– Здравствуйте, – тихо ответила я и смущённо отвела взгляд.

– Участковый инспектор милиции старший лейтенант Адилов Ансар Нуратдинович. – Он встал из-за стола и, пригласив жестом приблизиться, придвинул стул. – Присаживайтесь.

Нет, определённо никакого акцента не уловить. Но одному только бархату голоса, будто поставленного, можно было доверять.

Разгладив рукой юбку платья, я осторожно присела на стул напротив лейтенанта. Он остановил пристальный, профессионально-любопытный взгляд на моей раненой шее.

– Не бойтесь, вы в безопасности, Софья, – участковый добродушно улыбнулся, от чего я совсем смутилась, и продолжил: – Мы просто поговорим. Мне уже передали данные из больницы. Отметили, вы потеряли память. Как ваше самочувствие сегодня?

– Про память – всё верно, – еле выговорила я хрипло, – но, к сожалению, никаких изменений, никаких воспоминаний.

Мой голос сильно отличался от обычного: я говорила непривычно тихо, сдавленно – разволновалась не на шутку. Мало того, что я впервые в жизни оказалась в милиции, да ещё и разговариваю с человеком, который в моём настоящем, быть может, давно покойник, если помнить, что его ждёт всего через лет десять-пятнадцать. А сейчас – молодой, наверняка, тщеславный и упорный в службе.

Мне вдруг стало дурно, я схватилась за горячий влажный лоб и сделала глубокий вдох. Сердце будто раздвоилось и колотилось, резонируя, то близко, то глубоко в груди. Мелкая дрожь начала охватывать руки. Противно.

– Минуту, я принесу воды, – снова нахмурился чернобровый Адилов, или как его там.

– Да, спасибо!

Он быстро вышел из кабинета, скоро вернулся и вручил гранёный, чуть запотевший, стакан. Лейтенант не спускал с меня строгого изучающего взгляда. Он отошёл к подоконнику и, сложив руки на груди, терпеливо ждал, когда можно будет продолжить беседу. Мой взгляд скользнул по Адилову. Высокий, глубокоглазый. Крепкую шею туго стягивает воротничок. Кажется, поверни милиционер голову – не выдержав натуги, слетит верхняя пуговица.

– Сейчас, – я сделала маленький глоток обжигающе ледяной воды и поставила стакан аккуратно на стол на стекло, под которым был зажат исчерченный простым карандашом карманный календарь за прошлый – 1979-й год.

– Давайте продолжим, – тихо сказала я.

– Хорошо, – он вернулся на место и взялся за ручку. – Давайте попробуем вспомнить главное. Ваше имя?

– Луговая… Софья Михайловна.

– Год рождения?

Мысли заметались. Чуть было не выдала привычное «десятого декабря девяносто третьего», что стало бы путёвкой в известное заведение.

– Не помню… Зима, точно. Но ничего больше.

– На вид вам не больше двадцати. Место жительства?

– Не помню, извините, – еле слышно проговорила я и для себя самой неожиданно почувствовала, как защипало в глазах. Ещё момент – и я расплакалась, закрыв лицо руками.

– Извините, – буркнула я из-под влажных горячих ладоней.

– Выпейте воды, не спешите, – мягко сказал участковый. – Расскажите сами всё, что помните. Я не буду больше задавать вопросы.

– Хорошо, – шмыгая носом, я утёрла глаза, щёки и шумно отхлебнула. – Хорошо.

Что же ему рассказать? У меня всё вылетело из головы: что говорить можно, а что нельзя. Нужно максимально увести их, как можно дальше, в бесперспективное расследование. Чтобы моё дело закрыли за недостаточностью данных. Или как они это оформляют.

– Помню вечер. Город. Да, я точно из города. Я работала....

Чуть не сказала, что работала в газете. Тогда бы они стали рыскать по всем редакциями в ближайших больших и малых городах. Я не могла заставить милицию тратить время на мои намеренные выдумки, когда у них, должно быть, куча работы.

– Нет, не помню, – я слабо махнула рукой. – Так, какие-то образы идут, но ускользают. Помню плохую погоду тем вечером. Меня пытались задушить верёвкой, жёсткой. Знаете, такими скотину привязывают, вроде бы. А потом ударили по голове. Как будто деревянной палкой. Боль резкая, страшная, дышать нечем, в глазах потемнело… Всё. Далее вы уже, наверное, знаете. Мне повезло, что, кто бы он или они ни были, выбросили меня живой, – я резко оборвала рассказ и посмотрела милиционеру прямо в глаза, спросив шёпотом: – Неужели это случилось всего лишь вчера?

