Я потянулась к платьям и в каком-то отупении перебирала одно за другим. Вроде бы все мне подходят, только одно и правда больше в плечах и талии. Юбки у всех одинаковые – целомудренно длинные и широкие. Что мне совсем не понравилось – рукава. Фонариками. Я, двадцатипятилетняя почти тётка, надев такое платье, пойду в милицию? Нормальную одежду они не носят, что ли? Нет, я не прошу джинсы, откуда здесь, но хотя бы платье построже, попроще. Приду сейчас, буду сидеть, как баба на чайнике, перед участковым и нести всякую чушь про беспамятство.

– Выбрали? – живо спросила Наташа. Наверное, ей не терпелось увидеть меня в своих обносках.

– Вам не нравится? – Варвара оказалась более проницательной.

– Я, наверное, подожду, когда моё высохнет. Мне неудобно у вас брать, – попыталась соврать я не слишком убедительно. Мой взгляд давно выдал истинные причины.

– Нет, вам не нравится, – сурово подытожила старшая и поджала полные губы. – Ясное дело, вы привыкли модно одеваться. Мы же видели вашу футболку, но у нас ничего такого нет. Если вы хотите, чтобы я отвела вас по делам, пожалуйста, одевайтесь, Соня. Жду.

– Варя, – испуганно сказала Наташа. – Зачем ты так?

– Да я же не слепая, вижу, что платья наши не понравились, – обиженно продолжала Варвара. – Куда нам до городских, конечно! А то, что Марьяна шьёт по модным выкройкам из журнала, это ничего? Отличные же, красивые! Не знаю, чего вы нос воротите. А бабушка ещё старалась, выбирала по размеру. Или одевайтесь, или сидите тут до обеда, пока ваше не высохнет.

Варя с прищуром посмотрела на разноцветный ворох, на меня и ушла из комнаты.

Мне стало очень стыдно, да так, что я в ответ сказать ничего не успела. Старшая же ни слова лишнего не сказала. Люди со всей душой отнеслись ко мне. Все. От Виктора до Наташи, с которой мы успели вчера поболтать о вышивке, об Олимпиаде, пока я сортировала её нитки, а сейчас я сижу и выделываюсь. Какое право имею? Хорошо ещё, что не ляпнула совсем уж дурацкое оправдание: «я вообще платья не ношу».

– Попробуйте то, синенькое, вам пойдёт, – смущённо улыбнулась Наташа. – Я сейчас выйду.

Она ушла в кухню, плотно закрыв дверь. Я вскочила с кровати, скинула халат и быстро натянула платье, на которое указала младшая. Так торопилась, что от спешки едва не раскроила его по швам. Боялась отчего-то, что сейчас вернётся Варвара и заберёт всю одежду.

– Ой, а вам правда так хорошо! – восторженно встретила меня Наташа, когда я несмело вышла к девочкам.

Варя стояла у плиты и помешивала кашу в небольшой кастрюле. Она обернулась и с лёгкой улыбкой виновато сказала:

– Соня, извините меня, я наговорила там, в комнате. Нам просто эти платья шьёт хорошая знакомая. Нам-то очень всё нравится. А тут мне показалось, вы не в восторге. Обидно, что ли, стало за Марьяну.

– Нет-нет, – поспешила я разубедить девушек. – Я смутилась очень сильно… Так что это вы меня извините. Свалилась как снег на голову.

– Да ну, чего вы… – Варя так же тепло улыбалась. – У нас часто гости из-за папиной работы бывают, командировочные всякие. Гостиниц ведь нет. Так, завтра почти готов!

– Идёмте умываться? – поднялась Наташа. – Я тоже ещё не ходила.

Мы вдвоём спустились на нижнюю веранду, где бачок в умывальнике был наполнен тёплой водой. Рядом на полочке я увидела чёрный пластиковый стаканчик с зубными щётками и пастами с лаконичным дизайном – «Жемчуг» и «Мятная». Доверившись более-менее знакомому и современному для меня названию, я взялась за «Мятную».

– Ой, а у меня и щётки нет, – сказала я растерянно, открутив крышечку.

– Это вообще не проблема! – радостно отозвалась Наташа. – Момент.

Она крикнула прямо с веранды Варваре:

– Варя, найди в комоде щётки зубные! Принеси одну, пожалуйста! – И обратилась ко мне: – Бабуля у нас, что надо, – любой завскладом позавидует.

