– Ну, чего встала? Заходи! – грубо окрикнул меня дядя Джеф, ткнув в спину сложенным пополам конским хлыстом.

Легко сказать «заходи», когда стоишь на пороге Тёмного леса, на самой границе белого осеннего дня и густых таинственных сумерек, внутри которых затаилось древнее зло. Легко сказать – трудно сделать.

О том, что этот лес проклят, знали не только мы все с раннего детства, но и наши далёкие предки. Никто не совался в заколдованную чащу без особой нужды. А теперь нужда появилась, и откладывать дальше было нельзя. Дядя Джеф это прекрасно понимал, однако даже у него не хватало решимости пересечь черту, отделяющую нас от света и от прошлой жизни.

Я оглянулась в последний раз. Не на родственника, хотя тот поспешно отвёл глаза и опустил голову, не пожелав встречаться со мной взглядом. На дорогу, где осталась наша серая лошадка, запряжённая в лёгкую повозку. На жёлтые и красные пятна придорожных берёз и клёнов, за которыми колыхалась пожухлая трава на отдыхающем поле. На едва различимые вдали домишки родной деревни – приземистые, с рыжеватыми крышами.

– Я с Винсом не попрощалась, дядя, – зачем-то сказала я. – Он ночью гулять убежал в открытую форточку. Ты его почеши за ушком, когда он дома будет. Скажи, что я его люблю.

Винсом звали моего кота. При мысли о нём я не сдержалась и всхлипнула.

– Хватит, Мия! И без того тошно. Иди уже вперёд! Ещё обратно ведь ехать, и хорошо бы успеть засветло…

Ах да, дяде ведь предстоит возвращаться. Я совсем не подумала об этом, потому что всё время, беспрестанно, думала только о себе. Ведь я и есть та самая нужда, из-за которой родичу приходится, рискуя жизнью, заходить в Тёмный лес. И то, что я размышляю лишь о самой себе, подтверждает все догадки и опасения по поводу моей внутренней сущности.

Во мне поселилось первозданное зло. Во мне живёт демон. Так сказал отец Эспен, наш священник. И я знаю, что это правда, какой горькой она бы ни казалась. Я уже не Мия, которой восемнадцать лет. Я лишь вместилище для твари, проникшей в мир живых из междумирья.

– Быть может, проклятый лес примет тебя за свою, – буркнул дядя Джеф, когда мы осторожно ступили на тропинку, что вилась между вековыми деревьями.

Я промолчала, не зная, что ответить. Мысли о гнетущей неизвестности, а возможно – о скорой мучительной смерти развеялись, словно дым. Несмело углубляясь в чернеющую впереди чащу, я сосредоточилась лишь на том, что меня окружает. Глаза постепенно привыкали к полумраку.

Толстенные стволы, покрытые влажной корой, вздымались вверх. Там, на невообразимой высоте, они расходились мощными ветвями, которые сплетались друг с другом, образуя единый купол. В его прорехах кое-где проглядывали маленькие клочки серого неба.

Внизу, под нашими ногами, торчали из земли огромные корни, облепленные скользким мхом и поганками. И захочешь влезть на такое дерево – в жизни не влезешь! Не за что уцепиться пальцами, не на что опереться. Да и зачем? Что можно разглядеть с верхушки? Тёмный лес простирается на много миль окрест.

С одной его стороны – Вечные горы, за которыми живут эльфы, с другой – необитаемые пустоши, а с третьей – глубокая пропасть и чёрный город Трир. Город изгнанников и преступников, проклятый не менее страшно, чем этот лес. Некуда бежать. Разве что обратно домой, но туда нельзя. Во мне – демон, и он жаждет причинить людям зло. Я опасна. Да.

Мы шли, а дядя с каждым шагом всё больше пыхтел и кашлял. Два или три раза он останавливался, чтобы отдышаться. Пот градом катился по его лбу и щекам, борода и усы блестели от влаги. На меня он старался не глядеть.

Я знала, как ему непросто. Отвести родную племянницу в лес, привязать к дереву и оставить на милость богов, тёмных ли, светлых – трудная задача. Но он должен с ней справиться. Ради семьи, ради детей. Так бывает, что у одних людей есть будущее, а у других его нет.

– Мия, стой, – скомандовал наконец он.

