Карбони говорил печально, опасаясь вызвать неудовольствие начальства.

— У них преимущество в пять часов по сравнению с нами.

Он покачал головой, как бы умножая в уме мили и минуты.

— Они уже могли проехать сотни миль в скоростной машине. Им открыто все Меццо Джиорно…

Он умолк, подавленный.

— Поднимите на ноги местных карабинеров, полицию, вдохните в них немного огня, пусть почувствуют, что под ними горячо.

Теперь Веллоси уже кричал, пожираемый идеей своей миссии. Каждый пункт своей речи он подкреплял ударом кулака по столу.

— Но это не входит в мою юрисдикцию…

— Чего вы хотите? Следовать всем правилам, и Харрисон окажется завтра в пять минут десятого утра мертвым в канаве. Отправляйтесь к себе на пятый этаж в Квестуру. Приведите в действие все свои компьютеры, все машины, пусть поработают.

Уступая, Карбони сказал:

— Могу я позвонить по вашему телефону, дотторе?

— Пожалуйста, и сразу же отправляйтесь. Вы не единственный занятый человек сегодня утром. Через сорок минут здесь будет Министр…

Карбони уже был на ногах, приведенный в состояние боевой готовности. Своими быстрыми потными пальцами он листал записную книжку, ища телефон Майкла Чарлзворта из британского посольства.

Раннее солнце не допускалось в приемную виллы Волконски. От него защищали опущенные шторы. Самый изысканный фарфор из коллекции редких фарфоровых изделий, принадлежавшей жене посла, был убран из комнаты, потому что вчера здесь был небольшой прием, а жена опасалась даже легких прикосновений своих гостей к этим вещам. Однако здесь оставалось еще достаточно экземпляров, чтобы удовлетворить любопытство Чарлзворта и Карпентера, стоявших близко друг от друга в полумраке. Они приехали в резиденцию без приглашения и позже других, подстегнутые звонком Джузеппе Карбони. Карбони рассказал Чарлзворту все, что ему стало известно ночью. Дипломат выехал немедленно, захватив по дороге Карпентера. Слуга в белом пиджаке, не скрывая своего неодобрения в виду позднего часа, впустил их.

— Если бы мы сообщили ему с дороги по радио, — сказал Чарлзворт, сидя в машине, — то к нашему приезду были бы воздвигнуты баррикады, и он не впустил бы нас до начала работы в офисе.

Раздражение посла было очевидно. Он вошел в комнату, не пытаясь его скрыть. Лоб его был нахмурен, а подбородок выдавался вперед, и ястребиные глаза, зажатые между лбом и подбородком, как начинка сандвича, выдавали досаду. Одет он был наспех — пиджак отсутствовал, были видны подтяжки, поддерживавшие брюки. Начало беседы было резким.

— Доброе утро, Чарлзворт. Я понял из вашей записки, которую вы послали мне наверх, что вы хотели видеть меня по очень важному делу. Давайте не будем тратить попусту время.

Чарлзворт не дрогнул после того, как в него был выпущен этот заряд.

— Я привез с собой Арчи Карпентера. Он офицер службы безопасности «Интернейшнл Кемикл Холдингз» в Лондоне…

Глаза его превосходительства блеснули, и это было его единственным приветствием.

— …мне только что позвонил дотторе Карбони из Квестуры. В деле Харрисона возникли тревожные и неприятные осложнения…

Карпентер сказал спокойно:

— Мы сочли, что вы должны знать о них, невзирая на неудобство этого часа.

Посол бросил на него взгляд, потом снова повернулся к Чарлзворту.

— Так давайте обсудим ситуацию.

— Полиция все время считала, что Харрисон был похищен мафией. Этой ночью выяснилось, что теперь он уже в руках другой организации, а именно — «Нуклеи Армати Пролетари».

— Что вы хотите этим сказать?

— Что силы НАП насильственно отбили Харрисона у его похитителей, — сказал Чарлзворт терпеливо.

— Полиция предлагает такую версию? И мы должны этому верить? — Это было сказано с убийственным сарказмом.

— Да, сэр, — снова вмешался Карпентер. — Мы верим этой версии, потому что в морге на спине лежат трое, и это нас убеждает. Двое погибли от огнестрельных ранений, а третьему разбили голову.

