Рано утром в четверг я сидел на обдуваемой ветром дюне на Хэпписбургском побережье и ждал, когда взойдет солнце.

О'Хара, в панике вернувшийся из Лос-Анджелеса, сидел рядом со мной, дрожа. Уже около сорока человек, обеспечивающих съемки, прибыли сюда и разошлись по своим участкам, их машины были припаркованы за дюнами. Влажная полоса твердого песка была чиста и не затронута кончающимся приливом. Монкрифф работал с камерами, прожекторами и стрелой для выносной камеры, установленной на чудовищного вида оранжевой уборочной машине, которая при необходимости могла бы сдвинуть даже севшее на мель судно.

Далеко слева ждал Зигги, а с ним норвежские дикие лошади. На полпути между нами и ими Эд распоряжался второй камерой, которая должна была взять вид сбоку.

Мы провели репетицию во время отлива вчера вечером и знали, что утрамбованный приливом песок после этого как раз подходит нам. Зигги был уверен, Монкрифф был уверен, О'Хара был уверен, я беспокоился.

Нам нужен был ясный рассвет. Мы могли бы создать впечатление такового, взяв блистательные кадры рассветного неба, снятые на прошлой неделе, мы могли направить прожекторы так, чтобы получить блеск в глазах лошадей, но чтобы создать задуманный мною эффект, нам нужны были удачи и настоящее солнце.

Я размышлял над событиями последних дней. В кембриджской больнице нашелся специалист по микрохирургии, сшивший разрез на моем лице сотней тонких черных стежков, так что теперь казалось, будто на моей щеке от подбородка до виска растянулась многоножка; но хирург клялся, что шрам будет почти незаметен. Раны на моей левой руке доставили ему и мне гораздо больше неприятных минут, но их, по крайней мере, можно было скрыть. Он предполагал, что за неделю все заживет.

Робби Джилл навестил меня в больнице рано утром во вторник, но быстро уехал, забрав с собой жилет из дельта-гипса, прошлым вечером повергший в замешательство дежурный персонал. Он не объяснил им, почему я носил этот жилет. «Эксперимент с пористым материалом – интересно». Он также поведал мне, что сказал своему коллеге из полиции, что Доротея теперь может узнать напавшего на нее, а поскольку было мало вероятно, что в Ньюмаркете могут действовать два маньяка с ножами, то почему бы не показать ей фото?

Весь вторник после обеда я беседовал с полицейскими, но к тому времени (в ночь с понедельника на вторник) я уже решил, что говорить им, а о чем умолчать.

Позже я слышал, что они уже обыскали коттедж Родди Висборо в Лестершире и обнаружили, что он буквально набит спрятанными в укромных уголках необычного вида ножами. Они спросили, почему я полагал, что Родди нападет на меня.

– Он хотел остановить съемки фильма. Он верит, что фильм повредит репутации его семьи.

Они думали, что это недостаточная причина для преднамеренного убийства, и, вздохнув при мысли о непостижимости мира, я согласился с ними. Известна ли мне какая-либо другая причина? Увы, нет.

Я был уверен, что Родди Висборо не сообщит им другой причины. Родди Висборо не скажет: «Я боялся, что Томас Лайон обнаружит, что я участвовал в инсценированном повешении моей тетушки, предназначенном скрыть сексуальную оргию».

Родди, известному участнику показательных скачек, было что терять. Родди, Пол и Ридли, несомненно, были ошеломлены, когда похороненное ими преступление вновь начало всплывать из прошлого. Они пытались запугать меня: сперва угрозами, а когда угрозы не подействовали – решительными действиями.

Ножами.

Полиция спрашивала, знаю ли я, что отпечатки пальцев мистера Висборо были найдены повсюду в доме миссис Паннир наряду с моими собственными? Как странно! Я сказал, что никогда не видел мистера Висборо в указанном доме.

Тогда они сообщили мне, что сегодня утром взяли показания у миссис Паннир, и она по сделанному полицией фотоснимку идентифицировала мистера Висборо как человека, который напал на нее.

«Потрясающе», – сказал я.

Они спросили, знаю ли я, почему мистер Висборо напал на миссис Паннир? Нет, я не знаю.

Какая связь может быть между ею и мной?

«Я часто читал газеты для ее слепого брата, – ответил я. – Он умер от рака…

Они это знали.

Они строили догадки, имел ли найденный мною на Хите нож, ныне находящийся в распоряжении полиции, какое-либо отношение к тому, что случилось со мной.

«Мы все уверены, что нападавший намеревался прекратить съемки, – сказал я. – Это все».

Я также был уверен, хотя и не сказал этого, что именно Родди дал Ридли армейский нож и велел ему запугать Нэша, а через него – всех нас.

Я был уверен, что Родди заставил Пола вместе с ним обыскать дом Доротеи, оба они искали какие-либо разоблачающие записи касательно смерти Сони, которые мог оставить Валентин.

Родди был самым сильным из них троих и был больше всех напуган.

Получив от Люси шифр моего сейфа, Ридли немедленно сообщил его Родди и сказал ему, что я знаю слишком много.

Родди, как я и полагал, поддался на эту уловку. На кильку поймалась рыба покрупнее. Я заманивал его в ловушку, надеясь, что он принесет с собой еще один экзотический нож, но я не собирался подставлять себя под этот нож.

Полицейские удалились, похоже, недовольные, но они были уверены, что Родди виновен как минимум в нанесении тяжких телесных повреждений двоим людям, а если при помощи современных сыскных технологий будет доказано, что Родди убил также Пола Паннира, дело для него обернется совсем плохо. Как мотив, они могут допустить, что Пол угрожал Родди заявить в полицию о его нападении на Доротею: достаточно близко к истине, чтобы в это можно было поверить. В любом случае достаточно для Доротеи – пусть поверит и обретет успокоение.

Утром в среду я выписался из больницы и вернулся в Ньюмаркет, чтобы выдержать битву с разгневанным Говардом и чрезвычайно расстроенной Элисон Висборо.

– Я говорил вам, что вы не должны вносить изменения в мою книгу, – ярился Говард. – И посмотрите, что вы наделали! Родди попал в тюрьму.

Элисон, не веря, глядела на «сороконожку» на моем лице.

– Родбери не мог сделать этого!

– Родбери сделал это, – сухо сказал я. – Он всегда баловался с ножами?