– Положить назад что?

Киши фыркнула и подошла к Кай. Та тут же встала между ней и поясом с инструментами. Киши схватила ее за руку, Кай вырвалась и отпрыгнула в сторону… и тут же поняла, что совершила ошибку. Киши стащила пояс Хамако с крючка.

– Так и знала! – произнесла она, доставая из него нож Кай с простой, ничем не украшенной рукояткой. – Положи назад.

– Хамако отдала бы его мне, – возразила Кай.

Киши приподняла левую бровь.

– Точно, потому что ты была ее любимицей.

– Да какая тебе разница? Ну возьму я ее нож! – рявкнула Кай. – Твой особенный день уже случился, госпожа Совершенство.

Обе сестры должны были закончить обучение в прошлом месяце, после испытания на дыхание. Мама считала до пятидесяти, а они без передышки ныряли на дно тридцать раз подряд. Но во время последнего нырка Кай достала три ракушки вместо одной, нарушив мамины правила. Она была вся в Хамако: та тоже всегда брала столько, сколько могла унести. Этих моллюсков не пришлось даже отрывать от камней. Девушке казалось неправильным оставить их там – они практически приглашали ее вытащить их на поверхность.

– Сколько раз я говорила тебе, брось это! – прокричала мама, когда Кай вынырнула на поверхность.

– Дело ныряльщиц опасное, мама… ты ведь сама говорила, – возразила Кай.

– Это не значит, что нужно делать его еще опаснее, – парировала та. – Один нырок – одна раковина.

– А на кладбищах в нас могут вселиться лисы, – продолжила Кай, ведь ходят об этом слухи. – Но мы все равно навещаем Хамако.

– Это не то же самое! – разозлилась мама. – Почему ты так упрямишься?

– Я не упрямлюсь! – крикнула Кай. – Это ты валяешь дурака!

Она не думала, что мама действительно ее накажет, но так оно и случилось. Киши совершила церемонию первого заплыва, а Кай осталась сидеть в лодке, кипя от злости. С тех пор Кай вела себя смиренно, как послушная дочь, и доставала со дна по одному моллюску за раз.

Киши расправила плечи, преисполненная праведного гнева.

– Мама очень разозлится, когда увидит тебя с этим ножом!

– Она узнает, только если ты ей расскажешь! – возразила Кай.

Киши цокнула языком и направилась к двери спальни – Кай схватила ее за рукав и выпалила худшее из того, что пришло ей на ум:

– Если расскажешь ей про нож, я расскажу про сына деревенского старосты!

Киши охнула и отдернула руку.

– Думаешь только о себе! – рявкнула она. – Потому-то тебя никто и не любит!

Кай буквально ослепла от ярости – только сестра могла довести ее до такого состояния – и с силой ущипнула Киши за руку чуть повыше локтя, где кожа была мягче всего. Киши вскрикнула, и Кай тут же почувствовала прилив вины – она ведь любила сестру. Но иногда внутри поднималась ненависть, темная, как самая глубокая морская впадина, – чувства эти были очень яркими. Киши выронила нож и кинулась на сестру с кулаками, с силой ударив ее в грудь. Та споткнулась, налетела на стену и закричала от ярости. Оттолкнувшись от стены, она набросилась на Киши.

Дверь спальни внезапно распахнулась.

– Девочки, что у вас происходит?

На пороге стояла мама – ноги широко расставлены, кулаки уперты в бока, локти разведены в стороны. Она уже успела одеться для выхода в море: на ней были белая холщовая юбка и темно-синяя подбитая куртка, призванная защитить от утренней прохлады.

Кай тут же вытянулась по струнке, словно марионетка, которую резко потянули за ниточки. Не хватало лишиться еще одного шанса на заплыв! Киши сделала шаг вперед, закрыв собой лежащий на полу нож Кай.

– Ничего, мама, – ответила Кай.

Мама кинула взгляд на Киши, зная, что та скорее расскажет правду. Кай затаила дыхание. Что победит? Гнев или солидарность?

Киши опустила плечи.

– Ничего, мама, – подтвердила она.

Мама наградила их обеих предостерегающим взглядом и закрыла дверь. Киши подняла с пола нож Кай и бросила его на футон, а затем отвернулась и стала собираться, перехватывая волосы лентой у самой шеи. Назло сестре Кай взяла нож Хамако.

