«Большая черная птица вскочила на голову. Кажется, так выглядит ворона. Она больно впилась когтями в затылок и нахально поглядывала на меня круглыми блестящими глазами. Ей этого оказалось мало, наглая птица принялась клевать в висок»…

Женщина определенно проснулась. Рука смяла полотно. Она поняла, что где-то лежит. Свежий ветерок приятно обдувал лицо. Но голова! Она не просто болела, раскалывалась от боли! Не хотелось открывать глаза. Усилием воли она разлепила налитые тяжестью веки. Она действительно лежала на небольшой кровати, укрытая простыней. Рядом с кроватью стояла высокая палка, тонкая трубка от которой тянулась в правую руку. Стены салатного цвета и белый потолок в узкой незнакомой комнате. Она что, в больнице? Как же болит голова!

– Ух ты, проснулась! – раздался голос со стороны окна.

На краешке её кровати, придвинутой вплотную к раскрытому окну, стояла на коленях молодая девушка. Вернее, колени стояли на кровати, ступни свешивались, а сама девушка лежала животом на подоконнике, высовываясь в окно.

– Извини, я тут на твоей кровати расположилась. Ты все равно спишь, а ко мне Пашка вот-вот прийти должен, – торопливо объяснила она. – Меня Полина зовут, а тебя как?

Она напряглась. «Соня, кажется, меня зовут Соня». – Пронеслось в голове. – «Или нет?» Невозможно думать о чем-то, когда невыносимо болит голова.

Она устало закрыла глаза. Сквозь сизый туман женщина с узким породистым лицом ласково посмотрела на неё. Выразительные серые глаза, пепельные волосы собраны в небрежный узел на макушке, тонкой рукой она поправляет выбившиеся прядки мягких волос. «Вероника, Ника, доченька», – зовет она её.

«Мама? Это же моя мама!»

Она резко открыла глаза.

– Меня зовут Вероника. Ника.

– Вот и хорошо, познакомились, – девушка спустилась с окна. – Я позову медсестру. Ты вторые сутки спишь. Думаю, тебе снотворное капают. Надо сказать, что ты проснулась.

Полина встала перед кроватью Ники. Ничего себе! В какой же переделке побывала эта девушка? Правая рука в гипсе, голова забинтована, а на половину лица лег один сплошной багровый синяк. По контрасту вторая половина лица, где нет отека, сияет молодой гладкой кожей. Губы яркие, сочные, а зеленоватые глаза обрамлены густыми темными ресницами. «Она совсем молодая, от силы – 20 лет».

– Мы в больнице? – Спросила Ника.

– Да, в районной, в Ордынке. Где же еще можно быть в таком виде?

– А что с тобой случилось?

– На машине с Пашкой ехали, в аварию попали. Пашке хоть бы что, а я здесь оказалась. А у нас с ним свадьба через месяц.

– А я?

– Тебя из реки выловили. Головой ты сильно ударилась, и ребра треснули, я слышала, врач говорил. Документов при тебе не было. Тебя фотографировали, чтобы фото по телевидению показать и в газете местной напечатать. Хорошо, что ты проснулась и всё вспомнила. Щас, за медсестрой сбегаю.

Полина выскочила из двери. «Вспомнила. А что я вспомнила? Что меня зовут Вероника. Мама называет меня Ника. И все! Больше ничего не помню».

Ника закрыла глаза. Хорошо бы сейчас к маме. Но мамы нет. Она умерла. Ника уверена, знает точно, что мама умерла. Сердце больно сжалось, и слеза скатилась по щеке. Но кто-то у неё есть? Дима! Кто это? Чье-то лицо стало проступать, как сквозь туман…

Дверь шумно распахивается. Две женщины возникают перед кроватью Ники. Одна энергичная, полная, белый халат чуть не лопается на пышной груди. Из-под белой шапочки кокетливо выбиваются рыжие кудряшки. «Медсестра», – определила Ника. Вторая женщина – пожилая, худенькая, одета в простое летнее цветастое платье. Белые седые волосы коротко подстрижены. Морщинистые загорелые руки придерживают халат, наброшенный на плечи. Близко посаженные темные глаза с тревогой смотрят на Нику.

– Господи! Неужели Ника? Да, это она. Я сразу узнала её, когда по телевизору показали. Вероника Андреевна Карева. Так и запишите, – поворачивается она к медсестре.

Женщина опускается на стул возле кровати.

