Увы, этого Галина не могла дать обладателю синей кацавейки. Еще через официанта она могла передать ему булочек, но даже в кафе не впустила бы. Уж очень грязен был незнакомец.
Хотя уже — знакомец. Она ведь думала о нем весь день. И как-то неловко думалось все больше о себе. Она понимала, что сделала не так, поступила глупо, дурно. Но в чем.
Она подошла к кухонной стеклянной двери и опустила жалюзи. В пол. Теперь не было видно, ни двора, ни улицы, ни прохожих.
— И впредь, держать жалюзи закрытыми, приказала она кухарке. — Будет душно — кондиционер включи.
Проблема была решена. Но тоска не уходила.
И так весь день. Галина беспричинно сердилась, орала на персонал беспричинно.
Наконец к вечеру угомонилась и стала собираться домой. А что домой ей не хотелось, так об этом знала только она.
Там была фэнь-шуйская пустота и холод. И початая бутыль коньяку. Которую она обязательно допьет сегодня. И докурится до сипоты, и обзвонит всех подруг, чтобы услышать нескрываемую интонацию зависти в их голосе.
Она наслаждалась этой завистью к её устроенности и благополучию. Муж и сын давно жили своей жизнью, хоть и в одной квартире.
Жили мирно и по согласию. Каждый своей жизнью. У них даже общие деньги были в специальном портсигаре. Портсигар был роскошным серебряным с непонятным вензелем, а может гербом.
В него легко помещался весь бюджет семьи. И каждый брал сколько хотел оттуда, а вот туда — только она. И ей было приятно осознавать некую зависимость ее свободолюбивого семейства от нее.
Она уже положила в сумку нужные бумаги и косметичку, как вдруг заметила тот самый портсигар с бюджетными деньгами в сумке.
Как он там оказался — неведомо. По рассеянности перепутала с чем-то. Всё от рассеянности, все от неё.
Она на секунду задержала портсигар в руке, а потом положила в карман пиджака. Открыла перед этим — посмотрела.
Да! Полный бюджет из евро и рублей — на месте. Да, конечно же, она вчера и пополняла его. Ибо ни муж, ни сын не участвовали. И она четко вспомнила, что клала наличные в портсигар.
У всех были кредитки, но она почему-то любила наличность. И держала в доме её, родимую. Мало ли что. С сантехником рассчитаться или настройщиком. У нее в доме был настоящий рояль «Беккер».
Никто не играл на нем, но он так облагораживал квартирное пространство, что его не продали даже в жуткие девяностые.
Она закрыла дверь, включила сигнализацию. Попрощалась с персоналом, кафе работало допоздна. И вышла в белую ночь.
Шаркали ноги туристов, сигналили в пробках злые и скучающие водители. И она пошла вдоль канала не спеша. Закурить хотелось очень, но у нее было личное табу на курение на улице.
Она спустилась с мостика и вдруг внизу, у причала, увидела незнакомца в синей странной шубе. Он сидел на верхней ступени и смотрел на воду.
Рядом стояли два больших пакета с газетами и прочей старой бумагой и картоном. Она вспомнила большую прореху на его штанах.
Холодно как на граните, подумалось.
Она уже почти прошла мимо, как вдруг совсем уж неожиданно для себя резко, чрезмерно лихо подошла к нему и пошарив в кармане пиджака вынула портсигар и протянула бомжу.
— Возьмите!
— Спасибо, я не курю.
Боясь случайно коснуться его руки, она бросила порт-сигар на картон в мешке. Бок его блеснул в свете фонаря.
— Я тоже, — отрезала она.
И круто пошла вверх от набережной, ругая и себя и бомжа этого. И всю свою непонятную тоску и недоброжелательность свою к этому миру, к этим ханжам узнающим приезжих издалека, поглазеть на местные красоты.
А ей было пора домой. Она насмотрелась.
Но странно, на душе полегчало, посветлело, подрасцвело.
Она не стала анализировать почему, боялась спугнуть что-то очень маленькое новорожденное и глухое пока и глупое, пусть живет.
А Галина просто глянула на небо. Просторное и чистое. И с первой уже звездой.
22 августа 2019, Чёрная тетрадь.
