P. S. А все-таки очень жаль, что всего прочитать невозможно…
Клубные истории
Валерий Гаевский
Монада
«С этого надо было начинать… Да, элементарно с этого, Саша! Какой ты, к чёрту, физик-технолог, если забыл о простой передаче импульса и нагородил целый огород лишних фильтров… Нейроны работают в мозге так же, как цепи твоей схемы, они усиливают один другого, а в синапсы они сбрасывают своё ключевое напряжение, предъявляют что-то вроде пароля для входа в систему, коммуникатор… Надо привести это в соответствие и перестроить схему считывания импульсов…»
Мысль, наполняя словно бы отсутствующий взгляд, скользила по периферийным блокам установки, похожей на огромную бабочку – многослойный сканер-скафандр, где каждый слой работал на своей модуляционной частоте, улавливающей тончайшие мозговые от альфы до лямбды ритмы. Картинка ни с чем не сравнимой интерференции этих ритмов выводилась на экран компьютера… Программа обработки и чёткой цифровой идентификации барахлила, визуальные картинки больше напоминали сюрреалистическую мазню сбрендившего художника, нежели что-то вменяемо-объяснимое… И уже закончились добровольцы в институте. Никто не хотел лезть в кокон. И всё из-за одного случая… Инженер-технолог Валентин Булатов (и фамилия-то какая!), редкоземельщик, из отдела экспериментальных сплавов, тихоня, после пребывания в скафандре разгромил дорогостоящее оборудование, вывел из строя электронный микроскоп, закрылся в лаборатории, напустил какой-то газ и чуть не сыграл в заупокойную. Откачали его, конечно, освидетельствовали, признали нормальным, обложили подписками, но из НИИ уволили. Где он теперь? Ветер ищет…
Мысль скользнула на тёмное, полузакрытое жалюзями окно… Уже и ночь, пожалуй. Луна на ущербе. В последней четверти… Правильно, наверное, говорит всякий суеверный народ, что на ущербе луны дела из рук вон плохо идут и даже в парикмахерскую ходить не стоит… А вот лето кончается. Фея решила больше не донимать его уговорами выманить у начальства недельный отпуск и приехать к ней на карельские озёра, взять лодку напрокат, поплавать, понаслаждаться сосновыми лесами по живописным брегам… Где-то она сейчас там засела в финском коттеджике и пишет, пытается продолжать писать свой фэнтезийный роман, в котором он выведен другом-любовником её героини. Всё как в реальности. Но в реальности луна на ущербе. А их отношения тормозит его работа. Вечная тема…
Мысль встрепенулась, подняла тело, сунула в руку сигарету и заставила выйти на балкон. Институт уже давно закрылся, весь периметр поставлен на сигнализацию, даже в коридор теперь не выйти без специального звонка дежурному охраннику. Хорошо ещё, что визор в лаборатории отключён по его личной просьбе к начальству. Камеру для съёмок во время экспериментов он всегда включает сам. Это его привилегия. И хорошо, что есть балкон, пусть под решёткой, которую не разрезать и автогеном, но это всё-таки балкон. А на балконе – комната отдыха: цветник по стенам, мини-кухня с кофеваркой, микроволновкой, маленьким холодильником и святая святых – двумя креслами с полным функционалом разгрузки…
Город вдалеке. Его отсюда не видно, может быть только с крыши виден Павловск и его роскошный, громадный парк по берегам Славянки с императорским дворцом. Питер – где-то на горизонте, где-то там этот город его судьбы с таинственной историей, которой он, Искандер Рябов, ведущий инженер лаборатории экспериментальной психометрии, так досадно мало интересовался. Оставив родительский дом в Казани, выпускник Московского физико-технологического института Искандер Ерофеевич Рябов переехал в Петербург тринадцать лет назад по приглашению на работу сюда, в Павловский НИИ, и сразу попал в секретный отдел.
