- Полагаю – да! Но наносить урон нашим вэ-вэ-эс – не хочу! Думаю, как командир Вы примете правильное решение!

Тот цыкнул зубом, опять дернул уголком рта, но, чуть задумавшись, кивнул головой.

- Ладно! Не буду портить вечер… такой женщине! – развернулся почти строево! и ушел к своему столику.

Фатьма все это время стояла, замерев и не дыша, вцепившись руками в рукав куртки Косова.

- М-да… погуляли. А где этот хмырь… Калошин? – спросил он у подруги.

Она чуть ожила, но продолжала смотреть на него несколько… испугано.

- Этот… хмырь сидит у себя за столом! Я его отшила! Правда-правда, Ванечка! – она обняла-обхватила его за плечи, - ну ты что? Ничего же не было!

- Ага… не было. А кто тебя за попу тискал?

Она смутилась, промолчала.

- Пошли… за стол. Кофе хочу! Крепкий! Чего-то я охмелел!

Они вернулись за стол. В ожидании кофе, Фатьма молчала, отводя от него взгляд.

- Так… даме – мороженного! И ликер! Какой у Вас есть?

Еще помолчали.

- Я что… здорово пьян?

Она чуть осмелела, посмотрела на него:

- Да нет… в общем-то. Вполне трезвым выглядишь. Только… лицо у тебя было… и глаза – бешенные! Я испугалась, Ваня!

- Ладно, все! Сам дурак! Нужно было и правда – дома сидеть! В тепле и уюте! И не подвергать… подругу… всяким соблазнам!

Она хмыкнула:

- Да я все понимаю, Ваня! Просто… как-то в какой-то момент… расслабилась, что ли? Вроде же – так хорошо все было! А как Вы здорово пели! Правда – здорово! А ты мне так… дома, никогда не пел.

Кофе чуть взбодрил и немного прогнал хмель.

Она поднялась:

- Ну что… домой пойдем?

Он встал, подумал:

- Давай подойдем… к твоему поклоннику этому. Попрощаемся, все-таки день рождения у человека. Перебрал, с кем ни бывает. А что бабник… так я и сам такой же.

Они подошли к столу Калошина. Компания уже чуть убавилась, а оставшиеся были изрядно… ага, изрядно. Сам Калошин с мутноватым взглядом внимал какому-то мужику, который что-то горячо ему доказывал. На Ивана и Фатьму он внимания не обратил. Уже не мог, наверное. Рядом с ним сидела «ничего себе» дамочка. Компания же, в отличие от именинника, встретила их дружелюбно. Им освободили два стула рядом с Калошиным и его подругой. Какие-то две женщины сразу что-то защебетали Фатьме, спрашивая про ее юбку и блузку.

Пользуясь тем, что подругу отвлекли, а сам Калошин – практически ушел в нирвану, Иван наклонился к улыбнувшейся ему подруге Игоря:

- Ты видела, как он с моей женщиной танцевал? – она скривилась и покосилась сначала на Игоря, а потом – на Фатьму, продолжавшую болтать с женщинами.

- Видела…, - чуть слышно шепнула она.

Он еще чуть наклонился к ней, запустил руку под скатерть, и наощупь найдя ее ногу, провел по ней вверх, прямо под платье. Женщина вздрогнула, чуть покосилась на него, но ногу не убрала, и руки его скидывать не стала. А затем улыбнулась.

«Блядь! Определенно – блядь!».

Продолжая поглаживать и стискивать нежную кожу ее ноги, в промежутке между чулком и трусиками, он снова прошептал:

- А я бы тебе… вдул! Ты… очень даже… Как ты на это смотришь?

- А… подруга твоя как на это смотрит? – также улыбаясь, прошептала она.

- Ну… не здесь и не сейчас! Согласна?

Она засмеялась:

- Почему бы нет?

- Ну ладно, Киса… еще увидимся! Пока! Передавай привет этому… ловеласу, когда из нирваны вернется!

«Вряд ли она поняла, что такое нирвана. И зачем я это сейчас сделал? Дурак, потому что! И… пить мне нельзя выходит? Ладно… разберемся!».

Он потянул подругу за руку:

- Спасибо всей честной компании! Именинника еще раз поздравляю! И да…, - «как же ее зовут? Света? Вроде бы так ее называли… что-то слышал!» – Светочка! Напомни ему, что мы с ним договаривались встретиться, обсудить новые песни. Числа второго-третьего – пусть ко мне подъедет, переговорим!

Та активно закивала, продолжая улыбаться.

