— Как так случилось, Эомер?! — Плакала эльфийка. — Отчего не уберегли?

Она склонилась было над телом мужа, а после рухнула на него, заключив в объятья.

По нашим меркам, Арагорн был уже древний старик; но ведь он был странник с Севера, коим отпущена долгая жизнь. Рано или поздно, он всё равно бы умер — от старости, ибо всё же он человек.

Арвен оглянулась вокруг, и заприметила меня. Глаза её были полны слёз, но горели праведным пламенем от несправедливости.

Все умолкли и встали, как вкопанные; никто не знал, что сейчас произойдёт.

Арвен смотрела, смотрела, смотрела на меня, и в её взгляде была настолько нестерпимая боль, что я не выдержал его, и отвернулся.

«Я знаю, что ты хочешь мне сказать», снова повернув голову, взглянул я в очи Арвен. «Ну, давай же! Дерзай. Скажи то, что все мне говорят: что я причина всех ваших бед; что, как только я появляюсь в ваших местах, то в них происходит страшное, оборачиваясь лихом, великим бедствием. Вот только в чём моя вина? В том, что меня, поганую жабу, чёртов портал перебрасывает в тот период вашей истории, когда идиллия заканчивается?».

— Арагорн был очень дорог и мне, Арвен. — Произнёс я уже вслух (но говорил я так, словно рот мой был немного склеен). — Прими мои соболезнования. Это большая утрата не только для тебя и твоего сына, но и для Гондора — для всего Средиземья в целом. Об этом человеке будут скорбеть много дней и в Шире, и в Арноре, и в Рохане, и в Дэйле, и в Королевстве-Под-Горой, и под Железными Холмами, и в Эрин Ласгален, и в Фангорне, и в Изенгарде, и в Умбаре. Везде у Элессара друзья — и таких, как он, в Средиземье уже не будет…

С этими словами, еле сдерживаясь, я умчался к себе в покои. Никто меня не видит? Не наблюдает? Всё, теперь можно и разрыдаться; разреветься, как девчонка, потому что нет больше моих сил!

Разреветься я не разревелся, но слёзы всё же сами по себе текли по моим щекам; разболелось сердце. Оно ныло там, в груди, и я слегка придерживал то место, сжатой ладонью правой руки, наивно надеясь, что это как-то смягчит боль. Боль утраты, потому что я всегда всех теряю. Нахожу — а потом теряю. Боль в сердце со временем пройдёт, я знаю; но боль в моей душе не утихнет никогда. Не жалко терять плохих людей — жалко и обидно терять хороших! Которые простят тебя даже тогда, когда ты им (пусть нечаянно) насолил.

Я сидел так, что колени мои касались подбородка; я чувствовал себя каким-то ящиком Пандоры, который открывается из портала в портал, нанося непоправимый вред всему тому, что мне так дорого. Я не знал, что мне понравится в Атлантиде; я не знал, что полюблю Румелию; я не знал, что привяжусь к лемурийцам (несмотря на их уродливую внешность); я не знал, что мне будет так горько при расставании с гипербореями и египтянами… Теперь же, я был на грани: умер Арагорн, нет его больше. А во всём снова виноват я! Я, и только я, ибо через несколько месяцев после моего знакомства с ним его не стало. Может, всё-таки не я? Не я виноват?

— Не кори, не вини себя. — Попыталось поддержать и успокоить меня Маленькое Зло. — Значит, так суждено; терпение и смирение.

После всего, военачальники, сановники и друзья стали держать вопрос о том, где захоронить короля.

— Здесь, ибо он из этих мест и здесь родился. — Встал один. — Он бывал тут чаще всего, защищая и границы Шира, и остатки Арнора.

— Уж лучше в Ривенделле, ибо там он провёл детство, отрочество и юность; там он узнал, кто он. — Встал другой.

— Но воцарился он в граде белокаменном — посему лежать ему в усыпальнице всех королей Гондора, в Минас-Тирите. — Встал третий.

И начался ожесточённый спор, пока не вмешался подошедший Эомер.

— Разве не хотите вы узнать волю самого государя? — Возмутился он. — Позор вам, за поведение ваше.

Судя по тому, что гондорцы и часть рохиррим резко снялись с лагеря, а арнорцы готовят им провиант, я понял, что следопыта везут в терем белых башен, на восток и юг — значит, традиция не будет нарушена, и Арагорн возляжет бок о бок с другими королями древности.

