Мокрая лошадиная голова смотрела на охотника. Конь моргал, словно хотел что-то сказать. Он был напуган не меньше хозяина. Толай в испуге начал пятится.

Лошадиная голова заржала снова. От неожиданности охотник свалился с лодки за борт и почувствовал, как кто-то с силой ударил его по щеке.

— Вставай Толай! Вставай! — Тамара изо всех сил тормошила своего мужа.

Толай с трудом открыл глаза и вымученным взглядом посмотрел на супругу. Он чувствовал себя измотанным, словно не спал вовсе. Голова болела, нога саднила, мысли путались. Неприятный сон выкачал все его жизненные соки.

— Бог мой Тамара. Что у вас стряслось? Убивают кого? — пробормотал Толай. Супруга не оценила юмора и вновь запричитала.

— Вставай говорю! Салгыну совсем худо.

— Папа! Салгын умирает. — послышался тихий и мягкий голос Ольки. Дочка стояла в дверном проеме. Она прикусила свою нижнюю губу и обеспокоенным взглядом смотрела на отца. В ее глазах стояли слёзы. Олька любила коня не меньше своего отца. — Сделай что-нибудь.

Толай поспешил встать. В сознании еще всплывали картины недоброго сна. Мысли блуждали. Одевшись, он вышел во двор и направился к конюшне. По двору разносились лошадиные хрипы и ржание. Салгын задыхался.

— Как себя чувствуешь друг мой. — Толай подошел к лежавшему на соломенном настиле коню. Конь узнал своего хозяина. Они встретились взглядом. Салгын тяжело дышал. Хрипел. Но он был рад увидеть Толая. Из больших карих глаз коня покатились две обреченные слезы. Охотник присел рядом. — Что с тобой?

— Ты его вылечишь? — Запричитала Олька. Она не входила в конюшню. Стояла поодаль. Тамара стояла рядом с ней и молчала. Мысли раз за разом возвращались к нехорошему подарку, что Толай привез ночью в их дом.

— Не знаю Олька. Нужно за Очаном сбегать. Может он чем-то поможет. — ответил Толай.

— Давай живо к Очану. Пусть придет. — приказным тоном обратилась Тамара к дочери, хотя Олька и без того уже метнулась к калитке. Через минуту девчушка скрылась из виду.

Тамара подошла к мужу и стала рядом.

— К нему кто-то ночью приходил. — тихо сказала она.

Толай посмотрел на жену. Затем перевел взгляд и осмотрелся. У изголовья Салгына на сырой земле четко вырисовывались два отпечатка женских ног. Нечеткие следы прослеживались по всей конюшне и выходили во двор.

— Ты видела кто это был?

— Нет. Я обнаружила следы утром. — ответила Тамара.

— А собаки что? Молчали?

— Собаки тоже пропали. — супруга укоризненно посмотрела на Толая. — Верни гребень Толай! Верни!

— Угомонись! Я сам решу, что делать. — рыкнул Толай. — Лучше воды принеси.

Тамара недовольно фыркнула, схватила ведро и пошла к колодцу.

Коню стало совсем дурно. Дыхание участилось. Казалось, что всего сибирского воздуха ему не хватит. Толай погладил друга. На руках остались большие пряди гривы. Салгын облазил.

Спустя несколько минут вернулась Тамара с ведром колодезной воды. Салгын послушно окунул голову в ведро и принялся утолять жажду. По черной конской морде поползли белые черви.

— Что за черт! — Толай убрал ведро и вылил воду. С десяток белых червей, напоминающих опарышей вместе с водой, оказались на земле. — Где ты набирала эту воду? Из лужи что ли?

— Из какой лужи Толай! — возмутилась супруга. — Из нашего колодца набрала. Вода была чистая!

— А черви откуда?

— А мне почем знать!

Конь, словно в ответ на повисший вопрос, показал свои зубы. Гнилые, кровоточащие, с червоточинами и белыми паразитами, заполнившими весь рот. Толай, в отвращении, отпрянул от коня и даже перекрестился на христианский манер.

— Бесовщина какая-то! — охотник в нерешительности и беспомощности стоял рядом с женой. Он не знал, что делать в таких случаях. Единственная мысль, которая его посещала — пристрелить коня, чтобы не мучился. Оставалась одна надежда — местный шаман Очан. Благо быстроногая Олька живо обернулась вместе с ним.