«Точно – блядь!».

Выйдя в фойе, Косов остановился и почесал подбородок.

- Слушай, душ моя, а ты в туалет не хочешь? А я забегу…

В туалете тоже все было вполне на уровне. Приличная, по местным меркам, кафельная плитка, кабинки, раковины напротив. Стоя над унитазом, Иван задумался:

«Что-то меня сегодня не туда понесло! Не сложилось с отдыхом? Бывает. Чего же я так злюсь? Ревную Фатьму? Ну… да, есть такое. Но все равно – как-то на нервах весь. И чего пристебался к этой девке? Блядь, блядь… а может и не блядь вовсе, а просто я ей понравился, а вот Калошин – нет? Может быть такое? Да запросто! Ладно… это все следствие, а в чем причина-то?».

Тут его размышления были прерваны громким разговором зашедших в туалет мужчин.

- Да он это, точно! Я сначала тоже засомневался. А потом присмотрелся – вот же рожа резанная, думал – если бороду отпустил, то и не узнают его? – весьма громко вещал кто-то.

- Ты это… ори потише! – второй голос был пониже и… постарше на слух.

- Да нет здесь никого, видишь же! Ну и что делать будем? Валить его надо, валить, суку!

- Заткнись, я тебе сказал! Валить, валить… мокрушник нашелся. Этот козел, сука каппелевская, сам кого хочешь завалит! У него крови на руках – как у дурака фантиков по карманам.

- Щур! Да ты что? Нас двое, а он один! Я же не говорю – здесь прямо валить. Уходить будут, выйдем следом, а там, где-нибудь, как получится. Или ты ему Короба простишь? Корень же твой был!

- Хавальник завали, сявка! Про то, что Короб моим корешком был, я лучше тебя знаю! Думать надо! Посмотреть, прикинуть!

- Да он опять свалит на полгода куда-нибудь! И ищи-свищи его! А так – и за корешка поквитаемся, да и на карманах у него тити-мити точно есть! Всегда он был в козырях, ферт денежный!

- Так у него тоже, небось, железо на кармане имеется! А маслину в башку по глупости получать у меня желания нет! Ладно… сидим тихо, смотрим в оба. А там, глядишь и срастется все пучком!

- Ты только… слышь, Щур, ты видел фря при нем какая козырная? Эта… потом шалаву бы эту разложить неплохо, а?

- Ты, сопляк, никак все удовольствия разом решил получить? И Шрама положить, и бабосиков срубить и лохматый сейф вскрыть?

- Так а чё? Её же все одно на глушняк придется класть. Чё такая мадама просто так пропадать будет? Дурь слить – чё плохого-то?

Разговор перемежался то журчанием струи, то фырканьем крана раковины. Но, в принципе, все было понятно – кто-то из блататы решил свести счеты… с кем? Со Шрамом.

«А эта кликуха мне знакома! И лицо со шрамом – как раз у ее владельца! Больше, чем полгода не видел его, и еще бы столько же не видеть! А вот слышать – слышал! Савоська говорил, что на правИле, Шрам предъявил некоему Коробу, а потом и грохнул, по решению воровского сходняка. А Короб… это тот самый Короб, на лихтере которого порезали Фрола, а Чибиса, то есть – меня… точнее – прежнего владельца этого тела! отоварили дубиной по башке. Так бы и хрен с ними, уркаганами этими, пусть меж собой сами разбираются. Но… есть некое НО, которое не дает так уж наплевательски к этому отнестись. И что это? А то, что кроме урок, которые есть зло; есть еще урки, которые не чтут даже воровские законы. То есть – еще большее зло! Такая вот нехитрая цепочка вырисовывается: – люди, то есть общество; урки, которые попирают общественные законы и правила, но чтут свои законы; и еще урки, которые не только потирают общественное, но и плюют на воровское! А таких нужно – уничтожать, это суть благо и для общества! Поэтому что? Нужно как-то предупредить Шрама!».

Тем временем урки закончили свои дела в туалете и, судя по шагам, подались на выход. В последний момент Иван чуть приоткрыл дверь кабинки, но все что он увидел, это высокую и худую фигуру, а также второго, который был пониже первого, но покоренастее. Второй еще чуть повернул голову, что-то говоря напарнику, и стало видно часть лица: высокую залысину, бакенбард и сломанный нос. Даже не сломанный, а как будто вдавленный в переносице, отчего этот шнобель был похож на портрет императора Павла Первого – ну как его изображали на картинах. Насколько помнил Косов – еще с той, прошлой жизни.