– А год рождения больной знаете? – Спрашивает медсестра.

– Знаю. В девятом году ей 20 было, значит, девятьсот восемьдесят девятый. Ника, моя девочка, как же это так! Ну, ничего, главное, живая. Все будет хорошо, я тебе обещаю. Ты помнишь меня? Я Ксения! Ксюша!

Шершавая рука осторожно гладит Нику по макушке. Ника не помнит, кто такая Ксения, но ей приятно. Она закрывает глаза и проваливается в сон.

… Девушка со светлыми волосами входит в комнату. Она обнимает Нику. Приятное тепло растекается по телу. «Ника, не бойся, я помогу тебе». Девушка плывет в воздухе. Она кружится и танцует, невесомая и легкая. Белое платье развевается вокруг неё. Свежий ветерок касается лица Ники…

Следующее утро началось более приятно и спокойно, без резкой головной боли. Хотя под повязкой на голове ощущалась тяжесть и временами что-то пульсировало. Завтрак принесли в палату. Медсестра поставила на тумбочку тарелку с кашей, лежащей серым скользким комком, и вторую – с куском хлеба, ломтиком сыра и кубиком масла, из эмалированного круглого чайника налила чай в стакан. Ника слегка поковыряла кашу, но чай отхлебнула с жадностью. Из хлеба, масла и сыра сделала бутерброд, но сжевала половину, решив оставить остальное на потом. Завернула остатки в салфетку и положила в пустую тумбочку.

Захотелось осмотреть себя, чтобы оценить свое состояние. Ника откинула простыню, обнаружив лишь короткую ситцевую рубашку, и пошевелила ногами. Движение отозвалось болью в правом колене. Правое колено выглядело значительно толще левого. Отек сопровождался сизым синяком. Ника попыталась сесть. Правая рука плохо слушалась и болела, но Ника натянула висевший на спинке кровати халат, одной рукой застегнула три пуговицы и доковыляла до санузла. Осторожно левой рукой умылась холодной водой, вернулась, но уронила полотенце на пол. Ника присела на край кровати и, стиснув зубы от напряжения, нагнулась, чтобы достать его.

– Что это за упражнения? – зычный голос прервал попытку Ники. – Больная, вам назначен постельный режим.

– Ой, обход! – Полина отпрянула от окна и легла в кровать, Ника последовала её примеру.

– Никишина, а вы что скачете, как заяц? Выпишу с нарушением режима! Больничный не оплатят!

– Виктор Иванович, я больше не буду, – заныла Полина. – А когда мне гипс снимут?

– Через месяц, если все срастется нормально.

– Хорошо, срастется, я обещаю. Но можно чуть пораньше снять гипс? У меня же свадьба. И платье уже куплено, открытое. Никак нельзя, чтобы гипс.

– Посмотрим на ваше поведение.

Врач подошел в Нике.

– Карева, как вы себя чувствуете? Вижу, вам значительно лучше. Голова болит?

– Побаливает.

– Сегодня еще покапаем. А завтра на МРТ. И лежать. Следователь хотел подъехать. Я разрешил ему 10 минут побеседовать с вами. Сможете отвечать на его вопросы?

– Наверное, смогу.

Врач покинул палату. Ника подняла подушку повыше и натянула одеяло до подмышек. Она осторожно ощупала голову левой рукой. Повязка вокруг головы, но больно только впереди, посреди лба.

– Полина, у меня нет синяков под глазами?

– Нет, ты же рассекла лоб, кровь вытекала – синяков нет. Тебе даже на свадьбу можно, если шляпку надеть поглубже. И лицо почти чистое, сбоку ободралась, но это ерунда, кремом тональным замазать и тип-топ, – Полина села на стул рядом с кроватью Ники.

– Чего хорошего? Нога отекла, и рука не слушается, – отозвалась Ника.

– Длинное платье скроет. А вот я что буду делать?

– Может отложить свадьбу?

– Ты что! Ресторан оплачен, приглашения всем разосланы. Не представляешь, чего мне стоило Павла к этой свадьбе подвести. Кобелина ещё тот!

– Зачем замуж за такого идти? Ты молодая и симпатичная. Найдешь себе приличного парня.

– Ника, а ты замужем?

Вопрос вгоняет Нику в ступор. «Муж, жених, свадьба, белое платье, кольца. Засыпать и просыпаться вместе. Нет, не помню ничего такого».