Литмир - Электронная Библиотека

Он уже как бы стал ничем. Лишенный имущества, общественного положения, значимости. Имевший лишь пистолет 38-го калибра и магазин к нему с восемью патронами.

Безо всякого плана, программы, без всяких наметок на будущее.

Вооруженный жестокой ненавистью к системе, которая в данный момент стремилась уничтожить его.

Лишенный дружбы, сообщников и своего вожака.

Вооруженный любовью женщины, благодаря которой он стал мужчиной. Любовью Франки Тантардини. Ведь должна же она была любить его, хотеть его, именно его, Джанкарло Баттистини, иначе он никогда не узнал бы ее постели, теплоты ее тела, ласк ее рук. Пусть это займет неделю, месяц или даже год, но он вырвет ее оттуда. Вырвет ее свободу, свободу птицы, пойманной в клетку. Потому что она любит его.

Огромные белые каменные стены Университета и его арки сделали ношу еще меньше ростом. Построенные для бессмертия, для того, чтобы стоять тысячелетия, они были символом благодарности рабочего класса власти черных рубашек и кожаных ботинок. Джанкарло увидел намалеванные на стенах цветными красками лозунги, которые обезображивали этот символ могущества до уровня, куда могла дотянуться человеческая рука. Выше этого уровня, куда уже не могла дотянуться рука протестующего, каменная стена была отмыта дочиста. Намалеванные лозунги в основном касались Автономии, а также выражали ненависть к правительству и его министрам, к партии христианских демократов, полиции, карабинерам, буржуазии. Кое-где можно было увидеть контуры сжатого кулака с вытянутыми первым и вторым пальцами. Джанкарло подумал о том, что сможет найти здесь помощь в эту трудную для него минуту.

Перед ним простиралась широкая аллея между зданием научного и медицинского факультетов и административных корпусов. Многие двери были закрыты, окна захлопнуты, потому что учебный год закончился, и все экзамены прошли. Шесть недель назад жизнь здесь замерла. Но должны же остаться хоть несколько человек, по разным причинам не уехавшие на каникулы к родителям. Джанкарло побежал. Усталость будто спала с его ног, шаг удлинился. Он приблизился к невысокому холму.

* * *

Таксист, выказывая редкую для людей его профессии осторожность, медленно въехал на небольшой холмик, где, окружив «мерседес», стояли три полицейские машины. Чарлзворт увидел разбитое вдребезги стекло, его осколки валялись рядом, на дороге.

Полицейские, одетые в голубовато-лиловые брюки и голубые куртки, опоясанные тонким бордовым проводом, с надвинутыми на лоб касками, копошились вокруг этого разбитого автомобиля. Они снимали отпечатки пальцев с поверхности машины и отпечатки колес на дороге. Полицейским было слишком жарко, чтобы действовать с положенной энергией.

Их инертность придавала всей сцене какую-то обыденность — так, ничего особенного, обычные полицейские действия при похищении. Когда такси объезжало это скопление автомобилей, Чарлзворт заметил двух мужчин. Они, несмотря на гражданскую одежду, были единственными, кто здесь что-то значил. Всего двое, имевших право носить не форму, а обычную одежду. Чарлзворт вздохнул и выругался. Старик Карбони, со всей его учтивостью и предупредительностью, не обещал ничего, он знал ограниченность своих средств. А почему, собственно, они должны надрывать кишки — только потому, что похищенный в этот раз имел паспорт голубого цвета со львом, стоящим на задних лапах и английской надписью на первой странице? Карбони открыл Чарлзворту все карты, он сказал, что надо платить выкуп, что это не игрушки. Что может сделать обычный полицейский, когда это дело стоит столько денег, сколько он не видел за всю свою жизнь, и его же собственный начальник сказал, что это такой бизнес, способ зарабатывать деньги?

Чарлзворт расплатился с шофером, вышел из машины и огляделся.

Широкая улица на покатой поверхности холма. Жилые дома с аккуратными лужайками перед ними, цветочные клумбы, за которыми тщательно ухаживали портье. Дома здесь были пятиэтажными, с большими террасами, увитыми плющом. Машины около домов были припаркованы впритык — своеобразные мини-автогородки. На пиджаке Чарлзворта остался след от пыльной дверцы такси, и горничная в накрахмаленном фартуке, выбивавшая на улице свою швабру, неодобрительно оглядела его. Здесь не чувствовалось признаков надвигающегося экономического кризиса, никаких следов бедности. Естественной реакцией на это богатство была намалеванная свастика и лозунг «Смерть фашистам!», который теперь тяжело будет соскрести с этих мраморных поверхностей.

