Значит, все дело в том, какой ты есть сам человек, товарищ начальник заставы. Как оцениваешь явления, какие открываешь горизонты перед людьми.

Устав на заставе начинается с тебя.

2

— Папа, какие у нас сегодня пироги с абрикосами, пальчики оближешь! — встречает его дома Светлана.

— А что за праздник? — спрашивает Шкред.

— Никакого праздника нет, просто у мамы хорошее настроение, и она всем решила сделать приятное.

— Это хорошо, когда у нашей мамы хорошее настроение, — сказал он и слегка потрепал волосы дочурки. — А что Алеша? Слушается он вас с мамой?

— Слушается. Только не всегда, — объявила Светлана и опустила глаза.

— Алексей! Алеша! — позвал Степан Федорович сына. — Чем ты сегодня намерен заниматься? — спросил он, когда сын стал перед ним.

— С солдатами КСП обрабатывать буду.

— А ты у меня разрешения спросил?

— Вот я и спрашиваю. Можно? — умоляюще посмотрел он на отца.

— Теперь иди. Разрешаю, — улыбаясь каким-то своим мыслям, посмотрел ему вслед Шкред.

Подошла сонная еще, в пижаме, Надюша, встала рядышком с папой, ожидая своей доли внимания. Он посадил ее на колени, поцеловал в макушку.

— Хорошо поспала?

— Да, — пролепетала она.

— И сны страшные не снились?

— Нет. Не снились. Потом про конька-горбунка видела, но он был не страшный.

— А кто тебе про конька-горбунка рассказывал, Света?

— Нет. Мамочка завтра читала. — Он улыбнулся.

— Опять ты путаешь, дочурка. Не завтра, а вчера. Вчера вечером. Так ведь?

— Так, — сказала Надя, доверчиво посмотрев на него.

Степан Федорович прошел в ванную, открыл воду и, пофыркивая, плеснул в лицо пригоршню холодной воды. Потом еще одну. Еще. Освежился и, быстро, одевшись, заглянул на кухню, где у плиты стояла раскрасневшаяся Маша. Глаза ее сияли. Ей всегда было приятно, когда он прибегал домой, хоть на минуточку — радости на целый день хватало.

— Степан, а завтрак? — вдогонку крикнула она. Но Степан уже сошел с крыльца и спешил на заставу, где ему предстояло инструктировать наряды, проверять порядок в помещениях, узнать, кто будет работать на оборудовании КСП, как подготовились к боевой и строевой подготовке.

Шкред шагает по гулким деревянным коридорам, осматривает оружие, заглядывает в спальни, в комнату дежурного, наконец, проходит в канцелярию.

Вошли, встали перед ним навытяжку рядовые Мишин и Козлов в рабочей одежде.

— Доброе утро, — говорит капитан Шкред. — Как настроение?

— Нормальное, товарищ капитан, — весело отвечают солдаты.

— Значит, вы сегодня на тракторе. Надо обработать участок на левом фланге, у мостика, в низине. Задачу поняли?

— Так точно.

— Выполняйте!

Они поняли бы его и без этих, сказанных накоротке слов, потому что знали положение дел. Капитан старается, заботится, прежде всего, о них, о солдатах, о том, чтобы легче было нести службу нарядам, чтобы не допустить безнаказанного нарушения границы.

И они стараются работать тоже с полной отдачей. Что движет их действиями? Чувство долга? Стремление видеть заставу в числе лучших? И то и другое.

Шкред знает: он должен вникать в настроение людей, держать, как говорится, руку на пульсе заставской жизни, поддерживать необходимый ритм, дух соревнования и, главное, постоянную боеготовность.

Пока он не особенно доволен тем, как идут дела, видит просчеты, недоделки, но надеется, что это издержки роста: после первых упорных дней перелом все-таки наступил. Люди почувствовали ответственность за честь заставы, добросовестно готовятся к итоговой проверке.

Во дворе марширует отделение пограничников. Шкред отошел в сторонку, наблюдает. «Уважаю строй, — как-то сказал он своему замполиту. — В строю солдат утверждает себя, силу свою чувствует… Строй воспитывает сплоченность, слитность с коллективом…» Хорошо идут пограничники, ладно, и Шкред, спокойный, выходит за территорию, где сержант Дымов тренирует в стрельбе отстающих. «Как у них там? Еще многовато неудов по стрельбе имеется…» — Идет Шкред легко, по-пограничному расчетливо, и вот уже заскользили впереди фанерные мишени — грязно-зеленоватые, почти сливающиеся с землей. Пограничники, залегшие на рубеже, били короткими очередями по этим, новым для них целям,

— Не торопитесь! Не рвите! Огонь! — терпеливо, слегка охрипшим уже голосом повторял сержант Дымов.