Фея появилась в его жизни неожиданно. С равной вероятностью могли появиться и Катерина, и Лидия, но появилась Фея. Он даже первое время не верил ей, что есть такое имя, что её так назвали родители. Хотя и с его именем тоже было всё странно. Все прадеды из казачьих поволжских степей, а вот имена имели причудливые для русского уха: Юлиан, Августин, Аврор, Ничипор, Никандр, Маркел… Отец, Ерофей Маркелович, со всей этой родовой лингвистикой очень дружил, семейные древа составлял с лёгкостью, как пасьянсы, и верил в некую харизму рода Рябовых. Чудесил папаша с младых ногтей и сына назвал не Александром, а Искандером – на арабский манер… Среди казанских татар Искандеров, однако, было уже много, не то что Авроров среди русских. Но вот и удосужилась завещанная наследственная харизма Рябовых наградить крайнего носителя прозвищами от сотрудников и друзей по институту: и Скандром его называют, и Сканером, и Сканом. Скан, похоже, ближе всего к теме оказался…
Рябов полуприлёг в кресле с сигаретой в руке и вперил взгляд в небо с ущербной луной. Мысль окончательно убежала в некое неощутимое параллельное пространство…
* * *
До утра он перестраивал схему установки. Запустил расчёты в компьютер, засел за монтажный стол и наскоро спаял дополнительную плату в блок фазового дистиллера частот. Боролся со сном, пил кофе, дважды отвечал на контрольные звонки… Снова с упорством одержимого просматривал данные, что выдавал ему компьютерный симулятор сканера. Нейронные показатели бодрствующего виртуального пациента гуляли в широких пределах, показывая асинхронность в разных отделах мозга. Он отправлял «пациента» в сон, моделировал его дельта-ритмы. Включил полное нейросканирование, добавив в меню слабые электроимпульсы от спинного мозга, плексусов солнечного сплетения, половой системы, рук и ног…
Если всё-таки верна теория Бехтеревых, что думает не только мозг, а всё тело, то и личность может растекаться по нейроканалам в любую точку. Руки мыслят (соображают) иногда раньше мозга, воспроизводя неповторимую моторику движений, осознанно или бессознательно… Человек во сне может писать и рисовать. Феноменология психики давно и основательно требовала пересмотра. И многие прежние установки отрицания того, что в психике человека возможно всё – Рябов своими опытами опровергал. В психике, а точней в «разумном теле» человека действительно было возможно все. Он уже приблизился к пониманию того, как сплетаются частоты в разных фазах активности этого «разумного тела», и что за этим следует. Последнее слово было за обратным процессом – управляемым точечным или комплексным воздействием на психоцентры.
К семи часам утра он рискнул и переключил режим сканера-скафандра на режим излучателя… Плеснул минеральной воды на голову, умыл лицо, закурил прямо в лаборатории и подсел за пульт контроля… Виртуальный пациент в активном режиме через некоторое время начал выдавать признаки беспокойства, ещё через минуту параметры на экране поплыли красными пиками вверх, фиксируя момент нарастающей паники… Рябов схватился за верньеры модуляции, но передумал…
«Ещё немного… Потерпи! Тебя всё равно нет. Ты же не живой человек в скафандре, ты просто набор характеристик псевдомыслящего белка с имитацией нервов тканей, с имитацией чувств и эмоций… Ты даже вскрикнуть не можешь… Вот ещё пять секунд на пятнадцати микрогерцах в лобные доли – и я тебе обещаю общее поле тактильной релаксации, словно душ Шарко…»
Проклятье! Рябов вздрогнул. На экране белыми бегунками поплыли неумолимые линии: виртуальный пациент впал в кому…
Не может быть… Этого не могло быть…
Конечно, он перестарался… взял слишком широкий частотный фронт, ударил, что называется, по всей вегетике, не учёл синхронизации импульсов, да и с мозгом нужно было быть поосторожней… Но, чёрт возьми, что такое этот виртуальный пациент – схема, набор параметров усреднённой нервной системы абстрактного человека. И всё-таки…
Щурясь от яркого утреннего света в окнах, чертыхаясь от злости и усталости, Рябов перещёлкал на пульте все тумблеры, снимая режимы нагрузок и обесточивая силовые блоки установки. Откинулся в кресле, переводя дух.
Ещё одни сутки насмарку. Ещё один безумный день и ночь с ущербной луной в небе.