Несмотря на засилье христианства, во многих уголках страны все еще сохранились народные традиции, шаманизм, вера в духов, домовых да водяных. Всё смешалось в один причудливый узел, кашу из славянско-тюркских приданий и сказок. Поэтому в одной Шорской деревне могли быть как шаманы, так и ведьмы.

— Я привела Очана! — Олька забежала в конюшню и прервала молчание родителей.

— Где он?

— Остался у калитки почему-то. — пожала плечами Олька. — Что с Салгыном? Что у него с зубами? — трудно было не заметить, что коню стало хуже. — У него во рту черви!

Толай ничего не ответил. Да и ответа у него не было. Он молча направился к калитке, где его ожидал старый друг. Очан приветливо улыбнулся. Он стоял у прохода во двор как вкопанный и чего-то ждал.

— Ты чего не заходишь? — спросил Толай.

— Ты же знаешь. Я не могу, пока мне на разрешит войти хозяин. — развел руками Очан. — Можно мне войти?

— Только тебя и ждем! Конечно, проходи. Без тебя не разобраться.

Очан, все также с улыбкой, ступил за калитку и замер, с таким выражением лица, словно случился Армагеддон, а он совсем про него запамятовал.

— Что случилось? — удивился Толай.

Не прошло и секунды, как неистово заржал конь. Раздались женские крики. Салгын в бешенстве покинул конюшню, разнес изгородь и помчался в сторону деревенского моста, оставляя за собой кровавый след, выпадающие волосы и зубы.

— Суг Ээзи… — тихо ответил Очан, провожая глазами взбесившегося коня. Но Толай его не слышал. Он бросился к конюшне, чтобы проверить, все ли в порядке с женой и дочкой.

На его счастье, с домочадцами ничего не случилось. Они были немного напуганы, удивлены, но целы и невредимы. Перекинувшись с ними парой заботливых фраз, Толай бросился в погоню за Салгыном. Очан не суетясь, мерным спокойным шагом, также последовал за другом.

Изумленные односельчане подсказывали куда направился конь. Указывали пальцем, что-то кричали, спрашивали да причитали. Одним словом — навёл Салгын шороху в деревне.

За пригорком опять раздалось лошадиное ржание и треск ломающихся досок. Затем всплеск воды и более ничего. Стало быть, Салгын добрался до моста. Толай сбавил шаг. Можно было не торопиться.

Деревянный мост через небольшой приток Томи стоит на возвышенности. Речка в этом месте мелкая. Отовсюду торчат острые камни. И если Салгын не убился, то точно покалечился.

Не самое приятное зрелище ожидало Толая на мосту. Конь выбил перила и бросился в реку. Искалеченная туша бедняги плавала на мелководье, а голова вовсе отсутствовала.

— Смотри Астам, головы нет! — деревня на события не богата, и естественно сбежались все местные мальчишки, чтобы полюбопытствовать, что же стряслось. Вскоре начали подтягиваться прочие праздные зеваки.

Река напиталась багряной лошадиной кровью. Салгын был мертв.

Толай и Очан спустились к реке. Осмотрелись. Головы действительно не было.

— Видимо Суг Ээзи забрала в качестве трофея. — спокойно ответил Очан. Он вгляделся в заросли камыша, перевел взгляд в пучину вод. — Здесь она. Чувствую. Смотрит очень пристально… и смотрит на тебя.

Толай ничего не ответил. Местные тем временем начали тоже спускаться к реке, чтобы рассмотреть погибшего коня. Помимо всего прочего, в событиях сегодняшнего утра был замешан местный шаман. Стало быть, без его фокусов не обошлось. Посыпались вопросы. Не получая внятных ответов, люди придумывали их себе сами. Как из рога изобилия посыпались истории про чертей, духов, сатану. Приплели сюда и местную ведунью Агафью.

— Кто такая Суг Ээзи? — после долгого молчания спросил Толай.

— Не здесь. — Очан покачал головой. — Приходи ко мне через пару часов. Расскажу.

— С конем-то что делать?

— Мой тебе совет. Если кому нужно — пусть берут конину. Не продавай. Себе не бери. До дома не донесешь — сгниёт.

Толай не стал резать верного коня на части. Он еще долго сидел возле его туши. Прохладный осенний ветер разогнал всех любопытных по своим делам. Обуянный мрачными думами, охотник взвешивал все за и против. За гребень можно было получить хорошие деньги. Купить новое ружье. Нельзя охотнику без оружия. Это его хлеб.