Лейтенант только кивнул.

– Скажите, – он посмотрел на мои пальцы, – вы что-то помните о своей семье?

– Так, – я нахмурилась, изо всех сил изображая мучительные попытки вспомнить. – Да, мама, отец. И всё. Если вы спрашиваете, есть ли у меня муж… Нет, точно нет. Или… Я не знаю. Колец нет.

– Драгоценности могли снять, – Адилов вздохнул и, сложив руки на груди, чуть откинулся на жёсткую спинку стула. – Нам нужно будет съездить в город. Так как здесь мы не можем провести полный осмотр. Хм.

Он выпрямился, взялся длинными пальцами за ручку и отвёл взгляд на серо-зелёную стопку бумаг и картонных папок. Я прекрасно понимала, о чём и в каких преступлениях он подозревает злодеев, но ехать никуда не хотелось. Вдруг что-то случится. Вдруг по условиям этой временно игры, правила который я не знала, мне нельзя покидать село.

– Я не думаю, что это нужно. Меня вчера осматривали, – быстро проговорила я, схватившись за стакан. – Даже уверена, что не нужно, Ансар… Ансар…

– Нуратдинович, – с лёгкой улыбкой подсказал мне участковый, хитро глянув исподлобья, и продолжил писать. Видимо, не привыкать подсказывать собственное имя.

– Ансар Нуратдинович, я боюсь куда-то ехать теперь. Я хочу только одного – остаться здесь, – умоляюще проговорила я..

– Я понял. В любом случае, из города на днях будут к нам гости. Да и если поедем, то только со мной.

– Товарищ лейтенант, я прошу прощения, – я благодарно посмотрела на него. – Ничем не могу помочь, правда. Я бы хотела, но никак…

– Нет, – он поднял бровь. – На самом деле вы можете неплохо нам подсобить. Особенно, если память восстановится. Возможно, вам уже рассказали.

Я чуть помотала головой и сжала стакан руками, чтобы они меньше дрожали.

– У нас случилось нечто подобное пару лет назад, – сказал лейтенант и с тоской посмотрел в окно. – Никого тогда не нашли. Возможно, ваш случай – новое звено в цепочке.

– А тогда… – я медлила. – Что случилось с человеком? Он сейчас жив?

– Нет.

Не успела я и задуматься о новой порции страшной информации, как в дверь постучали.

– Войдите, – громко сказал лейтенант, и на пороге появилась розовощёкая полная женщина в сарафане, с фотоаппаратом в чёрном чехле на груди.

– Ансар Нуратдинович, здравствуйте! – заметно было, как она запыхалась. – Извините, опоздала. Там эти опять… Снимки делаем?

Меня попросили встать спиной к огромной белой печи здесь же в кабинете, и женщина щёлкнула кнопкой. Ещё и ещё.

– Достаточно, думаю, – она поспешила уйти.

Только фотограф скрылась за дверью, милиционер подозрительно посмотрел на моё платье и хотел что-то спросить, как в кабинет без стука ворвалась девушка.

– Ансар, привет! Ой… – она увидела меня, оправила светлую футболку и сделала шаг назад, заложив руки за спину.

– Ирина, я занят, – строго сказал Адилов, сдвинув брови. – Что-то случилось?

– Я просто… – она снова пристально посмотрела в мою сторону, но быстро перевела взгляд на Ансара. – Ты зайдёшь ко мне?

Вопрос, похоже, смутил лейтенанта, но он скоро подобрался:

– Как освобожусь.

– Буду ждать, – кокетливо бросила девушка и вышла.

– Давайте продолжим, прошу прощения. Скажите, – лейтенант чуть кашлянул в кулак и посмотрел на меня. – Это ваша одежда?

– Нет. Мою постирали. Ой! – невинно пискнула я.

– Понял, – покачал головой Адилов. – Обувь ваша?

– Нет, но, – я немного замялась. – Калоши дома, мои.

– Хорошо. Продолжим. В котором часу вы оказались в селе?

– Точно не могу сказать. Вечером, около семи, – я нахмурилась. – По дороге шли эти… Много этих… С рогами.

– Козы?

– Не-а.

– Бараны?

– Да нет, – отмахнулась я. – Ну, с рогами… да что же это такое.