Шкред постоял-постоял, потом решительно подошел к сержанту:

— Меняйте скорость перемещения мишеней. Для тех, кто бьет метко — увеличьте дистанцию! Не бойтесь инициативы, выдумки.

Он доволен. Глядя на командира и у солдат настроение боевое, и энтузиазма на целую ударную стройку хватит… Шкред поймал себя на мысли о стройке. «А что? Оборудуем КСП, проверим, отремонтируем технические средства — тогда можно будет и о строительстве нового здания заставы подумать… Поднимется новый дом… А шеф — колхоз-миллионер — поможет материалами», — размечтался он.

За поворотом показались бегущие, как на кроссе, солдаты. Их много, они дружно громыхают сапогами по асфальтированному шоссе. Пот стекает по обнаженным спинам. «Вот бы увидели их сейчас мамы! — весело думает Шкред, — каковы их сыновья стали! Ничего, это только на пользу… Задержание в любое время суток может случиться, воинская тренировка постоянно требуется…»

Шкред уже подходил к заставе, когда увидел, что от проходной к нему направляется колхозный бригадир Селиванов. Брюки у Селиванова заправлены в сапоги, рабочий пиджак сидит, словно тельняшка на матросе, вплотную обтягивая сильное тело, и походка говорила о том, что он в свое время проходил службу в морских частях.

— А я только недавно о вас думал, — встретил его широкой улыбкой начальник заставы.

— Хоть подумаете — и то награда! — также доброжелательно улыбнулся бригадир. — Видно, помощи нашей не требуется? И стройматериалы не нужны?

— Попадание в самую точку! — засмеялся Шкред. — Обязательно зайду! — Он шел рядом с приземистым Селивановым и казался еще выше, прямее, в своей шинели, застегнутой на все пуговицы.

Дул свежий ветер, и Шкред, ощутив его тугие порывы, сказал:

— Пожалуй, к следующему лету строиться будем, тогда и попрошу.

— Своим пограничникам всегда поможем, а как же, — сказал бригадир.

— Проходите, — попросил его Шкред, пропуская впереди себя.

В канцелярии Шкред уселся за большой письменный стол и на секунду задумался, сложив праздно руки с длинными тонкими пальцами. Сейчас он походил не на военного человека, начальника заставы, а скорее на учителя, отдыхающего после долгого учебного дня. Но вот голубые глаза, иногда отливающие сталью, поднялись, вопросительно посмотрели на бригадира, как бы спрашивая: «А вы с чем, собственно, пожаловали?»

— Я медку вам принес. Еще с осени осталось. Детишкам вашим, жене, — отозвался бригадир на молчаливый вопрос Шкреда.

— Спасибо. Большое спасибо, — снова внимательно посмотрел Шкред бригадиру в глаза. — Только у нас говорят: «И мед не сладок, коль один ешь». Давайте-ка отнесем в столовую, и вы сами повару скажете: колхозники угощают. Чтоб сил у ребят прибавилось для службы. Пейте чаек с медом, не торопясь, со вкусом, как дома, и нас, добрых соседей, вспоминайте.

Бригадир согласно кивнул, и они вместе направились в столовую.

— Иванов! — позвал Шкред повара. — Тут шефы нам подарочек сделали. Придут наряды со службы, пусть чайку с медком отведают. Может, родные места вспомнят. Это и приятно и для всех нас полезно.

— А как дела в колхозе? Как с выполнением планов? — вдруг участливо спросил Шкред. — Слышал, вы взяли обязательства весенние работы досрочно завершить?

— Не совсем так. Уже завершили!

— Поздравляю! Если нужна наша помощь — пожалуйста. Вы знаете, никогда не откажем. — Бригадир молча пожал ему руку и ушел по своим колхозным делам.

Провожая его до двери, Шкред столкнулся в коридоре с новичком — рядовым Савченко. Едва отросший ежик волос делал его похожим скорее на цыпленка, чем на солдата; Савченко, как показалось Шкреду, намеренно поджидал его. «Ну и тощ, — подумал Степан Федорович, но тут же вспомнил утешительное: — Только прибыл, ничего, полгодика послужит — возмужает, нальется силой!»