– Маленькая моя… – шепчу ей на ухо. – Я по тебе скучала.

Сестренка, кажется, тоже рада этой встрече. На невидимом уровне нашей родственной связи я понимаю, что она помнит. Узнала. Рада. Ее ладошки в краске, комната испорчена, а я сама похожа на полосатую зебру. Но это ерунда. Главное, она цела. Мы все целы.

– Идем. Нужно отмыть ее… и тебя заодно, – около нас возникает Владимир. Немного сомневаюсь, но отдаю ему ребенка. Посадив ее на плечо, протягивает руку, чтобы помочь мне слезть со стола. Неожиданно. Галантно. Но я не играю в эти игры: «плохой, хороший полицейский». Отвернувшись, всем видом демонстрирую, что не нуждаюсь в его помощи и легко спрыгиваю на пол.

Убедившись, что все в порядке, «супермен» молча идет в сторону ванной. Как бы мне ни хотелось, приходится топать за ним. Я не доверяю этому неоднозначному мужчине.

– Чем ты собираешься оттирать краску?

– Бензином.

– Что?!

– Очевидно, что краска хорошо отмывается бензином, уайт-спиритом, маслом, ацетоном и керосином. Из вышеперечисленного у меня есть только одно, сейчас замочу девчонку в тазике, и краска слезет. – Совершенно серьезно ставит на пол пластиковую тубу без опознавательных знаков, приводя меня в ужас. – Правда на вас двоих одной канистры не хватит, так что тебе не судьба принять «расслабляющую» бензиновую ванну. Могу отвезти на заправку и полить из шланга.

– Да ты чокнутый! – вырываю сестру из рук этого сумасшедшего качка. Недаром говорят, что избыток мышц уменьшает интеллект.

Владимир несколько секунд смотрит на меня и начинает смеяться.

– Это была шутка. Ты слишком напряжена, хотел разрядить обстановку.

Закатываю глаза. И этот человек будет опекуном моей маленькой сестрички?! Куда смотрят компетентные органы?

– Не шути так… у меня не слишком развито чувство юмора, когда дело касается моей семьи.

– А говорила, что тебе плевать на всех? – прищуривается. Оценивает.

– Ты что, долбанный Эркюль Пуаро? Какое тебе дело до моих отношений с родственниками?

– Ясно, – включает воду и сажает Амалию в таз. Прямо в детском комбинезоне!

– Ее нужно раздеть.

– Ты права. Но я не буду этого делать, – не успеваю опомниться, как в моих руках оказываются излив душа и чумазая ручка Амалии. – В канистре масло. Безвредное. Салфетки на полке. Дерзай. Заодно и сама отмойся. Я пока приберусь и запру все комнаты.

Протестовать и ругаться бесполезно. Владимир уже за дверью и судя по удаляющимся шагам, совершенно не планирует мне помогать.

– Не было забот!.. Ну и… проваливай! Мы сами справимся, – цежу, злясь на то, что, на свою беду, заехала домой. Стоило сразу же отправляться в отель.

Амалия не сидит спокойно. Она постоянно вертится, норовит выхватить шланг и облить меня. А когда я теряю самообладание, она начинает ныть и скандалить.

– Боже… ну что мне делать с тобой, мелкая?!

– Утя!

– Что еще за утя?! – сажусь на мокрый пол и обхватываю голову руками. Вокруг раскиданы промасленные салфетки, испачканные краской, а ребенок все такой же измазанный.

– У-тя, – повторяет, указывая в сторону полки с салфетками.

– Хочешь еще? На, бери все! – сую ей в руку пачку. Но девочка сердится и кидает их мне в лицо. Сжимаю зубы. Роль заботливой нянечки не по мне. Я не подписывалась на такое. Вспоминаю маму. Как ревновала, когда узнала, что у меня будет сестра. Я всегда чувствовала себя лишней. Никому не нужной. А после появления Амалии все внимание и любовь, конечно же, достались ей. И сейчас она требует этого от меня.

– Я не знаю, что тебе нужно! – стучу кулаком по луже на полу. Наверное, после этого «купания» с потолка будет течь вода.

Громкий шлепок и радостный смех заставляют вздрогнуть и обернуться. Амалия, счастливо улыбаясь, сжимает в ладошках резиновую утку, упавшую с полки.

– Утя… – произношу едва слышно. Становится стыдно за свое поведение. Она совсем малышка, а я взрослая. Я сумею. Я справлюсь.

Врубаю душ на полную и затыкаю пробкой ванну. Быстро скидываю с себя грязные вещи и наливаю детскую пену.