Обычно по утрам Кай собиралась медленнее всех и в лодке оказывалась последней, но сегодня умудрилась обогнать Киши. Кай натянула куртку и юбку для ныряния, с громким стуком распахнула дверь и вбежала в зал, в центре которого, у очага, сидела мама, складывая высушенные мидии и инжир в корзинку. У входа Кай остановилась и надела сандалии. Дверь их соломенного домика выходила на маленькую бухту, где на каменистом берегу покоились их лодки: рыбацкая и гребная. Кай вышла на веранду и всмотрелась в волны Свежего моря, которые в свете восходящего солнца напоминали розоватое зеркало.

На веранде валялись подносы и корзины для улова. Моллюски шли в дело полностью: мясо они выкладывали на солнце, раковины продавали ремесленникам, а найденный жемчуг очищали и прятали в кувшинах под полом кладовой. Дважды в сезон они продавали радужные драгоценности благородным домам в Тёве, столице Хейвадайской империи.

Прошлой осенью, в конце сезона, Кай и Киши отправились в столицу вместе с отцом: родители готовили дочерей к будущему, чтобы те могли самостоятельно вести дела, когда они состарятся. Путь занял весь день: они доплыли на лодке до порта Ниси на южном конце провинции Бива, а потом на запряженной волами повозке отправились по выбоинам и кочкам через горы. Близилась коронация императора, и жемчуг пользовался спросом: придворные дамы и господа готовили для этого торжественного события особые наряды. Советник Фудзивара назвал эру правления нового императора, который лишь недавно стал совершеннолетним, эрой вечного мира. Люди посмеивались над этим, зная, что эра эта закончится еще до того, как император возмужает: как только у него родится сын, советник принудит его отказаться от трона и посадит на него новоиспеченного несовершеннолетнего наследника – таким образом хитрец уже в течение трех десятилетий сам правил государством.

Во время первой поездки в столицу Кай испытывала смешанные чувства. Она восхищенно изучала громадные дома с прекрасными садами, ей нравились шумные улочки, по которым гарцевали на изящных лошадях господа в черных лакированных шляпах и прогуливались в паланкинах, украшенных пальмовыми листьями, дамы, полы чьих длинных шелковых одеяний подметали мостовую. В то же время в столице Кай все яснее осознавала положение их семьи: слуги великих домов смотрели на них с неприязнью, словно она и ее родные были крысами, приползшими полакомиться рисом.

Кай схватила два пустых ведра и отнесла их к рыбацкой лодке. Затем подошла к сараю, расположенному в стороне от хижины и окруженному кустами винной ягоды. Она открыла дверь, взяла стопку неглубоких круглых корзинок и бадью с углем – им они растапливали печку в центре лодки. Занимаясь делами по дому, Кай всегда вспоминала Хамако. Раньше они с Киши собирали ягоды и чистили моллюсков, пересказывая друг другу тетины сказки. Одна начинала: «Давным-давно», а вторая подхватывала. Иногда они изменяли истории, дополняя их: например, сказку о добродетельной принцессе Хасэ, чьи стихи успокоили ревущую реку. Завистливая мачеха принцессы приказала слуге отвести девочку в горы и убить ее, но слуга ослушался своей повелительницы и спрятал Хасэ в маленьком домишке. С этого момента Кай и Киши рассказывали историю по-другому: в тетиной версии принцессу должен был спасти император, но девочки выдумали целый отряд спасителей – группку крошечных домашних фей. Маленький самурай с мечами-зубочистками каждую ночь учил принцессу пути меча, а слепая шаманка поделилась с ней стихами, способными контролировать реку. В их истории принцесса Хасэ сама завоевала империю и отомстила мачехе, наслав на столицу потоп, смывший злодейку в море.

Кай ткнула горячие угли палкой, и у нее перехватило дыхание. Они так давно не рассказывали друг другу сказок. Когда Кай попыталась сделать это в прошлый раз, Киши пожала плечами и произнесла: «Тебе не кажется, что мы уже слишком взрослые для сказок?»

Кай напомнила сестре, что Хамако, хоть и была взрослой, все равно рассказывала им сказки, но все же больше сестру не донимала. Кай не понимала, от чего ей больнее: оттого, что они с сестрой перестали почитать память Хамако, или оттого, насколько отдалились друг от друга.