить место в русском отряде французской муниципальной полиции. Туда же попал и «непримиримый антикоммунист» Аркадий Пикар (бывший семеновец, как и Леонид Сейфуллин). Некоторым русским повезло найти работу в Шанхайском городском совете, который предоставлял своим сотрудникам оплачиваемые отпуска и потом назначал пенсии[335].

Шанхай был важным центром международного революционного движения, воплощением которого был созданный в СССР Коминтерн, и важнейшим видом деятельности в городе была купля-продажа разведданных. В этой международной игре в шпионаж и контршпионаж участвовали многие русские, больше всех из них прославился Евгений Кожевников (известный также как Хованс, а еще как Юджин Пик)[336]. В Тяньцзине на британскую разведку работал Георгий Бинецкий; в Шанхае на французов работали Валентин Федуленко, приближенный генерала Глебова, и Григорий Бологов из Шанхайского комитета по делам русских эмигрантов[337]. Советские разведывательные службы размещались при советском консульстве (которое закрылось в 1927 году, но снова открылось в 1932 году, когда дипломатические отношения между двумя странами были восстановлены), и одна из стратегий советской разведки заключалась в том, чтобы переманивать белых русских и затем внедрять их в ряды Шанхайской муниципальной полиции. И это ведомство, в свою очередь, вовсю занималось контршпионажем – как отмечали некоторые, в ущерб своим прямым обязанностям, то есть борьбе с преступностью[338].

Преступность – бандитизм, торговля наркотиками, проституция, похищения людей, убийства – были такой же неотъемлемой частью жизни Шанхая, как и шпионаж, и порой первое было тесно связано со вторым. В 1920-е годы уровень преступности в городе заметно вырос, и в этом была «заслуга» в том числе и русских, особенно в том, что касалось торговли сексом. Шанхай манил молодых женщин из Харбина. Многие ехали туда, заключив контракт с агентами, которые сулили им блестящую карьеру, но в итоге на месте все сводилось к банальной проституции. Ситуация складывалась довольно тревожная, и она получила настолько широкую огласку, что в 1930 году в Шанхай явилась комиссия Лиги Наций по расследованию торговли женщинами и детьми на Востоке и начала расследовать случаи торговли «белыми рабынями». В отчете комиссии, выпущенном в 1935 году, сообщалось, что в Шанхае работают 755 русских профессиональных проституток, главным образом в районе Хункоу и во Французской концессии, и еще 890 женщин занимаются этим ремеслом время от времени, что в общей сложности составляло около 22,5 % от общего количества проживавших в Шанхае русских женщин в возрасте от 16 до 45 лет[339].

В 1930-е годы положение русских в Шанхае несколько улучшилось: люди понемногу освоились. Иван Гартунг, переехавший в Шанхай в начале 1930-х, сумел получить профессию инженера во французском колледже и устроился на работу архитектором во Французской концессии. Некоторые эмигранты нашли работу в Шанхайской энергетической компании. Обычно туда брали инженеров, иногда бывших военных, чаще всего тех, кто получил специальность в Харбине. Среди тех, кто устроился в Шанхайскую энергетическую компанию, было и несколько лидеров русской общины – например, капитан Николай Фомин и барон Алексей Медем, бывший морской офицер русского флота, живший в Шанхае с середины 1920-х годов[340].

По-настоящему разбогатеть в Шанхае удавалось чаще всего русским евреям, которые, как вспоминал Сэм Мошинский, «охотно хватались за любые возможности, какие только представлялись в этом невероятном экономическом климате с полной свободой конкуренции, и в итоге обычно преуспевали». Среди богатейших и самых уважаемых граждан Шанхая были багдадские евреи – например, семьи Сассун и Хардун. Хотя русским евреям (в большинстве своем эмигрантам, бежавшим из России после революции, как и белые русские) до тех богачей было очень далеко, Шлёма (Соломон) Мошинский, дед Сэма Мошинского, завел фабрику по изготовлению картонных коробок и со временем, нажив капиталы, стал покупать землю и недвижимость. (Экономкой в их семье работала обедневшая дворянка из белых русских.) Преуспевал и отец Гарри Тригубова, застройщик; впоследствии его сын, уже переселившись в Австралию, будет жить припеваючи и держать китайскую прислугу[341].

В Тяньцзине к 1930-м годам сложился средний класс, состоявший из русских и русских евреев. Отец Георгия Натинга был врачом с обширной практикой; отец Ларри Сицкого работал в компании British American Tobacco и жил как обеспеченный человек в тяньцзиньской Французской концессии. Некоторые русские работали даже в Нанкине, в правительстве Чан Кайши, или в Китайской академии. Генерал Петр Бурлин на протяжении почти двадцати лет преподавал военную науку в Китайской военной академии в Нанкине, Чанше и Чунцине. Сам факт, что в 1932 году его взяли на работу в нанкинское правительство, сочли настолько важным, что Шанхайская военная полиция упомянула об этом в своем разведдонесении. После того как коммунисты нанесли поражение Гоминьдану в 1949 году, Бурлин ненадолго уехал вместе с гоминьдановскими войсками на Тайвань, а потом эмигрировал в Австралию. Иван Гапанович, видный ученый, уехавший в 1920-е годы из Владивостока, стал профессором и в 1931 году преподавал российскую историю в Национальном университете Цинхуа в Пекине[342].

Хотя во многих известиях того времени сообщается о том, что русские выполняли ту же черную и низкооплачиваемую работу, что и китайцы (по-видимому, работая вместе с ними), мемуаристы редко упоминают о таких тесных контактах. Один тяньцзиньский мемуарист считал, что русские общались с китайцами даже реже, чем британцы, французы или американцы, потому что не имели с ними дел в качестве дипломатов, миссионеров или работодателей, и что еще реже вступали с ними в браки, чем иностранцы, имевшие более высокий статус. Из дальней родни Тарасовых по меньшей мере один родственник (работавший в китайской полиции в Тяньцзине) бегло говорил по-японски и по-китайски, но сам Гэри Нэш и его друзья знали по-китайски лишь несколько десятков слов, только чтобы суметь объясниться с возчиками рикш и лавочниками: