– Пришла. Выпила лишнего и устроила разборки.

– Теперь понятно, почему вы столько лет не общались.

– Все это в прошлом. Я давно простила и Марьяшу, и Сережу. Да и встретила чуть позже свою любовь еще, Петра.

В каком-то внезапном порыве встала и обняла тетю. Она погладила меня по голове и прошептала:

– Все будет хорошо, девочка.

Отчужденность между нами растаяла, я поняла, чтобы ни случилось дальше, у меня есть родной человек в этом мире.

Сон не шел. Я страшилась наступающего дня. После того, что сказала Лана, боялась, как встретят меня в колледже. Надеялась, что Саша все же позвонит, и в колледж мы поедем вместе. Не могла поверить, что он отказался от меня вот так, даже не поговорив. Ведь мы любили друг друга, он был моим первым и единственным мужчиной.

Наутро встал вопрос, как добираться до колледжа. Идти на остановку общественного транспорта или вызвать такси? Когда ждать звонка от Саши стало бессмысленно, первым порывом явилось вызвать такси. Но тут, впервые, с минуты ареста родителей, задумалась о своем бюджете. В конце каждого месяца папа переводил на мой счет достаточную сумму денег на мелкие повседневные нужды. Крупные покупки всегда обсуждались и согласовывались отдельно. Я достаточно уже потратила денег в апреле, а на май папа еще не переводил. Аркадий Лукич предупредил, что все счета родителей арестованы, и пользоваться я могу лишь своей личной картой. А на ней денег оставалось катастрофически мало. Я не могу тратиться на такси, но и не могу появиться в колледже наряду с голяками.

Ситуацию спасла тетя.

– Вероника, у моего Пети был автомобиль. Я его не продавала. Если хочешь, можешь ездить на нем.

– Спасибо, – просияла я. Но сразу сникла. – А как же с документами на машину? Если меня остановят, как я объясню, что еду на чужой машине?

– Ford записан на меня. Я напишу на тебя доверенность.

Двенадцатилетний синий Ford Fiesta с пробегом чуть более восьмидесяти тысяч километров смотрелся вполне прилично. Конечно, машина не того класса, на котором разъезжает элита. Но все лучше, чем общественный транспорт.

Я опаздывала. Единственное свободное место на парковке нашлось рядом с серебристым BMW. У меня замерло сердце. ОН сидел в машине, обхватив голову руками. Обернулся посмотреть, кто припарковался рядом. Мазнув взглядом по Fordу, начал уже отворачиваться, но углядев меня, сразу выбрался из машины.

– Саша, – выдохнула я.

Как всегда, само совершенство. Только на лице нет моей любимой кривоватой улыбки. Не подошел ко мне. Не распахнул своих объятий.

– Твоя машина? – кивнул он на Ford.

– Саша, у меня жизнь рушится, а ты спрашиваешь про машину? И, нет, не моя, это машина тети.

– Прости, Вероника.

– За что ты просишь прощения? И почему не отвечал на мои звонки и сообщения?

– Мне запретили.

– Что значит запретили? Кто запретил? – уже почти кричала я на него.

– Я не могу тебе всего сказать, только то, что мы больше не можем быть вместе.

– Саша, ты готов вот так запросто отказаться от нашей любви? Только из-за того, что родителям твоей девушки предъявили обвинения, которые еще требуется доказать?

– Прости, – опять повторил он и направился в сторону тренировочного корпуса.

Я стояла совершенно одна посреди парковки, заполненной машинами студентов и преподавателей, глядя в спину любимого человека, не понимая, как жить дальше, и не ощущая моросящего дождя. От меня отказались не только подруги.

Урок уже начался. Французский у Алевтины. Открыла дверь класса.

– Гербова, проходи быстрее, – вполне дружелюбно поторопила меня кураторша.

– Наша Вероника деньги собирала,

Оказалось, всех нас обокрала, – вдруг пропел Князев.

Взрыв хохота.

Я резко развернулась и вылетела из класса.

– Вероника, – догнала меня Алевтина Демьяновна.

Она схватила мою руку, удерживая от дальнейшего бегства.

– Послушай, если ты проявишь слабость сейчас, они начнут травить тебя. Не позволяй этого. У тебя хватит сил постоять за себя.

