Учёный наконец сбрасывает с плеч тяжелые и холодные руки нерешительности и отправляется помогать старику.

— Вот так… вот так… смотри, это самая старая книгопечатная мастерская не только в городе, но и в мире. Каким образом она одна такая только здесь и осталась — великая загадка! Хотя великая загадка только для тех, кто не обращает внимания на детали, ведь мы были здесь и быть продолжим, чтобы каждый раз дополнять историю новыми и новыми страницами. Чтобы извлекать из библиотеки прошлое издание и помещать на его место издание настоящее, готовое к будущим правкам не только после преобразования, но и после некоторых других событий.

Учёный напрягается. Он думает о той книге, на которую обратил внимание и которая заставила его отправиться к любимому месту друга, с которым они в один год покинули разные классы одной гимназии. Он думает о прекрасном оттиске, что зарисован и греет карман. Он помогает старику, который если не бурчит себе нечто интересное под нос, то даёт распоряжения, направленные на скорое завершение уборки. Учёный не обращает внимания на бумаги, что оказываются в его руках, на таблички, которые пропитаны чернилами и которые, по всей видимости, будут вновь использованы для создания новой книги.

— Так! Это же самая знаменитая книга! Она есть в каждом доме! Почему старик сказал об изъятии одной, которая в библиотеке? Неужели он хочет сказать, что остальные — лишь копии оригинала, изданные другим издательским домом? А в чём тогда разница? Вряд ли я когда-нибудь узнаю об этом.

Учёный работает и думает. Думает и работает. И до определённого момента совершенно не обращает внимания на старческое ворчание, а ведь тот, словно поставив мыслительный процесс на повтор одного фрагмента, произносит одну и ту же фразу, которую обязательно должен услышать незваный гость:

— Книга, которую я печатаю, обновляется каждый год. Работа начинается сразу после перераспределения, и в новые главы входят события, перераспределение предзнаменовавшие. Ничего сложного — простое перечисление фактов, сложенных в единое повествование. Ничего простого, потому что каждый раз мне приходится делать таблички с новыми страницами, которые будут отпечатаны. И есть несколько, что не меняли с самого рождения флюида, что появились даже раньше той, на которой запечатлены название издательского дома и название самой книги: первая и последняя страницы издания. При этом последняя есть только в библиотечном экземпляре, отпечатанном здесь, в остальных всегда печатается изменённая, передаваемая другим издательствам.

Старик наконец замечает заинтересованность ученого и продолжает свой рассказ, раскрывая те тайны, на которые тот и не рассчитывал.

Получается, домашние копии — всего лишь копии? Какая в них разница и почему именно эти две страницы были созданы раньше остальных?! Кто их сделал?! Этот старик не мог, потому что Флюид слишком велик в своём познании жизни, чтобы кто-то другой мог с ним сравниться! Не значит ли это, что сам всевеликий создал эти две таблички? Но для чего и почему именно их?! А ещё — по какой причине оригинал создаётся исключительно здесь?! В чём смысл?!

Вопросы множатся в голове учёного, но он не выпускает их из прочного хранилища разума, прекрасно понимая опасность такого решения и его несообразность.

— А ведь история всевеликого Флюида проста и на самом деле умещается в одно слово! Вообще история всех нас заключена в простом слове, в этом и заключается смысл перераспределения! Каждый из нас выбирает своё единственное слово, чтобы вступить в некий новый этап… и я выбирал много лет назад…

Старик продолжает говорить и этими словами приковывает к себе взгляд учёного. Он начинает практически ощупывать каждый сантиметр местного смотрителя, что занят уборкой перед новым этапом. Учёный всматривается в глаза, словно подёрнутые катарактой, в большие пятна на совершенно белой обвисшей коже, на волосы на голове, которые блестят самыми белыми цветами, что только можно представить! Учёный смотрит и не может понять, как этот представитель человечества до сих пор жив. Он хмурится, при этом продолжая выполнять даваемые ему поручения. Учёный не понимает, как возможно то, что он видит, и почему такое возможно, а потом его слух выхватывает очередное высказывание от старика.