Они все же неплохо устраивались, эти транснационалы. Если бы химическая корпорация могла позволить себе поселить здесь своего сотрудника, то, очевидно, проблем с деньгами у них не было. И какие-то подонки раскусили это, иначе Джеффри Харрисон сидел бы сейчас у себя в кабинете, распекая секретаршу за опоздание, поправляя галстук и готовясь к назначенной встрече. Все здесь говорило о деньгах, о больших деньгах, и эти сволочи почувствовали их.

Чарлзворт вошел в холл, подошел к встревоженному и озабоченному портье, назвал себя и спросил, на какой этаж ему подняться. Лифт вздрогнул и медленно пополз наверх. Напротив входа в квартиру дежурили двое полицейских. Увидев дипломатический паспорт пришедшего, они вытянулись, при этом кобура с оружием выразительно качнулась. Чарлзворт ничего не сказал, только кивнул и нажал на кнопку звонка.

За дверью раздались мягкие спотыкающиеся шаги. Прошло какое-то время, пока щелкнули все четыре замка. Дверь приоткрылась дюйма на полтора, насколько позволяла цепочка. «Как крепость», — подумал Чарлзворт. Внутри было темно, и он не мог ничего рассмотреть сквозь приоткрытую дверь.

— Кто там? — раздался невидимый тонкий голос.

— Это Чарлзворт, Майкл Чарлзворт. Из посольства.

Пауза. Потом дверь закрылась. Он услышал, как цепочку вынули из гнезда. Дверь снова открылась, не настежь, но достаточно, чтобы его можно было разглядеть.

— Я Виолетта Харрисон. Спасибо, что пришли.

Он почти вздрогнул, как будто не ожидал, что голос может материализоваться, — это быстрое движение выдало его неловкость. Она вышла из полумрака, взяла его под локоть и подтолкнула по направлению к гостиной, где были опущены жалюзи и горели светильники, стоявшие на длинном столе. Он окинул взглядом кружева ее домашнего платья с большими цветами, вышитыми на спине, ее грудь и ноги, выделяющиеся при свете лампы соски. Его рука невольно сжалась, и он подумал: «Тебе стоило одеться как-то иначе, в такое утро, ведь ты же знала, что будут приходить люди».

В первый раз он увидел ее лицо, когда она села на стул и повернулась к нему. Хоть она и не оделась соответственно случаю, но лицо выдавало ее, она, видимо, достаточно долго проплакала, это было видно. Она, должно быть, плакала с того времени, как он позвонил ей. Веки ее набухли и покраснели. У нее был маленький вздернутый носик, довольно загорелый, веснушки на щеках побронзовели. Привлекательна, но не более того. Хорошо сложена, но не красавица. Его глаза изучали ее, и она ответила ему прямым взглядом, без тени смущения. Чарлзворт отвел глаза, слегка покраснев, пойманный, как школьник, будто его застали подсматривающего за женщиной, на которой одета прозрачная ночная рубашка.

— Мне очень жаль, что так получилось, миссис Харрисон, — наконец сказал он.

— Может быть, принести кофе?.. Правда, только растворимый.

— Благодарю вас, не надо.

— Может быть, чай? Я приготовлю. — Тонкий, далекий голос.

— Нет, спасибо, в самом деле, не хочу. Может быть, мне заварить для вас чашечку?

— Нет, я не пью чай. Хотите сигарету? — Она все еще пристально смотрела ему в глаза, как бы оценивая.

— Вы очень добры, но я не курю. — Он чувствовал себя неловко из-за того, что не хочет кофе, не хочет чая, не хочет сигареты.

Она пересели в кресло, обойдя стол сбоку. Там стояли оставшиеся еще с ночи бокалы и кофейные чашки. Пола ее халата завернулась и обнажила колено. Он тоже пересел в кресло, поглотившее его. Оно было настолько низким, что ковер оказался почти на уровне его носа. Женщина продолжала смотреть на него изучающе.

88
{"b":"862959","o":1}