Я не ожидала подобных слов от Алевтины. В моем понимании, она первая могла бы бросить в меня камень, учитывая, как тонко я издевалась в прошлом, демонстрируя свое превосходство над ней.

– Пожалуй, Вы правы, – развернулась я обратно.

Мои одногруппники с любопытством наблюдали за мной. Я проследовала к своему месту подле Борьки Блатграпа. Поравнявшись с партой Князева, излишне громко произнесла:

– Если ты еще хоть раз посмеешь сочинить в мой адрес дурацкие стишки, все узнают о твоем маленьком секрете!

С лица Стаса схлынули краски. Он отвернулся от меня. А я поняла, что стихов больше не будет.

Еще в прошлом году я случайно узнала, что демонстрируемая любвеобильность Князева к девочкам липовая. На самом деле он предпочитал мальчиков, но очень боялся, что кто-либо узнает об этом. Я и не собиралась никому рассказывать, но вот сейчас эта информация мне пригодилась.

Нескладный Боря Блатграп на мое появление, как обычно, никак не отреагировал. Хоть что-то осталось неизменным.

Урок грамматики немецкого языка, третий по счету на сегодня, прервал голос Резняка по громкоговорителю.

– Студентке первого курса Веронике Гербовой просьба пройти в кабинет директора.

– Надеюсь, ее попросят покинуть колледж, – услышала я за спиной шипение Лизы.

Сердце, в который раз за эти дни, сжалось. Я ведь так искренне любила Лану с Лизой. Несправедливые обвинения подруг ранили не меньше, чем разрыв с Сашей.

– Вероника, проходи, – как-то слишком уж суетился Юлий Алексеевич.

Сегодня директор одел футболку с принтом Джима Моррисона, солиста группы The Doors. Под портретом известного музыканта красовалась не менее известная фраза из его песни – I am the Lizard King, I can do anything (Я король ящериц, я способен на все).

В его кабинете уже находился адвокат Горский. На лбу мужчины залегла складка, во взгляде то ли тревога, то ли печаль.

Остановилась в центре кабинета.

– Нет-нет, милая, садись сюда, – пододвинул Юлик мне кресло.

– Вероника, – начал Аркадий Лукич, когда я присела в предложенное кресло, – к сожалению, у меня слишком дурные вести.

– Сегодня уже ничто не сломит меня, – пожалуй, излишне оптимистично заявила я.

Как оказалось, сломит. И еще как. К такой вести готова я не была.

– Твой папа…, – Аркадий Лукич никак не решался продолжить, – он… он умер сегодня утром. Похороны завтра.

– Что значит умер? – задала я наитупейший вопрос. – Его что, пытали?

– Нет, конечно, нет. Просто… сердце. Обширный инфаркт. Ничего нельзя было сделать.

– Он не мог, – доходила до моего сознания ужасная реальность, – не мог оставить нас с мамой. Папа всегда оберегал нас. Говорил, что никогда не даст в обиду.

Аркадий Лукич отводил глаза, а Юлик, наоборот, смотрел на меня с большим сочувствием.

Не выдержала, заскулила. Схватилась за горло, не хватало воздуха. Я открывала рот, пытаясь вдохнуть. Из горла вырывался жалобный скулеж.

Юлий Алексеевич услужливо подал бутылку с водой. Сделала глоток и не остановилась, пока не выпила всю воду.

Руки дрожали, в голове все путалось. Моя психика не справлялась с валившимися бедами.

Директор, напуганный моим состоянием, стал кому-то звонить. Слишком быстро появилась медсестра. Ее пост располагался в другом корпусе. Не иначе, как она дежурила под дверью, ожидая возможного звонка. Женщина сделала мне укол в плечо, и я, то ли потеряла сознание, то ли провалилась в лекарственный сон.

Очнулась в своей комнате в доме тети. Арина сидела на стуле рядом. Она вышивала.

– Меня это успокаивает, – заметила тетя, что я открыла глаза.

– Ты плакала? – сразу увидела я ее покрасневшие, припухшие веки.

– Да. Мы не виделись с Сережей девятнадцать лет. Но я всегда знала, что он где-то рядом. А теперь вот, его нет. Совсем.

– Что же теперь делать, тетя?

– Поддержать твою мать. Мы ей сейчас очень нужны.