Посол попятился, кашлянул, вытер голову носовым платком и махнул своим гостям, указывая на стулья.

— Каков же мотив? — спросил он просто.

В разговор вступил Чарлзворт.

— НАП требует, чтобы завтра к девяти часам утра итальянское правительство выпустило арестованную террористку Франку Тантардини…

Посол, сидевший далеко от них на затейливом резном стуле, подался вперед:

— О, мой Бог… Продолжайте, Чарлзворт. Ничего не смягчайте.

— Итальянское правительство должно выпустить арестованную террористку Франку Тантардини, а иначе Джеффри Харрисон будет убит. Через несколько минут Министр внутренних дел проведет свой первый брифинг. Я полагаю, что через двадцать минут вас пригласят в Виминале.

Все еще покачиваясь, обхватив голову своими усталыми старыми руками, Посол размышлял. Ни Чарлзворт, ни Карпентер не прерывали его мыслей. Сопротивление было сломлено. В течение целой минуты в молчании зрели ростки идей. Это молчание вызывало ощущение неловкости: Чарлзворт почувствовал, что его галстук повязан не так аккуратно, как следовало бы. Карпентер смотрел на свои нечищеные башмаки и развязавшийся шнурок.

Посол встряхнулся, как бы сбрасывая тяжесть.

— Решение должно принять итальянское правительство. Любое вмешательство, любой нажим с нашей стороны были бы неправильно поняты.

— Так вы предлагаете умыть руки в деле с Харрисоном? — Карпентер почувствовал, что краснеет, когда задавал этот вопрос. В нем поднимался гнев.

— Я не думаю, что посол имел в виду именно это… — с несчастным видом вмешался Чарлзворт.

— Благодарю вас, Чарлзворт, но я сам могу пояснить свое высказывание, — сказал посол. — Мы не умываем руки. Не оставляем мистера Харрисона на милость судьбы, как вы выразились, мистер Карпентер. Мы просто считаемся с реальностью местных условий.

— Когда это было только уголовным делом, когда речь шла только о выкупе, о деньгах, тогда мы были готовы взаимодействовать…

— Ваша компания была готова вести переговоры, мистер Карпентер. Британское Министерство иностранных дел оставалось в стороне.

— Какая, черт возьми, разница между выкупом в пару миллионов долларов и свободой одной женщины? — Из-за этого проклятого бренди, которым Чарлзворт его накачал, Карпентер не мог управлять собой и своей речью и соперничать с этим маленьким самодовольным трезвым ублюдком, сидевшим напротив. Он почувствовал свое бессилие.

— Не кричите на меня, мистер Карпентер.

Посол был холоден и отчужден на своем пьедестале.

— Ситуация, действительно, изменилась. Прежде, как вы справедливо заметили, речь шла только о деньгах. Теперь к этому добавляются принципы, а также суверенное достоинство Республики Италия. Немыслимо, чтобы правительство склонилось перед столь грубо выраженной угрозой и выпустило врага общественного порядка, женщину масштаба Тантардини. В равной степени немыслимо, чтобы правительство Великобритании оказывало давление в этом деле.

— Я снова повторяю, вы умываете руки в вопросе о судьбе Джеффри Харрисона. Вы готовы стать свидетелем того, как его принесут в жертву «достоинству Италии», какой бы дьявольской чепухой это ни оправдывалось.

Карпентер посмотрел на Чарлзворта, ища в нем союзника, но тот предвидя это, отвел взгляд.

— Благодарю вас, джентльмены, благодарю за то, что вы потратили свое время. Мне жаль, что вас потревожили и что ваш день начался чересчур рано и так скверно.

Карпентер встал, в углах его рта была пена.

— Вы толкаете нашего человека в болото, надеваете на него цепь и думаете, что все это чертовски замечательно.

Черты посла являли собой бесстрастную маску, он поудобнее уселся на своем стуле.

— Мы только учитываем реальное положение дел, считаемся с ситуацией. Реальность диктует нам единственный вывод: если в этом деле будут проигравшие, из двоих приходится выбирать кого-то одного. Джеффри Харрисона или Республику Италию. Жизнь одного человека имеет меньшее значение, чем длительный вред, который может быть нанесен общественному порядку и политической ситуации великой демократической страны. Вот как я это себе представляю, мистер Карпентер.