Раздался звон битого фарфора, и по летнему балкону, совмещённому с открытой кухней разнёсся аромат свежего кофе прямиком из Восточноафриканской Республики. Да, запах очень вписывался в атмосферу утреннего города и настроения в целом, но с другой стороны теперь всё это нужно было убрать. Африканский зерновой кофе и антикварная фарфоровая чашка стоили недёшево, и что ещё хуже – это означало прогрессирование болезни Николая. «Плохо работающая мелкая моторика – признак следующей стадии,» – часто говорил ему городской врач, господин Ферье, и вот эта стадия наступила. Николая это сильно насторожило, и он уже представлял, убирая с кафельного пола осколки и горячую лужу кофе, что ему может сообщить доктор.

Следующая чашка ароматной бодрости уже не упала на пол, но должного удовольствия не принесла. Наспех выпив кофе и закинув в рот пару курабье, Николай схватил свой тёмно-синий сюртук и стал запихивать руки в рукава, параллельно пережёвывая печенье. Когда сюртук, брюки, сапоги и шляпа были надеты, он выбежал в подъезд и стремительно слетел по лестнице до первого этажа. После выхода из подъезда он невольно зажмурился от яркого и теплого солнца. На душе сразу стало полегче, а большая часть тревоги улеглась или вовсе исчезла. Как можно думать о чем-то удручающем и мрачном, если прямо в лицо светит майское солнце, которого в Сагаре дождаться – это проявить недюжинное терпение?

Доктор жил и работал в двух кварталах от Николая, и дойти до него можно было, в лучшем случае, за час-полтора. Конечно, в городе было полно транспорта: от повозки с механическими лошадьми до небольшого дирижабля, которые могут домчать кого угодно в любое место города за полчаса, а то и меньше. Но Николаю было гораздо приятнее пройтись пешком, тем более, в хороший теплый день середины мая. Покручивая ус правой рукой, а левую держа за спиной, он небыстро шел по мостовой, наблюдая за крупным дирижаблем висящим над рыночной площадью. На таких чаще всего привозили товары оттуда, откуда кораблем или паровозом везти невозможно или безумно дорого.

Путь к господину Ферье пролегал через самый большой мост Сагара – Дивеловский мост. На нём всегда царило оживление, невиданное даже для многих крупных улиц. Шагнув на его выложенную камнем дорогу, Николая снова наполнило ощущение торжественности: плечи его расправились, уголки рта чуть приподнялись, а в глазах вспыхнули радостные огоньки. «Каждый раз – как впервые,» – отшучивался он, если кто-то из приятелей замечал такую реакцию. Да, впервые он побывал на этом мосту в десять лет вместе с отцом, во время спуска на воду нового парохода «Герцог Вигасский» – самого большого судна в Империи. Народ собирался везде, откуда только можно было увидеть грандиозное зрелище: на мостовых, на набережных, на крышах высоких зданий возле судостроительного завода – всем хотелось хоть одним глазком взглянуть на жемчужину Имперского флота. После спуска на воду в городе весь день проводились гуляния. На бульварах и в парках выступали артисты и играли музыканты, в трактирах не умолкали пьяные голоса, распевающие праздничные песни и выкрикивающие тосты, а вечером, когда на город опустилась тьма, губернатор лично расщедрился на фейерверки, которые длились аж четверть часа. Остаток того празднества до сих пор всплывал в памяти Николая каждый раз, когда он проходил по этому мосту. Отец скончался от пневмонии пару лет назад, а пароход бороздит воды где-то далеко отсюда, но воспоминания никуда не делись.

Дом, в котором работал доктор, был самым обычным жилым домом, а принимал пациентов он прямо у себя в квартире. Впрочем, квартира была достаточно просторной, а сам доктор работал не в той области, чтобы пациенты кричали от боли, поэтому такой вариант приема вполне устраивал и пациентов, и господина Ферье, и его соседей по дому. Зайдя в подъезд и пройдя на второй этаж, Николай негромко постучал в резную деревянную дверь, выкрашенную в белый, свойственный для докторов, цвет. За дверью послышались поспешные шаги, и через мгновение она отворилась. На пороге показался господин Ферье: рослый мужчина крепкого телосложения с тёмно-коричневыми усами, переходящими в бакенбарды и гладко уложенными довольно короткими волосами. На нём была надета кремовая хлопковая рубашка, тёмно-зелёный с золотыми узорами жилет и чёрные брюки, но глаза его выглядели заспанными, а левая часть лица была заметно красной, что создавало впечатление, будто сегодняшнюю ночь он провел во сне в сидячем положении.