Я послушно остановилась, вдохнула напитанный прохладной водой воздух. Накидка промокла и лежала на моих плечах тяжёлой ношей, отсыревший подол платья мешал идти. Хотелось сбросить с себя всё, освободиться. Всё-всё, даже башмаки и бельё… Вот, пожалуйста! Разве добропорядочной девушке может такое взбрести в голову?

– Мия, – снова повторил дядя Джеф и, бросив хлыст на моховую кочку, вытащил из кармана верёвку. – Ты должна понять. Я не хочу этого делать.

Он потёр грудь в области сердца и потряс головой. У дяди, в отличие от его жены, тётушки Тиллы, в самом деле было сердце. Но всё-таки разум преобладал. Будь всё иначе, он не повёл бы меня в лес, а отпустил бы на все четыре стороны.

– Я понимаю, дядя, – прошептала я.

– По правде говоря, я думал, что ты попытаешься убежать. – Он махнул рукой. – Удрать от меня по дороге и избавить от всего этого. Но мы с Тиллой… мы вырастили тебя слишком послушной.

Я улыбнулась, как-то само так получилось.

– Не в этом дело, – покачала головой я.

– А в чём, Мия? В чём?

Дядя сжал в руках перепутанную верёвку так, что костяшки его пальцев побелели.

– В том, что сказал отец Эспен. Я опасна для людей. Если демон вырвется из меня на свободу, то многие могут погибнуть. Не хочу. Не хочу губить невинных людей.

– Эспен святой человек, – покивал дядя, немного успокаиваясь. – Другой на его месте посадил бы тебя в железную клетку и сдал Ордену Искателей. А искатели, как ты знаешь, пострашнее демонов будут. Те ещё твари. Прежде чем сжечь мага или ведьму, все кости им переломают, а кишки, говорят, на осиновые колья наматывают до тех пор, пока не получают признания во всех грехах.

Он распустил верёвку и жестом указал мне в сторону ближайшего дерева. Я смиренно прислонилась спиной к стволу и закрыла глаза. Помимо моего желания перед внутренним взором пронеслись ужасающие картины: пыточные камеры Железной крепости, оплота Ордена Искателей, измождённые люди в кандалах и наручниках из миралита – материала, запирающего магию, – высокие костры, сложенные из просмолённых дров. Обо всём этом я знала со школьной скамьи, вот только я не была ни тёмной призывательницей, ни некромантом. И я не имела никаких магических секретов, которые можно было бы у меня выпытать.

Путы крепко сдавили грудь – так, что стало трудно дышать. Дядя Джеф затянул последние узлы и отошёл в сторону, отряхивая широкие ладони о штаны. Снова закашлялся, стащил с головы кепку и вытер ею лицо.

– Хорошо ли привязал? – Я не сдержалась: страшно становилось от окружившей нас тишины и медленно зарождающегося тумана.

– Молчи! – приказал дядя и наконец поднял на меня глаза. – Сейчас я буду говорить.

Я кивнула и повела плечом: моё хрупкое тело верёвки держали надёжно, а вот удержат ли они демона, когда он вновь проявит себя, было неизвестно. Как демон вообще отреагирует на то, что его сосуд, его уютное вместилище, оставляют без воды и без еды замерзать в осеннем лесу? Явится ли он прежде, чем до меня доберутся дикие звери?

– Так вот, – хмуро начал дядя Джеф, – ты не виновата в том, что в тебя вселилась эта дрянь… Отец Эспен так говорит, а я согласен с ним, что бы ни болтала Тилла.

– Никто не виноват.

– Цыц! Молчи, я сказал! В любом деле всегда есть виноватые. Никакая пакость не происходит сама по себе. Ксай, солнечный бог, никогда этого не допустит. Всё дело в моей сестрице, в твоей беспутной матери. В ней всё дело. Молчи!

Я задохнулась от возмущения, но дядя погрозил мне кулаком, не дав произнести ни слова.

– Ей всегда хотелось не того, что нормальным девкам требуется. У подружек все разговоры о новых серьгах да о нарядах на праздник, а она сидит в сторонке и куколок из травы плетёт, как умалишённая. Другие в поле бегут на покос, пирожки и сливки ребятам тащат, волосы лентами украшают, а Джесси всё в сторону гор смотрит и смотрит. А правда ли, что за горами эльфы живут, спрашивала. Чудила с детства и дочудилась до того, что тёмный её из дому увёл.