Я скакал рядом с Эомером, на котором не было лица; он был хмур и мрачен — то и дело его голова падала от усталости на круп и холку его меараса.

Меня так и подмывало разузнать кое-что, но я не смел, видя, что Эомер и сам немного ранен, только с поля боя.

— Ну, говори же; не томи душу. — Бросил он мне, и взгляд его был не весел.

Я уже привык, что у людей тех времён было хорошо развито как боковое зрение, так и шестое чувство: их не обманешь; и если ты хочешь что-то спросить, но не решаешься — они это быстро поймут.

— Почему?.. — Только и спросил я.

Эомер, придержав поводья, на некоторое время остановил коня.

— Засада, лягушонок; точно такая же, как на Ирисных Полях, когда сражён был Исилдур.

— Но…

— Мы бились; отчаянно сражались. — Не дал мне договорить Эомер. — Я разрубал врагов совсем близко от короля, но их было всё больше и больше! Я не снимаю с себя ответственности: я, король Рохана, не уберёг короля Гондора от гибели. Но я сделал всё, что мог; некому меня судить.

— Кто же они? Кто это был???

— Драконы Севера, квакль. Мы не сразу их заметили, ибо был густой туман. Они упали на нас неожиданно, как коршуны на свою добычу. А с ними горные тролли, коих ещё полно в той горной цепи. И, конечно же, не обошлось без мерзких, злобных гоблинов, которые размножились, пока мы устанавливали дипломатические отношения с Харадом и Кхандом, вдали от этих мест.

«Драконы?», молча ужаснулся я. «Тогда понятно».

— Вероятно, ты хочешь знать, Шмыгль из будущего, как погиб твой друг?

— Да…

— На него со всей дури налетел дракон — не такой огромный, как Смауг, но столь же коварный. Он вцепился когтями своих лап в Элессара, и снял его с коня; сражались они в воздухе. А потом дракон протащил его по земле, пока король, изловчившись, не зарубил его насмерть. Как видишь, попрыгун: и дракон свершил своё дело, потому что Арагорн больше не открыл своих чудесных, ясных глаз.

— Я хочу хоть чем-то загладить свою вину. — Начал я. — Позвольте мне свершить то, что я умею: в Древнем Египте меня научили бальзамировать тела. Авось, это пригодится, ибо путь назад-то не близкий…

— Иди, и сверши. — Молвил Эомер. — Да не сейчас! — Окликнул он меня. — После; скоро уже будет привал.

Мы встали лагерем в месте, через которое не проезжали с Арагорном по пути в Арнор — географию Средиземья я, к сожалению, знаю не очень хорошо (но на карте покажу, примерно где). Что же до бальзамирования, то не поднялась у меня рука на вскрытие и последующую очистку; не смог я пойти на это. Поэтому я распорядился выдать мне рулон льняной ткани (если таковая у кого имелась). Я очень бережно обмотал тело короля этими бинтами (предварительно пропитанными специальными благовониями), и на этом всё: благоуханной обмотки будет вполне достаточно; до Минас-Тирита тело Элессара доберётся в нормальном виде, ничего с ним не произойдёт.

Траурное шествие, траурная процессия… И унынию воинов нет предела — наследник короля слишком юн и зелен, чтоб воссесть на трон. Хотя, их юноши взрослеют быстрее — пока наши парни, бездарно растрачивая время, играют в какой-нибудь Counter-Strike, те юнцы, царевичи уже овладевают базовыми знаниями управления государством.

Мне было бы тяжело описывать похороны; все эти могилы, женский и детский плач. Скажу лишь, что Элессару воздали должное, и упокоен он с миром, и земля ему стала пухом. Усыпальницы Минас-Тирита — хорошая криокамера, и все тела остаются в сохранности; когда-нибудь Эру Единый оживит их! И встанут они, и пойдут, и будут петь песнь, восхваляя Его.

Я же, не смея показаться на глаза Арвен (кто знает, что она теперь думает обо мне?), поспешил скрыться от посторонних глаз — да, рай Средиземья закончился для меня вместе со смертью Арагорна. Такого короля, как он, эти земли познают, вряд ли… Посему я решил уйти с глаз долой, из сердца вон; не мельтешить и не мешать. Я явно лишний здесь, я нарушил целостность, покой.