— Не вешайте трубку! — закричал Джаба, так как телефон издал подозрительный звук. — Не вешайте, я еще не успел попросить прощения!

Тамила вновь поднесла трубку к уху.

— Что вы сказали?

— Тамила, я хочу извиниться, я хочу сам, своими руками надеть вам на лицо маску, которую так грубо сорвал в тот вечер… Тамила, я…

— Джаба? — сказала Тамила.

— Да. Джаба.

— Джаба!.. Так ты меня знаешь, Джаба? — У Тамилы задрожал голос.

— Выходит, что знаю, Тамила, оказывается, знаю. Я хочу попросить у тебя прощения…

— Джаба, ты меня не знаешь!

— Ну, как же не знаю — ты Тамила, Тамила Тика-надзе.

— Джаба, ты просто узнал, как меня зовут, узнал имя и фамилию девушки, которая так глупо заговорила с тобой на карнавале…

— Нет, Тамила, я тебя знаю, я все вспомнил, это вышло благодаря чистой случайности.

— Какой случайности?

— Тамила, я сейчас не могу об этом, я звоню тебе с улицы… Тамила, я ведь был вожатым твоего пионеротряда, правда? Был или нет?

— Был, Джаба… Ты помнишь меня? В самом деле помнишь?

— Тамила, мне нужно тебя видеть! Только где и когда, не знаю.

— Значит, помнишь меня, Джаба? Тогда почему не узнал меня в тот вечер?

— Тамила, когда я могу тебя видеть?

— Я сейчас иду в университет… — Голос у нее был такой, что казалось, она сейчас заплачет.

Джаба ждал, но она больше ничего не сказала.

— Я знаю, ты на меня обижена, но я должен встретиться с тобой.

— В шесть часов у меня кончаются лекции, — сказала Тамила и всхлипнула («Кто это довел тебя до слез, убью негодника!» — послышался в трубке женский голос). — Это я так, тетя Тео, я не плачу. — Тамила засмеялась.

— Знаю, ты учишься на первом курсе, на факультете иностранных языков… Я все знаю — вот только не знаю, где с тобой встретиться.

Тамила помолчала — должно быть, соображала, как лучше сказать. Потом, ничего не придумав, просто повторила:

— В шесть часов у меня кончаются лекции…

«Стесняется соседей».

— Хорошо, Тамила, я приду. До свидания. И прошу прощения у вашей соседки… Значит, пока, Тамила, до шести часов, верно? — Джаба все не мог расстаться с телефонной трубкой.

Он вышел из будки автомата. Куда теперь идти? Он был в нерешительности. В начале улицы Меликишвили, рядом с школой, сносили старый дом. Густая туча пыли стояла над всем этим, участком — казалось, ветхое здание целиком обратилось в пыль и поднялось в воздух. Джаба поглядел вдоль улицы, представил себе, как вечером пройдет по ней до конца и остановится у ворот Университетского сада.

«А Гурам сразу почувствовал, догадался. Поразительный у него нюх! А я-то словно ослеп в тот вечер! С чего это Тамила показалась мне дурнушкой? Наверно, оттого, что плакала и лицо у нее сморщилось. А впрочем, я ведь толком и не успел ее разглядеть!»

Джаба покрутил в руках старый классный журнал. Эх, не оправдал этот журнал его надежд — и какую печальную вещь узнал он от этой женщины — единственной из списка, кого удалось разыскать: ни одного из бывших учеников 10-6 класса 206-й школы не осталось в живых, все погибли на фронте — все до одного…

До шести часов было еще очень много времени.

«Профессор Руруа! — мелькнула у Джабы мысль, — Пойду сейчас к нему — зачем откладывать! Редактор уже напоминал мне».

Георгий сказал Джабе: «Профессор Руруа вернулся из Лондона, он был там на симпозиуме хирургов. Возьми у него интервью: три-четыре страницы текста и одно фото».

В дверях больницы скорой помощи Джабу остановил старик швейцар.

— Я из редакции, мне нужно повидать профессора Руруа, — объяснил Джаба.

— Профессор был сегодня с утра и ушел. Сейчас он или в институте, на лекциях, или дома.

— Позвоните ему, пожалуйста, — Джаба показал на телефон.

— Это вы мне? — Швейцар испуганно прижал обе руки к груди.

— Ну, так я позвоню сам.

— Только не говорите, что от меня… Послушайте, вот что, — как бы вдруг вспомнил он. — Профессор живет в ста шагах отсюда, вон там, на Крыловской, в доме сорок один. Ступайте прямо к нему на квартиру!