Скоро показалась Варя с новой щёткой для меня. Мы неторопливо прошли все водные процедуры. Молчаливо позавтракали перед открытым окном кухни, почти как на свежем воздухе. На утреннем сквозняке вкус бутербродов и пшённой каши с домашним жёлтым-жёлтым маслом приятнейше обострился. А после мы с Варварой отправились по делам.

Здание милиции в этом далёком прошлом находилось за небольшим парком, где в моей памяти когда-то работала аптека. В моём же настоящем она давно закрылась. В детстве мне нравилось гулять с друзьями по вечерам в липовом саду рядом с аптечным домиком. К 2018 году его окна кто-то заботливо заколотил, как будто думал вернуться, но время не жалеет никого – строение с годами выцвело и, того хуже, не дождавшись хозяев, покосилось. Сегодня же я увидела его в самом лучшем виде: выкрашенным в светло-голубой цвет, с белоснежными рамами и наличниками, которые сверкали на утреннем солнце. Крыша – целая, крытая железом, которое растащат совсем скоро – в девяностые. Рядом с крыльцом – жёлтая милицейская машина с широкой синей полосой и надписью на боку белыми буквами «Милиция». Она-то напугала больше всего. В ногах ощутилась слабость, в горле пересохло. Всего минута – и за меня возьмутся компетентные органы. В памяти не к месту вдруг пронеслось «копейка-канарейка».³

Мы с Варварой вошли в прохладу тёмного коридора. Она указала рукой на последний кабинет и участливо спросила, нужно ли подождать. Я помотала головой: найду обратный путь сама.

В больницу мы с Варей заглянули в первую очередь, но нам встретилась только неприветливая медсестра из вчерашнего вечера. Она непонимающе посмотрела на меня, когда я сказала, что меня просили явиться сюда с утра, и отправила прямиком в милицию. Только там я вспомнила строгий наказ доктора Галины Степановны по поводу одежды: не стирать. Мои футболка и штаны, чистенькие, развевались в огороде на крепкой бельевой верёвке. На встречу с участковым стало отправляться ещё страшнее – какие-никакие возможные следы уничтожены стиральным порошком и водой.

Варя ушла, а я всё не решалась подойти к кабинету. Образ толстого и неприветливого милиционера накрепко засел в воображении. Сейчас он, как есть, отругает меня за порчу улик.

Ладно, делать нечего – пора сдаваться, но держать оборону. Осталось всего несколько шагов, чтобы ещё раз прогнать в мыслях короткую лживую легенду и приготовиться к неприятной встрече с пузаном в погонах. Ещё и этот наряд! Сто лет не носила ни платья, ни юбки, и сейчас чувствовала себя вдвойне неловко.

Я постучала в обитую коричневым дермантином дверь. Услышав глухое «Войдите!», рванула её на себя и оказалась в очень светлой проветренной комнате. Здесь было по-утреннему свежо и прохладно. Окна, закрытые снаружи окрашенными в белый решётками, ничуть не портили вид на солнечный парк с высокими липами.

Под чуткими взорами Ленина и Брежнева с портретов на стене, за столом с карандашом в руках сосредоточенно склонился молодой милиционер. Густые чёрные волосы. Широкие плечи. Чёрный галстук. Голубая рубашка. Фуражка с золотистой кокардой покоилась на печатной машинке. На подоконнике за его спиной лежали большие счёты в коричневой раме – милиционер в тот же миг превратился для меня в сверхчеловека.

Я пригляделась к его плечам. Три звезды на погонах. Если никакой «звёздочной» реформы с тех пор не проводили, выходит, он – старший лейтенант. Ещё одно знание в наследство от работы корреспондентом.

Как только участковый поднял голову, меня отчего-то удивила его привлекательная восточная внешность: чернобровый, черноглазый, нос прямой, губы сжатые, упрямые, по лицу – чуть загорелый, хотя на дворе самое начало июля. А по одному имени давно можно было догадаться да и Наташа говорила, в селе много татар. Я представила, как милиционер сейчас потрёт руки и скажет любопытно тенорком в нос: «Девущка потерялься, инде-е! Как жи так?!» Наверняка, ему вчера доложили о моём странном появлении в селе.

– Доброе утро! – участковый оторвался от бумаг и первым поздоровался со мной глубоким голосом, который словно заполнил весь кабинет. Пока в этой короткой фразе невозможно было уловить никакой акцент.