Вне тональности
Она физически ощущала прохладу костяшек, их матовую привлекательность и яркое щелканье при ударе о стол. Доминошки были высыпаны и коробочки на стол перед ней.
Высыпаны небрежной чужой рукой, так что черно-белыми брызгами разлетелись по столу и даже парочка улетела вниз в траву.
Они лежали перед её лицом бессмысленной мозаикой, а она поняла почему-то, что должна непременно уложить все эти костяшки в коробочку, ровно, очень ровненько сложить, закрыть крышкой, вот так, чтобы непременно щелкнул замок.
Домино — загадочная игра, в её детстве в эту игру погружались все, от малого до старого. Стол трясся колченогий, кряхтел от возгласов «рыба», «козел» И в этих словах никто не улавливал библейских смыслов. Козел отчуждения, например. И знак рыбы был понятен пару тысчонок лет.
Но доминошники увлеченно похрустывали костяшками и в высокие смыслы не вникали.
И она стала мысленно складывать ровненько, двухэтажиком доминушки в коробочку. Ей это было сделать непросто. Черные к черным, белые к белым. И обязательно отделить Пусто-пусто.
Почему так надо было сделать, она не знала, не анализировала, но знала — всё сложить, и чтобы закрылось, щелкнул замочек. И тогда она — свободна.
Вот такой странный образ сложился в её голове, когда она нашла дом свой пустым. Все сбежали, оставив ей на столе, когда-то обеденном рассыпанное домино.
Она встала и подошла к окну. Заняла любимую позу, упор на локоточки, подпереть щечки и гляди себе в мир. Она глядела в окно, а видела черно- белый беспорядок из костяшек.
Все-всё, сейчас она сложит, упакует, щелкнет и закроет занавес тяжелый и пыльный, опустит его наглядно, над событиями пошлого развода и сиротства своего — тоже обыденного и серого. Скучного и надоевшего.
Вот только соберет в порядок эти клавиши. Доминошки похожи на клавиши рояля. Очень схожи, но по-разному играют. На них. И в них. Как по нотам до-ми-но.
Сравнение было неожиданно веселым.
Она сунула первый ярус в коробочку. Что-то они стучали, сопротивлялись. И ронялись на пол.
Тут зазвонил ну совсем уже неожиданно телефон.
Наверное кто-то из бывшего ближнего круга хотел посплетничать с ней. Обругать его и прочие глупости.
Она заметила «Пусто-пусто».
Вот. Сейчас и уложится все — думалось ей, но телефон всё визжал.
А «Пусто-пусто» выскользнуло из пальцев под стол.
И тогда ей пришел на ум простой вопрос. И ответ тут же рядом. «Пофиг» — так всегда говорила её дочь, отвечая на любую дурную новость в ее ранней части жизни.
«Как мудро», — откликнулось в ней чувство солидарности с пофигизмом.
Она рывком взяла урну для бумаг и разом смахнула в нее и костяшки и коробочку.
— Всенепременно, — почему-то услышала одобрение. — «Пусто- пусто» еще не забудь.
Она легко нагнулась и нашла под столом доминошку. Она полетела к остальным. И все это она озвучила щелчком красивых своих пальцев. Пианистки в прошлом. Щелчок получился в ля миноре. Любимой и популярной тональности.
Стук костяшек долго еще слышался в мусоропроводе. Но он был вне музыкальной тональности.
27 августа 2019, Чёрная тетрадь.
Ловушка
Скандал в семье начался совсем неожиданно. Горьким сюрпризом. Не могли справиться с письменным столом.
Стол был никчемный, старый, но на антикварный никак не тянул, поскольку был изготовлен совсем бездарно, на обыкновенной мебельной фабрике и был просто Гостом: школярская тумба — две ножки, ящик, черное покрытие каким-то дермантином. Школьников в доме уже не было, дети выросли, а внуки обходились без письменных столов, у них были компьютерные. Этакие щеголи дорогущие, с немыслимыми приспособлениями. И без всяких тяжелых тумб.
И когда купили этот самый современный стол под компьютер, старый письменный надо было вынести из комнаты, где он благополучно отстоял лет двадцать. Скромно заняв место в углу от окна. На нем правда никто не писал, а стояли пустые цветочные горшки и лейка. Удобно, цветы — рядом, поливать. И еще мусор всякий хлам садовничий.