– Подвинься, Малек. Будем отмываться вместе. Поможешь мне?

Ребенок расплывается в улыбке и берет салфетку, прижимая к моей щеке. Улыбаюсь ей в ответ. Спокойствие. У нас все получится.

Спустя часа полтора мы выходим из ванной усталые, но довольные. Тащу Амалию в детскую, но меня останавливает запах свежезаваренного кофе. Кажется, из кухни. Торможу и заглядываю туда, находя Владимира у новенькой плиты. Зрелище, конечно, не для слабонервных. Рукава белой рубашки закатаны, а он сам – сосредоточие тестостерона, в оболочке кофейного аромата, сносящего голову.

– Что ты делаешь?! Для этого есть кофемашина, – киваю в сторону навороченного аппарата. Вся техника и мебель блестит новизной. Но явно не для того, чтобы здесь хозяйничала Марго.

– Никакая машина не сварит такой кофе, какой делаю я.

– Да ну? – изгибаю бровь. – Ты профессиональный бариста?

– Почти…

Хмыкаю. В тех клубах, где отдыхаю я, таких не водится. Редкий… экземпляр.

– Как успехи? Вижу, не слишком хорошо.

– Где?! Я все оттерла!

– Здесь, – показывает на переносицу.

– Амалия чистая, – провожу пальцем по курносому носику.

Владимир поворачивается ко мне.

– Твой нос в краске. И веснушки.

– У меня нет веснушек, не ври.

– Черные. Сама посмотри, – подносит к моему лицу глянцевую поверхность турки. Увидев свое отражение, прыскаю. Но веселье проходит также внезапно. Чем это убрать?! Я же собиралась в клуб!

– Черт… Это навсегда теперь?!

Владимир молча ставит турку на огонь и выходит из кухни, оставляя меня в замешательстве.

– Сначала ты перекинул на меня ребенка, теперь заставишь варить себе кофе? Что потом? Грязные носки? А не пойти ли тебе…

– Куда? – возвращается с салфеткой. Лицо не выражает никаких эмоций. Он просто подходит ко мне вплотную и прикладывает салфетку к переносице. Жутко пахнет ацетоном. Но я не обращаю внимание. Меня больше волнует то, что Вова снова лишает меня возможности что-либо сказать. Хлопаю ресницами, не шевелюсь. В полотенце, намотанном на голое тело, становится тесно. Малька хмурится, чихает и дергает за махровый узел на груди, рискуя и вовсе оставить меня без «укрытия». А он все так же невозмутимо оттирает краску с моего лица, сосредоточенно закусив губу.

– Готово.

Отходит и, выбросив салфетку, возвращается к своему занятию по варке кофе, пока я неподвижно прожигаю взглядом его широкую спину. Да что со мной, черт возьми?! Из ступора выводит малышка, шлепая ладонью по щеке. Хочется сказать ей: «спасибо, что привела в чувства».

– Моя «вахта» окончена. – сажаю Амалию в кресло и зачем-то добавляю, словно оправдываясь: – мне нужно переодеться. Развлекайтесь. И не забудь, что ей скоро спать.

– Валяй, – кивает не поворачиваясь. Пожимаю плечами и ухожу. Можно вилять бедрами сколько угодно. Уверена, он не смотрит мне вслед. И даже не предложит кофе.

Возвращаюсь в комнату, ожидая увидеть его вещи. Но там – пустота. Словно и ничего и не было. Унес куда-то. А чего я хотела? Тайком стащить его рубашку, пропитанную брутальным запахом альфа-самца? Бред.

Открываю окно, чтобы пустить немного воздуха и поспешно скидываю мокрое полотенце. Сморю на себя в большое зеркало. Румянец на щеках, скорее всего, аллергия на ацетон, которым он так тщательно меня растирал. Нахожу несколько пятен на груди. Воображение быстро рисует его пальцы, старательно ласкающие кожу. Буквально чувствую его дыхание, горячее, обжигающее, запретное.

Стряхиваю наваждение. Нельзя идти на поводу у эмоций! Я не знаю кто он, чего на самом деле хочет и не должна опускаться до низменных инстинктов, никак иначе это не назовешь.

Надеюсь, отец отдавал себе отчет, когда оставлял на его попечительство Амалию, и ей не угрожает опасность. Но я в этом цирке участвовать не желаю.

Поспешно скрутив волосы в жгут, закрепляю на макушке и отправляюсь к шкафу. Но там меня ждет еще один сюрприз. Пустота.