Джаба вышел на улицу.

— Только, может, они сейчас обедают, время неудобное… — сказал вдогонку ему швейцар; потом добавил: — Не говорите, что узнали адрес от меня, ладно?

— Непременно скажу… Откуда бы иначе я мог узнать? — улыбнулся ему издалека Джаба.

Швейцар улыбнулся в свою очередь и, успокоившись, скрылся за дверью.

Джаба быстро взбежал по широким мраморным ступеням, как бы приветственно раскинувшим руки перед гостями. «Доктор М. Руруа» — было написано на медной дощечке. «Давно здесь живет», — подумал Джаба и нажал кнопку звонка.

Дверь открыла немолодая женщина в косынке; в руках у нее была тряпка, желтая от паркетной мастики. Джабе бросился в нос запах скипидара.

— Профессор принимает с семи часов.

— Он дома? — обрадовался Джаба.

— Дома, но…

— Я не пациент, я из редакции.

— Не знаю… — пожала плечами женщина. — Подождите.

Джаба остался один. Вдоль коридора были расставлены стулья, в глубине стоял круглый столик красного дерева, а на нем — пепельница, графин с водой и стакан. На противоположной стене жужжал электросчетчик, белый диск вертелся с необычайной быстротой. Пока Джаба успел прочесть шестизначное число, последняя цифра выросла на три-четыре единицы. Очевидно, было включено все, что можно включить в сеть: холодильник, утюг, нагревательные приборы… Хозяйство у профессора было, по-видимому, большое.

Первой вышла из кабинета женщина в косынке, а вслед за нею показался, застегивая по пути пуговицы пиджака, высокий красивый человек. Джаба шагнул, улыбаясь, навстречу ему и пожал протянутую руку.

— Пройдите сюда, пожалуйста, — посторонился, пропуская Джабу в дверь кабинета, профессор Руруа. — Катя, если у вас есть время, бросьте, пожалуйста, это письмо в почтовый ящик, — он протянул женщине конверт.

— Сейчас?

— Да, хорошо бы… Пожалуйте!

«Не узнал меня», — подумал Джаба и вошел в кабинет.

Посередине комнаты стоял большой рабочий стол. На нем четырехугольными башнями высились штабеля книг. Книги валялись также повсюду на полу, зато полки, доходившие до самого потолка, были наполовину пусты. За столом в глубине кабинета висел на стене большой портрет профессора.

— Извините, у меня тут беспорядок, — сказал профессор и поставил для Джабы стул возле стола. — Я решил просеять свою библиотеку. Многие книги устарели. Вот, просматриваю, откладываю, а выбросить жалко.

— Любите, как старых друзей! — вставил Джаба.

— Вернее, как старых учителей… Вы из какой редакции?

— Из журнала «Гантиади». Простите, что я…

— О, «Гантиади» я выписываю, хороший журнал. И с редактором вашим я знаком. Он сейчас в Тбилиси?

— Да. Простите, что я пришел без предупреждения.

— Передайте ему от меня привет.

«Не помнит меня. И о тогдашних своих стихах забыл».

Профессор прислушался к шагам в коридоре.

— Одну минуту! — Он встал, выглянул в коридор, — Катя, выйдите, пожалуйста, на Плехановский и бросьте письмо там. — Потом вернулся к столу, улыбаясь: — Когда я рылся тут в книгах…

— Да? — приготовился слушать Джаба.

Профессор опустился в кресло, провел рукой по густым волнистым волосам, отчего высокий лоб его как бы померк на мгновение.

— Перед войной, в тысяча девятьсот сороковом году, привезли ко мне в больницу шофера, молодого парня, лет двадцати — двадцати одного. Я тогда работал в Авлабарской больнице. Парень свалился вместе со своей «эмкой» с моста в реку. У него была повреждена селезенка — я ее вырезал. — Михаил Руруа разговаривал с Джабой, как со старым знакомым, словно они давно уже рассказали друг другу все, что могли рассказать, и вот теперь он, Руруа, может наконец сообщить приятелю что-то новое и интересное, — Долго лежал у меня этот шофер. А когда выписывался, заглянул ко мне в кабинет и сказал: «Доктор, я по профессии шофер и менять профессию пока не собираюсь. Если я и моя машина вам когда-нибудь понадобимся, черкните мне, и я тотчас же явлюсь». На столе у меня лежала открытка. Я записал на ней адрес. С тех пор прошло шестнадцать лет. И вот сегодня, перекладывая книги, я обнаружил эту открытку. Долго я не мог понять — кто это, чей адрес?.. Потом все вспомнил.