Поскольку у Австралии не было в послевоенной Германии своего гражданского представительства, было решено, что назначенная австралийским министерством иммиграции комиссия для отбора мигрантов будет действовать под общим надзором австралийской военной миссии в Берлине[176]. Джордж Винсент Гринхалг, чиновник миграционной службы Британского Содружества в Берлине, возглавлял отборочную комиссию, которая поначалу состояла из двух сотрудников иммиграционной службы, одного военного врача и сотрудника армейской разведки и с октября 1947 года была развернута в германском Бад-Пирмонте в британской зоне оккупации[177]. Члены комиссии были новичками: они ничего не знали о Европе вообще и о перемещенных лицах в частности, и им приходилось всецело полагаться на помощь переводчиков (обычно из числа самих ди-пи)[178]. Их опросник коряво перевели на немецкий. При принятии решений об отборе кандидатов комиссия уже зависела от IRO, которая предварительно отбирала заявки тех ди-пи, с кем предстояло провести беседы[179]. Колуэлл рассказывал:

Очень распространено было предубеждение против «интеллектуалов, специалистов и студентов». Генерал-майор Фредерик Галлеган, глава австралийской военной миссии, занял ту же позицию и предупредил ди-пи, что «здесь не будут предоставлять ни малейших привилегий» представителям этих групп[181]. Под словом «здесь» он, вероятно, подразумевал Германию, однако по-настоящему речь шла об Австралии. У профессионалов из числа ди-пи старались отбить желание переселиться в Австралию уже на этапе подачи заявок: ведь требовалось согласиться на отбывание двухлетней трудовой повинности по направлению австралийского правительства. Кроме того, Австралия выставляла повышенные требования к уровню физического здоровья будущих иммигрантов. Члены австралийской отборочной комиссии отвергли больше кандидатур по медицинским показаниям, чем комиссии других стран: более 50 % кандидатов, прошедших собеседование, получили отказ по причине выявленных небольших недостатков – таких, например, как «малый рост». Отбраковывали и перемещенных лиц с протезами ног или их дефектами, потерявших глаз. Не желала Австралия принимать людей с варикозным расширением вен, конъюнктивитом, дерматитом и испорченными зубами, потому что считалось, что мигранты часто используют подобные недуги как отговорки, чтобы бросить тяжелую работу и поскорее вернуться в город[182].

Оказалось, что найти достаточное количество мигрантов, пригодных для тяжелого ручного труда, намного сложнее, чем думали в Австралии поначалу. Это стало понятно, когда в конце 1947 года на борт парохода «Генерал Стюарт Хейнцельман» взошла первая группа из 844 мигрантов – латыши и прочие прибалты из числа ди-пи. Первая трудность состояла в том, что эти люди уже привычно лгали о своем происхождении, когда отвечали на вопросы отборочных комиссий; вторая заключалась в том, что и сами австралийцы пренебрегли рекомендованными правилами отбора и отдавали предпочтение тем кандидатам, кто хоть немного знал английский, – то есть тем самым образованным специалистам, которых Австралия как раз и не желала брать. Таким образом, среди пассажиров «Хейнцельмана» почти не видно было «тружеников и тружениц с мозолистыми руками», о каких мечтал Колуэлл. А за время плавания многие из них претерпели удивительные метаморфозы и к моменту прибытия в порт назначения превратились из пролетариев в образованных представителей среднего класса.

Из мужчин, взошедших на борт парохода, 586 человек были записаны рабочими и 142 – крестьянами (более или менее в соответствии с изначальными рекомендациями), а среди женщин-мигранток насчитывалось 77 домашних работниц и официанток, 32 машинистки и 6 младших медсестер. Ни один мужчина, ни одна женщина не значились в списках как квалифицированные специалисты[183].

А вот по прибытии встречавших корабль сотрудников иммиграционной службы приятно удивило, что очень многие мигранты говорят по-английски и вообще, оказывается, «очень приличные» люди (то есть благопристойного вида, с правильной речью, явно из среднего класса). У одной из «официанток», как выяснилось, имелся диплом историка, она окончила Рижский университет и работала археологом в музее; другая изучала медицину в Гейдельбергском университете, а третья когда-то преподавала теологию. Мужчины тоже, как обнаружилось, были в прошлом юристами, дипломатами и оперными певцами[184].

Отсутствие «русских» или «советских граждан» в номенклатуре австралийской отборочной комиссии отражало общую практику, которой придерживались и международные организации, занимавшиеся беженцами, и западные оккупационные режимы в Европе. В удостоверения перемещенных лиц редко вписывалась национальность «русский» или «гражданин СССР», ведь Советский Союз требовал насильно репатриировать всех этих людей. Не вполне понятное обозначение «украинец / украинка» впервые начали вносить в удостоверения ди-пи в марте 1947 года, и то лишь после жарких споров среди западных союзников о том, можно ли такое писать, ведь нет же такого государства – Украина[185].

Однако украинское лобби в Северной Америке оказалось очень напористым, и к тому же имелся обнадеживающий прецедент: в США уже признали существование национальности «еврей», хотя еврейское государство появилось на карте мира только в 1948 году. И между властями западных стран возникла рабочая договоренность: не различать украинцев польского (то есть западноукраинского) и советского происхождения. На практическом уровне это означало, что бывшие советские украинцы не подлежат репатриации – наравне с выходцами с Западной Украины. Неясно, хорошо ли разобрались австралийские иммиграционные чиновники в этих тонкостях и желали ли они вообще в них вникать; возможно, они просто думали, что все украинцы до войны были гражданами Польши. В любом случае, если IRO направляла к ним кандидатов на переселение, которые в документах значились украинцами, никто не пытался это оспорить.

Однако к появлению еще менее понятного обозначения «белый русский» в качестве национальности IRO уже не имела отношения. По-видимому, оно возникло стараниями самих ди-пи – белорусов, которые осаждали австралийскую отборочную комиссию требованиями включить их в список предпочтительных национальностей. Белоруссия граничит с Украиной, и обе они прилегают к России у западной ее границы, история раздела Белоруссии между Советским Союзом и Польшей очень напоминала историю Украины. Само название Белоруссия, Белая Русь, вводило в заблуждение, потому иногда его переводили на английский буквально – как White Russia, и белорусов соответственно называли White Russians – белыми русскими. Эта закулисная борьба белорусов была частью их общего стремления добиться для себя такого же признания отдельным народом, какое украинцы, тоже не имевшие отдельного государства, уже получили в 1927 году. Галлеган передал требования белорусов в Канберру, добавив от себя, что это «очень хорошие ребята», и посоветовал включить их в список приоритетных национальностей, хотя сам он и не вполне понял, кто они такие. «Эти самые белые русские, – писал он, – по-видимому, белые русины или белорусы». («Русины» здесь – просто подхваченное без понимания слово: его любили использовать сами белорусские националисты, стремившиеся к международному признанию белорусов как отдельной нации.) Канберра поддалась на уговоры и внесла в свой список «белых русских». Но тут была одна загвоздка: так уже называли русских эмигрантов первой волны. Естественно, вскоре возникла путаница, а потом оказалось, что именно так чаще всего и трактуется это выражение. В июне 1949 года министерство иммиграции, говоря о белых русских без гражданства как о группе, внесенной в список приоритетных национальностей для массового переселения в Австралию в августе 1948 года, имело в виду отнюдь не уроженцев Белоруссии, а именно довоенных эмигрантов[186].