— Ну вот уборка и окончена! Посмотри, как быстро мы всё здесь привели в надлежащий для большой работы вид! А ведь ты застал лишь малую долю той работы, которую я выполнил за отведённое мне для подготовки время. Уверен, ты тоже немало всего проделал в своей жизни, чтобы познать прелесть работы в тишине, и ты прекрасно знаешь, как ценны такие моменты, когда никто не отвлекает. Даже когда сам себя не отвлекаешь, а просто делаешь что-то и получаешь от этого удовольствие! Спасибо тебе за помощь, а теперь, думаю, тебе пора идти, а мне пора готовиться, или ты думаешь, что нас не должно быть на перераспределении?! Там все должны быть! Ведь это величайшее событие из всех!

Старик начинает суетливо провожать учёного, который ничего не понимает. Он даже не заметил того, как им удалось в столь краткие сроки навести такой порядок. Вдобавок вопросы, что переполняют его, уже готовы вырваться наружу, но какое-то странное чувство сдерживает их.

— Заходи, когда время будет! Может быть, поможешь мне с новой редакцией истории! Хотя кому какое дело до этой книги?.. Не считая самого Флюида, что так или иначе просит делать всё новую и новую копию.

Старик с улыбкой закрывает дверь перед лицом учёного, оставляя того на ещё пустой, но уже достаточно ярко освещённой улице. И он стоит, переводит взгляд с двери на вывеску и обратно, перебирая вопросы в голове, а потом разворачивается и идёт домой.

— А, впрочем, есть ли какая-нибудь разница между тем, что я знаю или не знаю? Задал ли я свои вопросы или нет?.. Ведь скоро, совсем скоро меня ждёт совсем другое существование, которое никак не зависит от полученных мной знаний. Даже факт, что я узнал подробности о книге, прочёл смутившие меня слова… что нашёл издательство, где она печатается, не отменяет скорого… перераспределения.

Он тяжело вздыхает и уже бегом направляется домой, чтобы умыться и переодеться в парадное одеяние.

5

Семь часов после полуночи. Улица благоденствия. До перераспределения остался час.

Вернувшись домой, учёный быстро приводит себя в надлежащий вид. Готовит напиток, способный прогнать сонливость, но не выпивает его, оставляя колбу на столе. Мужчина внимательно смотрит на содержимое, после чего понимает, что ему нет никакой надобности бодриться. Он разворачивается и уходит в комнату, пригодную для сна, потому что там стоит шкаф с мантиями, в том числе парадной, предназначенной для особых, как этот, случаев. Достаёт. Бросает на ложе. Расправляет и долго смотрит на выглаженную, невероятно красивую ткань, потерявшую для него всякий смысл.

— Для чего все это? Что будет дальше? А стоит ли вообще идти? А что будет, если я не пойду? Я не помню, чтобы кто-то просто не приходил на перераспределение… а были ли вообще такие, кто просто не приходил на площадь, чтобы предстать в день назначения перед Флюидом и что с такими происходило? Почему такие вопросы и в таком количестве посетили меня только сейчас? Только сегодня? Когда уже стало поздно думать… искать… пытаться понять и постигнуть? Когда весь мир, по сути, сжался в несколько часов, и в эти несколько часов надо определиться! Почему всегда любое событие сводится к простой спешке, в ходе которой хочется успеть как можно больше и в ходе которой волей-неволей начинаешь предаваться унынию за несбывшееся, несделанное, упущенное? Почему всё всегда так, а не как-то иначе?!

Учёный смотрит на чистую парадную форму, после чего разворачивается на сто восемьдесят и отправляется на кухню своего небольшого жилища. Там он ещё раз смотрит на пробирку приготовленного снадобья, что уже остыло и приняло не самый приятный цвет, совершенно отличный от того, наполненного изначальной жизнью.