– Доброго дня, доктор, – произнёс Николай, учтиво приподняв шляпу за перед поля, – снова заснули за бумагами, не так ли? – он беззлобно усмехнулся, хитро прищурившись. Доктор виновато улыбнулся и пожал плечами, немного потерев покрасневшую часть лица.

– Господин Багровский, вы как в воду глядите, – признал господин Ферье с нотой стыда в голосе, – так с чем же вы пришли? Всё ли с вами хорошо?

– Рад бы, если бы так действительно было, но раз я здесь, и без бутылки хорошего бурбона, то я точно не в добром здравии, согласитесь.

– И то верно. Проходите в кабинет, я сейчас подойду, и мы всё выясним.

Доктор удалился в свою комнату, а Николай последовал его просьбе и вошёл в комнату, где Ферье принимал пациентов. Который раз он был здесь, но каждый раз он с интересом рассматривал всё окружение этой комнаты. На письменном столе всё время были разложены различные врачебные бумаги: – рецепты, журналы, некоторая медицинская литература и забытые после работы инструменты. Основной же «арсенал» доктора располагался в застеклённом шкафу напротив диванчика для пациентов. За стеклянными дверцами лежали шприцы разных размеров, ножницы для медицинских повязок, сами повязки, и многие другие инструменты неизвестного для обывателя назначения, от вида некоторых из которых бросало в дрожь. Вскоре в комнату вошёл доктор, надевший поверх своей повседневной одежды когда-то белый медицинский халат. Пройдя через весь кабинет, он уселся на стул красного дерева, обитых тёмно-зелёной тканью.

– Что у вас в целом, господин Багровский, я знаю, – пропустив обмен любезностями, начал он, – но что конкретно вас беспокоит? У вас проявились какие-то симптомы?

– Именно так, доктор, – мрачно согласился Николай, немного потупив взгляд, – сегодня за завтраком мои руки не справились с фарфоровой чашкой, позже они иногда подрагивали. Я помню, некоторое время назад вы говорили мне о том, что это свидетельствует об ухудшении моего здоровья, но не сказали, что именно происходит. Может, пора узнать об этом сейчас?

– Значит, не обошлось, – произнёс доктор, окончательно потеряв утреннее хорошее настроение и уставившись в поверхность стола. То ли просто так, то ли он читал некоторые бумаги, лежавшие на поверхности, – болезнь прогрессирует, это правда. Когда я говорил про руки, я лишь предполагал, куда придётся следующий удар. А вообще, честно говоря, я надеялся на то, что у вас не проявятся признаки осложнений. Видите ли, воздух современного мира действует на вас не лучшим образом: неизвестным медицине путём на стенках ваших лёгких оседает оксид железа, и…

– Господин Ферье, я вас крайне уважаю, но позвольте узнать: что такое оксид железа? Видите ли, я далёк от химии, и совсем не понимаю её терминов.

– Ржавчина. На стенках ваших лёгких оседает ржавчина. И, что ещё хуже, её немалая часть проникает в мозг через кровь, поражая центральную нервную систему. Отсюда и исходит плохая координация, плохая чёткость движений и прочие недуги… В конце концов вы отправитесь на тот свет или останетесь парализованным на остаток ваших дней. Пока я не знаю, как вам помочь, но делаю всё возможное.

– Черти, – брови Николая сдвинулись к переносице, – а что мы можем сделать на данный момент, и сколько мне осталось?

– Господин Багровский, повторюсь, я ничего не могу сделать, ничего обещать и даже делать прогнозы, но вы поймёте, если вам останется недолго. А пока я бы советовал вам почаще отвлекаться от разных мрачных дум. Например, почаще читать художественную литературу, ходить в культурные места и жить для себя и тех, кто вам дорог. Вы человек рассудительный, не склонный впадать в панику и апатию, а потому скажу, что вам нужно прожить достойную жизнь, чтобы минимально разочаровываться в прожитых годах, лёжа в постели, не в силах встать. Пока что это всё, что я могу для вас сделать. Прошу прощения.